Паноптикум (СИ) - Лимова Александра - Страница 15

Тридцать первого с самого момента зазвонившего будильника у меня было дикое чувство напряженности. Потому что мне ночью снилось, что вся кухня была в стоп-листе и гости перестреляли поваров. Я проснулась посреди ночи с колотящимся сердцем, выдохнула и, попив воды, снова завалилась спать, чтобы мне приснилось продолжение. Еще более кровавое. Так что с утра я встала со вздыбленными волосами и тревожно колотящимся сердцем.

Хотя, в принципе, все шло максимально идеально. Подготовка полным ходом, четко, без суеты и эксцессов. В шесть ускакала домой, привела себя в божеский вид и помчалась обратно.

Юродивые, то бишь развлекаловка с песнями — плясками и прочей ебутней, которую принято называть шоу-программой, опаздывали на три минуты и я им все телефоны оборвала, заходясь от напряжения, глядя как начинает полниться зал. Кем он полнится. Эти твари, которые юродивые, приехали аккурат когда другие твари, которые гости, уже почти забили зал.

И пошла муть. Персоналу надо свечку за здравие поставить. Все четко, быстро, оперативно. Юродивые развлекали, гости жрали и веселились, все заебись.

Асаев прибыл позже, ближе к одиннадцати. С ним несколько человек разных национальностей. Прежде чем сесть за стол, обошел с приветствиями несколько гоп-элиткомпаний. У стола с Казаковской стаей чуть задержался и только потом направился к тому, что был приготовлен для него и его приближенных. Сначала за стол сел он, спустя миг остальные. Их где-то учат этому, что ли?..

Время за двенадцать, кульминация пройдена, все идет хорошо, все даже идеально. Я стояла в тени бара, и поминутно отслеживала движение и настроение. Халдеи просто красавцы, я только замечала, что сейчас закончится алкоголь, там карпаччо все сожрали, вон у той мадамы, рядом с боровом за пятым столом почти опустел бокал, как они уже исправляли.

Все шло максимально ровно. Юродивые удалились, в зале приглушили свет и играла фоном музыка. Люди тоже потихоньку начали съебываться. Многие перед этим подходили к Асаевскому столу.

И тут случился первый провис. Примчавшаяся гейша сообщила о проблемах на парковке. Сцепив челюсть, поскакала туда. Гейшу надо уволить, предварительно пробив ей башку. Проблема это для нее это оказывается то, что пара машин не могла выехать, а не те ужасы, которые я себе представляла, пока выбегала на крыльцо.

Сообщив отбывающим гостям, что найду владельцев машин мешающих им выехать, пошла обратно в зал, взглядом пообещав Арине, которая гейша, что потом переебу ей с вертухи за свои седые волосы. Сука, знает же, что контингент серьезный собрался. «Проблемы на парковке, Яна Алексеевна!». Ебанутая совсем. Сказать не могла сразу, что машины подперли и сообщить госномера, дебилка, блять.

От испуга у меня были все еще были холодные руки и быстро билось сердце, когда я вошла в полутемный зал и прикусила губу, вглядываясь в дальний стол у окна с владельцами подперевших машин.

Феррари принадлежит жене Казакова, это я точно знаю, да и Прадо с Казаковскими внутренними номерами. Мне к кому из них подходить-то?

В приветственном поклоне надо биться перед князем, который меня вон тому ублюдскому императору передарил? Сука такой, «выше поставить я вас не могу»! Ага, блять, да! Асаеву отдал. Повысил так, наверное. И проклял заодно. А я ведь ничего плохого не сделала, наоборот, очень много хорошего! Вот она какая, благодарность княжеская. Свинья криминальная! Ладно подарочной лентой не связал, когда передаривал, и на том спасибо. Нет… где жена Казакова? Она адекватная (бедненькая, как же ее угораздило за него-то замуж выйти? Обколол ее, наверное, чем-нибудь и заставил расписаться, потому что она действительно адекватная, а значит не могла этого сделать по доброй воле находясь в здравом уме и трезвой памяти), надо ей сказать про машины. Нет, машины Казаковской стаи, значит надо сразу к нему подходить. Да пошел он на хуй, я смотреть на него не могу! Где Спасский? Где этот бородатый миротворец-парламентер сотого левела, через которого все к скотине Казакову обращаются, потому что он один эту свинью вытерпеть может.



