Золотой топор
(Фантастика. Ужасы. Мистика. Том II) - Жалу Эдмон - Страница 26

Вошедшие в комнату полицейские увидели Прозеро лежащим под Фармером. Его лицо почернело, но он крепко держал убийцу за горло, почти бессознательно напрягая последние силы.

Десять минут спустя Дик немного успокоился, а Фармера связали после отчаянной борьбы.

Виолет указала на мешок:

— Откройте, — шептали ее пересохшие губы.

— Вы бы лучше увели барышню, — посоветовал Дику полицейский.

Он взял ее за руку, но она отшатнулась от него.

— Откройте же! Или я сама…

И прежде, чем кто-либо успел остановить Виолет, она бросилась на колени перед мешком. Ее рука дернула веревку, затягивавшую его, и девушка увидела лицом к лицу окровавленную голову отца, круглые жуткие глаза. С тихим стоном повалилась она на мертвое тело…

Гастон Леру

УЖАСНАЯ ИСТОРИЯ

Капитан Мишель имел теперь только одну руку, которой он и пользовался, чтобы курить свою трубку. Это был старый «морской волк», с которым, равно как и с другими четырьмя такими же старыми моряками, я познакомился однажды вечером на веранде одного кафе в Тулоне. Мы привыкли собираться здесь за стаканами, в каких-нибудь двух шагах от плескавшейся воды и пляшущих лодчонок, ежедневно на закате солнца.

Эти четыре «морских волка» звались Зензен, Дора (капитан Дора), Багатель и Шолье (тот самый грубиян Шолье). Само собой разумеется, что они скитались по всем морям и побывали в тысяче передряг; и теперь, будучи на покое, убивали свое время за рассказами разных ужасных историй.

Только один капитан Мишель никогда ничего не рассказывал. А так как он делал вид, будто ничему не удивлялся из того, что слышал, эта манера под конец вывела прочих из терпения, и они ему сказали:

— Так что же, капитан Мишель, с вами уж так и не приключалось никогда никаких страшных случаев?

— Приключалось, — отвечал капитан, в первый раз на наших глазах вынимая изо рта свою трубку. — Приключилось один-единственный раз…

— Отлично! Рассказывайте же!

— Нет!

— Почему?

— Потому, что уж очень страшно! Вы не сможете выслушать. Я много раз пробовал рассказывать, но все разбегались раньше, чем я оканчивал.

Четыре старых «волка» покатились со смеху и заявили, что капитан Мишель просто выдумывает предлоги, чтобы ничего не рассказывать, потому что, по правде-то, с ним решительно ничего не случалось.

Тот с минуту смотрел на них, потом с внезапной решимостью положил свою трубку на стол. И уж один этот, такой резкий жест показался чем-то ужасным.

— Хорошо, господа, — заговорил он, — я расскажу вам, как я потерял свою руку.

В то время, — тому лет двадцать назад, — была у меня в Мурильоне небольшая, доставшаяся мне по наследству дачка; моя семья долгое время жила в этой местности, а я сам там и родился. И в этом домишке мне нравилось немного отдохнуть в промежутке между двумя дальними плаваниями. Я, впрочем, любил всю эту часть города, где мне спокойно жилось в соседстве с ненадоедливыми моряками или с редко показывавшимися колонистами, которые больше занимались со своими милашками спокойным покуриванием опиума или еще чем другим, до чего мне не было никакого дела… Да ведь и правда! У всякого свои привычки. Только бы не мешали моим, вот и все, что мне нужно…

И вот именно случилось так, что однажды ночью помешали моей привычке спать. Странный шум, происхождение которого я никак не мог себе представить, разбудил меня, как набат. Окно у меня, как всегда, оставлено было открытым. Ничего не понимая, я слышал какой-то удивительный шум, нечто вроде громовых раскатов и вроде барабанной дроби, но на необыкновенном барабане! Можно было подумать, что двести бесноватых колотили палками, но не по ослиной коже, а по какому-то деревянному барабану.

И это раздавалось с дачи напротив, которая уже пять лет как пустовала и на которой я еще накануне читал вывеску «Сдается в наем».

