Редкий гость (СИ) - Дерягин Анатолий - Страница 24

— Да какой он тебе брат?..

Уилсон задумался. Наконец, аксоны установили устойчивый синапс с нейронами и на свет родилось монументальное:

— Он ниггер.

Представитель проводил взглядом систему из двух тел и сунул папку с бумагами стюарду:

— На фиг… Пересчитай по головам и подай жалобу в Контроль.

В салоне самолёта распоряжались ражие парни в тёмно-синих брюках и белых рубашках.

— Давайте, ребята, садимся, пристёгиваемся, — встретил один из них Прошина и Уилсона.

Братья во спирту смирнёхонько уселись на свободные места; Прошину хватило сил даже застегнуть ремни.

— Пристёгиваемся, кому сказано!.. — донеслось с первых рядов.

— Да пошёл ты на хрен… — пьяной скороговоркой ответил кто-то.

Стюард развернулся к грубияну — а выглядел парень так, будто «хук», «джеб» и «апперкот» значили для него нечто большее, нежели интересное сочетание букв.

— Ну, ладно, ладно, — сказал кто-то, — пристёгиваемся, чего ты…

Стюарды рассадили пассажиров, пристегнули ремни. После недолгого ожидания самолёт вырулил на взлётную полосу и взял курс на запад. Подгулявшие космены мало-помалу стихали, придавленные тяжким грузом принятого на грудь, затихли отдельные выкрики, только Уилсон пытался рассказывать что-то и Прошин честно кивал, ни бельмеса не понимая в бессвязной речи товарища, кивал, пока не обнаружил, что Уилсон спит, привалившись к Иванову плечу. Тогда и сам Прошин откинул спинку сиденья, прикрыл глаза, прислушиваясь к ровному гулу двигателей…

И уснул.

Глава 4

Огромный спортзал. Большие окна, лампы на высоком потолке. Белые стены, заставленные шведскими стенками, маты в углу, паркет на полу, расчерченный под баскетбольное поле. Откуда-то с потолка, со сложной системы с крюками и перекладинами, рядом с толстенным канатом свисала цепь с подвешенной на ней грушей. Боксёрский мешок, красный, килограммов на пятьдесят, слишком тяжёлый для маленького мальчика, стоящего перед ним. Лет семь или восемь, худенький мальчишка в шортиках и майке, кроссовках, с ёжиком светлых волос… На руках мальчика красовались боксёрские перчатки, во избежание травм одетые на белые бинты, хотя грушу скорее должен был лупить здоровенный детина в «горке» и берцах, лысый, с грубыми чертами лица, негромко втолковывавший пацану:

— Левой сильнее, я же говорил тебе, нет силы в ударе. С левой удар слабый, а правой бьёшь со всей дури, да ещё и корпусом проваливаешься.

— Да, Учитель, — кивал пацан.

Они все требовали, чтобы он звал их Учитель.

— А в целом неплохо, — сказал детина. — Сегодня новое задание.

Он снял портупею. Мальчишка стоял, глядя на широкий ремень. Жалели они его всё-таки, весь он был такой… домашний, что ли. Доверчивый, беззащитный. Невинный.

«Ничего, — подумал Учитель, — крысятки уже на подходе».

— Сейчас я буду тебя бить, — сказал он. — Я твой враг. Ты должен меня победить, несмотря ни на что. Каждый мой удар должен рождать в тебе только злость, и ты будешь бить, — детина кивнул на грушу, — бить снова и снова. Ты понял?

Мальчик кивнул.

— Начинай. Всё, что мы учили.

Перчатки ударили в грушу. Слабые шлепки — мешок едва покачнулся. Двоечка — отход, двоечка — уклон. Дыхание.

— Раз! — портупея хлестнула по животу. Мальчонка дёрнулся от боли. — Не останавливаться! Бей!

Град ударов. Закушенная губа.

— Дыши! Сильнее!

Двоечка — отход. Двоечка — уклон.

— Раз!!! — по спине. — Не останавливаться! Бей!

Двоечка — отход. Двоечка — уклон.

— Раз!!! — по лицу. — Не останавливаться! Бей! Убей!

Двоечка — отход. Двоечка — …

Град ударов.

— Раз!!! — по животу.

Град ударов. Слёзы, закушенная губа.

— Раз!!! — по спине.

Град ударов.

— Бей!!! Убей!!!

Мальчишка мутузил мешок, не разбирая дороги. Обхватил ручонками, ударил коленом, попытался укусить…

Детина оттащил мальчика в сторону.