Асаев сидел за расположенным рядом с ними столом и поймал мой взгляд. Секунда и поднялся с места. Я, сдерживая себя от того, чтобы прикусить губу, торопливо пошла на встречу. Со сцены достаточно громко играла музыка потому что танцпол был занят, поэтому, встретившись с ним почти на середине пути от входа до зоны столов я немного замешкалась, а он встал почти вплотную и склонившись на самое ухо ровно и спокойно произнес:

— Что?

Он не был недоволен, не говорил с предупреждением и угрозой. Он просто спросил, что пошло не так.

Я, привстав на цыпочки, сказала ему об автомобилях, чувствуя легкий шлейф вкусного парфюма от его шеи. Почему-то сердце пропустило удар.

— Какие номера? — его голос снова спокоен и ровен.

— Три тройки, Феррари и два Прадо с ней. Это машины Казакова.

Он кивнул и… его пальцы легко, совсем поверхностно скользнули по моей кисти. Быстро, незаметно для окружающих, невесомо, едва ощутимо. Почему-то мурашки по рукам. Он на секунду задержался, стоя очень близко от меня, на расстоянии дыхания и отвернулся, собираясь направиться к Казаковскому столу, но остановился перехватив за локоть проходящего мимо Спасского, послушно замеревшего и вопросительно на него посмотревшего.

— Там люди выехать не могут, машины уберите.

Иван Сергеевич кивнул и повернувшись направился к столу, за которым сидел Казаков с женой и своими приближенными.

Я смотрела в спину удаляющегося на свое место Эмина и чувство такое… По сути, совсем херня произошла, а у меня снова ощущение, как после секса с ним. Этот первый сход, когда мир еще разрушен, когда еще не успевают проступить сквозь горячий туман остовы и границы, когда тело немеет.

И кожа руки горела в месте прикосновения пальцев.

Я снова стояла в тени за баром и мучительно хотела сбежать покурить. Удалилась уже значительная часть гостей, фоном играла красивая мелодия и Эмин смотрел. Не так часто и нагло, как тогда, в «Империале». Нет.

Редко. Но метко.

Когда полилась мелодия, вплетающаяся в вены и тихо поющая в моей крови, его взгляды стали чаще. Меня немного знобило и в тоже время мне было жарко. Он не смотрел в глаза. На правую кисть, которой коснулся, когда я сказала о машинах. На ноги, задерживаясь взглядом на щиколотках. На правое плечо, оголенное черным платьем. И посмотрел на губы, когда в полумраке ресторана заиграл упоительный припев. И видит бог, под этим взглядом мои губы начали зудеть в такт медленным ритмам мелодии, а на языке был отзвук вкуса его резких, сбивающих с ног поцелуев.

И вкус стал явственнее, когда мы встретились глазами. Вкус стал очень отчетливым. Проносящимся волной жара по телу, утяжеляющим мысли, сковывающим их пеленой темного порока, который все множился в его глазах и все сильнее напитывал меня, мое тело, начинающее изнывать, потому что оно помнило его прикосновения и то, как именно он умеет прикасаться. С контрастом. С давлением и приглашением, зажигающими пламя в крови омывающей учащенно бьющееся сердце, когда в темной бездне его глаз мелькнул отголосок намека. Темного и горячего. Обжегшего мои немеющие губы кратким взглядом, но будто прикосновением. С нажимом, чтобы раздвинуть их, а потом язык по языку и в кровь обжигающим ядом…

Ему позвонили, он отвлекся, а я поняла, что дышу учащенно, что тахикардия, что вспотели ладони. Асаев поднялся и вышел разговаривая по телефону, так и не посмотрев на меня, просто охуевающую от того, что мне тяжело было стоять. От возбуждения, от налившейся вниз живота горячей крови. И, сука, да, из-за влажного нижнего белья тоже. Какой-то пиздец просто… Тут подошла Ангелина, самая ответственная и сообразительная халдейка и сообщила, что кабинет наверху готов к приему новых гостей. Это немного отрезвило. Я бросила взгляд на часы. Да, точно. Через сорок минут.

Оттолкнулась от стены и пошла проверить как дела на кухне. Мало ли, впереди еще банкет, может суета какая все же началась (я споткнулась при воспоминании о своем сне) и надо будет потрепать себе нервы и поломать голову… короче, работа. Любая деятельность помогает отвлечься, а у меня, кажется, крыша начинает подтекать и мне срочно надо направить мысли в нужное русло.