Из окна моей спальни во втором этаже взгляд мой поверх садовой ограды, окружавшей всю эту дачу, свободно различал все ее двери и окна, даже в первом этаже. И они были еще заперты, как я их видел накануне днем. Только сквозь скважины ставен первого этажа я различал свет. Что же это были за люди, которые забрались в это заброшенное на краю Мурильона жилище?.. Что за общество собралось в этом покинутом домике, чтобы затеять такой шабаш?

Странный шум грома и деревянных барабанов не прекращался. Он продолжался еще с добрый час, а затем, когда уже стала заниматься заря, дверь дома растворилась, и на пороге ее появилась во весь рост такая волшебная красавица, какой я не видал во всю мою жизнь. Она была в бальном туалете и с невыразимой грацией держала лампу, свет которой обливал ее божественные плечи. И с милой и спокойной улыбкой она проговорила следующие слова, которые я превосходно расслышал в ночной тишине:

— До свидания, мой друг, до будущего года!

Но кому же это она говорила? Я положительно не мог этого понять, так как никого не видел возле нее. И она еще несколько времени оставалась с лампой на пороге, пока садовая калитка сама не открылась и так же сама не затворилась. Тогда, в свою очередь, и дверь дачи затворилась, и больше я ничего не видел.

Я думал, что я схожу с ума или что я брежу, потому что я отлично сознавал, что было положительно невозможно, чтобы кто-нибудь мог незаметно для меня пройти через этот садик.

Я все еще находился перед моим окном, окаменев на одном месте и не будучи в силах шевельнуться или что-либо подумать, — как вдруг дверь дома растворилась вторично, и то же ослепительное создание появилось снова, по-прежнему с лампой и по-прежнему совершенно одна.

— Шш!.. — проговорила она. — Молчите вы все! Не надо будить соседа напротив. Я провожу вас.

И молча, и одиноко она прошла по саду и остановилась у калитки, на которую падал полный свет лампы, да так ярко, что я отчетливо видел, как дверная скобка повернулась сама, без всякого прикосновения какой-нибудь руки. Затем калитка отворилась еще раз перед этой женщиной, но она не проявила ни малейшего изумления. Нужно ли говорить, что я помещался так, что одновременно видел и площадку перед калиткой, и за ней, иначе говоря, находился почти как раз на ее оси.

Великолепное создание мило кивнуло головой по адресу ночной пустоты, которую ярко озарял свет ее лампы; затем она улыбнулась и еще раз сказала:

— Итак, до свидания! До будущего года! Мой муж очень доволен, что ни один из вас не пропустил приглашения. Прощайте, господа!

И тут я услышал несколько голосов, которые ответили ей:

— Прощайте, сударыня! Прощайте, дорогая! До будущего года…

И, когда таинственная хозяйка собиралась сама затворить калитку, я еще услышал:

— Прошу вас, пожалуйста, не беспокойтесь!

И калитка опять затворилась совершенно одна.

На минуту воздух наполнился каким-то птичьим порханием… кюи… кюи… кюи… И только. Словно эта красавица отворила клетку целой стаи воробьев.

Спокойно она отправилась к себе. Свет в первом этаже в это время погас, но я заметил проблески его во втором этаже.

Дойдя до дачи, дама проговорила:

— Ты уже поднялся, Жерар?

Ответа я совсем не расслышал, но двери дома заперлись, а через несколько времени свет погас и во втором этаже.

Было уже восемь часов утра, а я все еще стоял на том же месте, глупо смотря на этот сад и на эту дачу, где происходили в ночной темноте такие необыкновенные вещи, которые теперь мне представлялись в их самом обыкновенном виде: сад был пуст, а дача казалась такой же заброшенной, как накануне.

И это <было удивительно> до такой степени, что, когда я рассказал моей старухе-кухарке, в это время пришедшей, все те необычайные вещи, при которых я присутствовал, она постучала меня по лбу своим грязным пальцем и объявила, что я просто выкурил лишнюю трубку. А я никогда не курю опиума. И этот ответ только послужил мне решительным предлогом, чтобы выставить за дверь эту грязную судомойку, от которой я уже давно хотел отвязаться и которая у меня ежедневно два часа лишь разводила грязь. Впрочем, мне и не нужно было никого, так как наутро я должен был отправиться в плавание.