Когда охотник становится жертвой (СИ) - Грэм Анна - Страница 11

Где же была твоя гордость, когда ты ложилась под Диего? Кайл отворачивается и медленно идёт к выходу. Надо бы проветриться.

— Ну и пиздуй, — соглашается Коул.

Тишина. Рита не спешит убегать, Коул не спешит выкидывать её за порог. Она им почти сестра, а родных не бросают в беде, каких бы дел они не наворотили. Семья есть семья. И лучше бы всё так и оставалось.

— Ночуешь здесь. Матери ничего не скажу. С Евой сама разберёшься, — Коул бесповоротно оставляет последнее слово за собой. Больше с этой дурной он глаз не спустит.

Часы показывают почти семь утра. Где-то на шоссе уже гудит пробка, пожилой китаец едет на велосипеде, за ним, высунув язык, мельтешит мелкая собака, у кого-то из прохожих в кармане приглушенно звенит телефонная трель. Ничего не изменилось, мир живёт, мир жил вчера и будет жить завтра, независимо от воли мелкого стада людишек. Независимо от их страстишек, планов, хотелок. И он, Кайл Хантер, будет жить дальше.

Кайл спускается, считая про себя ступеньки. Их всего четыре. Чёрная дверь, чёрная табличка с белыми буквами, фонари под потолком, которые забыли выключить. В голове пусто, и от этого почему-то хорошо. Грохает дверь. За спиной слышатся торопливые шаги. Кайл не спешит оборачиваться, будто чувствует, кто стоит за его спиной. Он слышит позади нервное сопение, медленно идёт к машине, нажимает на брелок, слышит тихий писк сигналки и щелчок отпираемых замков, надеясь, что не услышит больше ничего.

— Кайл, прости меня, — Рита словно бьёт сзади, предательски, нечестно, так, как умеет только она. В её словах слышится искреннее раскаяние, но Кайл знает, что ему просто хочется, чтобы так было. — Ну, я идиотка. Совершенная идиотка, признаю. Я знаю, что поступила, как тварь. Я ошиблась. Диего, он не… — она замолкает, голос её дрожит, Рита подбирает слова, чтобы сделать ещё один тычок. Самый болезненный. — Он не ты.

Кайл оборачивается, смотрит на неё, нахмурив брови, удивлённо. Вспоминает все слова, что она бросала ему в лицо, когда собирала вещи. «Скучный». «Нудный». «Как куклу фарфоровую». А может, она всё-таки заслуживает шанса, может, жизнь, от которой он её так тщательно ограждал, всё-таки чему-то её научила? Сомнение, вспыхнувшее в нём буквально на секунду, прогорает без следа. Оно сменяется безразличием с толикой отвращения. Не после всего. Не после Гарсии. Никогда.

— Я… Кайл, я не хочу здесь оставаться, можно я вернусь домой? Пожалуйста. Прости меня. Я хочу вернуться, — в ответ на его молчание Рита начинает клянчить, как маленькая. А ведь в марте ей должно исполнится двадцать. Рита застряла в своих тринадцати, в тех годах, когда она впервые начала делать ему недвусмысленные намёки. Она хотела его так, как хотят нарядное платье или куклу-принцессу. С детьми не трахаются. Кайл за свою ошибку поплатился, Гарсия за свою ответит.

— Кайл, я же извинилась! Скажи мне хоть слово, Кайл!

Рита срывается на истерику. У неё дрожат губы и руки, она в ужасе от того, что не получила желаемое — теперь Кайл читает её, как раскрытую книгу.

Надо бы что-то сказать, да язык встаёт во рту колом. Сколько раз он мусолил про себя слова, которые он скажет ей при встрече, а сейчас они потеряли смысл. Ему нечего ей сказать. Его отпустило. Окончательно и бесповоротно. Кайл едва приподнимает уголки губ в улыбке, но улыбается он скорее своим мыслям, чем ей. Он садится в машину, заводит мотор и выезжает с парковки на шоссе. Образ Риты скрывают клубы чёрного выхлопного дыма. Надо бы проверить фильтры.

***

Когда Кайл находит в почтовом ящике ключи и не находит дома её вещей, то понимает, Кали не просто взбрыкнула. Произошло что-то серьёзное.