— Ну, всё, хватит. Всё-всё, молодец, — руки мужчины обняли вздрагивающее тельце. — Молодец, хорошо бился.

Не перегнуть палку, не сломать — выковать бойца одними нагрузками и требованиями невозможно, невозможно только брать, ничего не давая взамен.

— Хорошо, иди на кухню, — сказал Учитель. — Там Майя пирог испекла.

— С сыром? — всхлипнув, спросил мальчишка.

— И с сыром, и с меренгами, — улыбнулся Учитель.

— А можно я тебя угощу? — спросил мальчик.

— Можно.

…Мальчик играл со щенком. Ему сказали, что сегодня его день рождения — хотя никто толком не знал, когда он там родился. Сказали, что на день рождения полагается дарить подарки и дали в руки пушистый комочек с коричневыми пятнами на белой шкурке и мокрым носом, трогательно вилявший хвостом и норовивший лизнуть мальчика в обе щёки. Щенок сделал лужу, и мальчик принялся искать тряпку убрать это безобразие, чтоб только взрослые не увидели, как набедокурил его новый друг. Потом они играли. Щенок вилял хвостом и тявкал, а мальчик скакал вокруг него, громко смеясь, отдавая тонким голосом команды, которые щенок не понимал. Потом мальчика позвали. Повариха испекла пирог с квошей, крупной иссиня-чёрной ягодой, росшей на болотах вокруг Москвы, Учитель взялся присматривать за его новым другом, пока мальчик лакомится, мальчик торопился, но пирог оказался очень вкусным, на кухне работал телевизор, и они с Майей смотрели мультик про Капитана Мстителя. В общем, мальчик задержался, а когда прибежал в спортзал, захватив кусочек пирога для своего питомца…

Неистовая любовь первых колонистов к своим детям дала странные всходы. Стремясь оградить ненаглядных деток от всех тягот и забот, Первые, суровые люди, привыкшие грудью встречать невзгоды, внезапно для себя вырастили поколение гедонистов, желавших беззаботной жизни, сибаритов, способных только безбедно жить на пособия от Федерального образования. «Хлеба и зрелищ!» — требовали они от ФО, не желая ни трудиться на благо общества, ни наделить собственных детей родительской любовью, даже в этом полагаясь на власти. Их дети вырастали… Собственно, они ещё не выросли. Не видевшие материнской любви, не ведавшие отцовского авторитета, сызмальства они приучались смотреть на мир волчьим взглядом и выживать, подобно крысам.

Крысятки.

Пятеро пацанов играли. В один прекрасный момент кто-то из них обнаружил, что этот меховой комочек прикольно визжит, если наступить ему на хвост… или на лапу… можно пнуть его, и он смешно покатится по паркету спортзала…

— Что вы делаете!.. — мальчик рванулся на выручку своему питомцу и попал в руки Учителя.

Один из крысяток, светленький крепыш в спортивном костюме и кроссовках, озорно оглянувшись, наступил щенку на мордочку. Щенок закричал. Ему было больно.

— Нет!.. — мальчик бился в руках детины.

Щенок затих. Маленькое тельце бессильно дёргалось под ударами и толчками, пацаны смеялись.

Учитель разжал объятия.

— Убей, — услышал мальчик.

…Потом много чего было. Стрельба и рукопашный бой, штурм объекта в безвоздушном пространстве и охранная деятельность, «Миф двадцатого века» и «Моя борьба», ранения и ушибы.

Но щенок был лишним. Щенка он им не простил.

* * *

Огромное зеркало в туалетной комнате аэровокзала города Москвы (Федеральное образование Холт) привычно отражало блестевшие хромом рукомойники, мрамор стен и пластик дверей кабинок. Непривычной, просто-таки вопиющей своей чужеродностью деталью среди прочего интерьера торчал небритый бледный и красноглазый субчик, пялившийся в зеркало так, будто полированное стекло провинилось в его, субчика, бледности и красноглазости.

Прошин наклонил голову. Вселенная отправилась в неспешную петлю Нестерова и Прошин поспешил выправить наклон — слишком резко, петля сменилась затяжным штопором, подняв мутную волну в желудке…

Вода. Чуть тёплая — а нужен лёд, остудить распалённые спиртом мозги…

Прошин надёргал бумажных полотенец, вытерся, и отошёл на пару шагов, разглядывая результат. Красные глаза останутся — факт. Щетина… ладно, потом. Одежда…