Кайл был уверен, что дома его ждёт неприятный разговор на неизвестную ему тему. Он искал причины, перебирал все возможные косяки, которые предположительно успел натворить за эти пару дней. Не предложил подвёзти до бара? Не позвонил вовремя? Забыл носки на диване? Не вымыл чашку? Каждая из этих причин казалась ему смешной и надуманной, да и Кали не была глупой истеричкой. Хотя, сколько они знакомы? Если так, то философия брата относительно женщин имеет смысл, и очередное разочарование не за горами… Кайл молчит, стоит посреди комнаты, ощущая себя последним тупицей. Обманутым и брошенным, как сопливая девчонка. Что-то важное упорно ускользает из внимания. Он прогоняет про себя события последних часов, пытаясь сложить произошедшее в какую-нибудь более или менее логичную последовательность. А может, это что-то из разряда «отлично провели время, будь здоров»? Кайл едко хмыкает. Что ж, и такое бывает.

Шум на лестничной площадке заставляет его прильнуть к глазку. За дверью тусуется сын соседа в компании друзей — безработных придурков, дармоедов на пособии, которым не интересно ничего, кроме крэка и рэпа. Кайл выходит из квартиры — гвалт и гогот прекращаются. Связываться с копом им не в прикол, даже если коп один, а их четверо.

— Ты почему не на работе? — сходу наезжает на него Кайл.

— Так она выгнала меня!

— То есть? Подробно. С самого начала.

— Ну, короче это. Ей кто-то позвонил, она орала матом в трубку, потом Гейл. Овца эта деньги у неё стырила, они подрались, короче. Я её держал, а она меня послала… Я ничего не сделал!

Этих сбивчивых объяснений Хантеру достаточно. Толпа расступается, когда он тараном прорывается к лестнице. Он мчит через ступеньку вниз, толкает дверь так, что та с грохотом встречается со стеной. В голове не задерживается ни одной чёткой мысли, сделанные выводы не стоят выеденного яйца, а причин становится слишком много, чтобы зацепиться хоть за одну. Ясно лишь то, что нужно срочно ехать в бар. У Кали проблемы. Всю дорогу его мучает странное предчувствие — эти проблемы могут быть связаны с ним.

— Кали уехала, — рассеянно пожимает плечами Нэнси, вытирая насухо последний стакан. Бар уже закрыт для посетителей, Нэнси, уставшая и подшофе, медленно и печально приводит стойку в порядок. — Взяла дедушкино распятие и повезла на барахолку. Телефон вот разбила. Наверное, продаст своего Иисуса и купит новый. Так символично, люди поменяли Бога на бабки, — она глупо хмыкает, проверяя стакан на свет. — Как бриллиант.

Нэнси вешает его над стойкой, но промахивается мимо крепления. Идеально вычищенный стакан вдребезги разбивается прямо у ног Кайла.

— Ой, — барменша давит пьяную, кривую улыбку и берётся за щётку. На лице безразличие, ей словно плевать, что все её труды пошли насмарку. Одним стаканом больше, одним меньше.

Машины Кали поблизости нет, в окнах свет не горит — наверное, ещё не вернулась. Она одна, без телефона. Беспокойство горит в груди так, что становится жарко, хотя на улице вполне терпимо для августовского утра. Хочется залить пожар ледяным пивом, но беспокоить Нэнси чревато ещё парой разбитых стаканов, она и так ни черта не соображает, да и за руль всё-таки. Идти больше некуда, бессмысленные метания по городу уже порядком достали, Кайл садится прямо на ступеньки у входа в бар и берётся за телефон, списывается с парнями, которые присматривают за баром, получает ответ, что всё тихо, она действительно в барахолке в трёх кварталах отсюда. Кайл запускает игрушки, листает новости, пытается время скоротать. Он дождётся её во что бы то ни стало.

Кайл ничего не видит и не слышит, только чувствует, как воздух вокруг густеет от запаха пряных, резких духов и подожженной серы. Кто-то сзади чиркает спичкой раз-другой, видимо, безуспешно — следом слышаться ругательства на незнакомом ему языке, с чёткой, жёсткой «р» в рубленых фразах.

— Не очень-то ты парень похож на копа.

Огонёк вспыхивает и гаснет. Кайл оборачивается, задирает голову вверх. Крупная женщина в цветастой юбке, с пучком гладких, чёрных, но седых у корней волос, стоит к нему в пол-оборота, отчаянно воюя с мятым спичечным коробком с логотипом «Прихода». Она словно специально отворачивает от него лицо — пугать не хочет или отвращение вызвать — но Кайл и так знает это лицо. Раису знают все — слишком броские у неё приметы, да и занятие у неё такое. Специфическое. Контакты с полицией неизбежны.