Паноптикум (СИ) - Лимова Александра - Страница 13

Он вытягивает из кармана презерватив, и у меня внутри все обрывается от не просто крика, уже от воя оглушающего требованием, заставляющим рывком вырвать из его пальцев презерватив.

Край фольги в зубы, приподнимаю бедра, пока он щелкает бляшкой ремня, звук молнии, шелест ткани и ревущий хаос в его глазах, когда на моих губах расцветает улыбка, а пальцы специально убийственно медленно раскатывают латекс по стволу.

Он кривит губы, прежде чем очень низко и хрипло выдать:

— Я тебя сейчас правда изнасилую…

Дико ударяет по жалким остаткам самообладания и я, отодвинув ткань своего нижнего белья насаживаюсь на него резко, жадно, требовательно, а он… взвился подо мной. Под сенью густых угольных ресниц глаза стали просто бездонными и в них безграничное обжигающее опьянение. Рваным движением укладывается назад, сжимает кожу мне на бедрах с силой, наверняка до следов, но это почти не отпечатывается осознанием, это глушится всхлипом от чувства наполненности, едва не отправившее сознание в нокаут силой удара.



Нажим его пальцев усиливается, подсказывая двигаться, и мое тело отзывается. Начинает подбирать ритм. Он выдыхает хрипло, неверно, сбито, не отпуская взглядом мои глаза, даже тогда, когда в его глаза заволокла откровенная поволока тумана, из-за того, что мое тело начало нарастать ритм под хлесткими сильными ударами нутра, сгорающего от жажды.

Уперлась ладонями в его плечи, так амплитуда то ли теряется, то ли наоборот нарастает, я уже не понимала ничего, падая в бездну его глаз. Жар в теле непереносим, полог почти накрывает, уже все внутри стянуто немеющим напряжением и он резко ударяет снизу бедрами одновременно с тем, как я просела глубже.

Я рухнула на него скручиваемая ревущим, сметающим атомным взрывом, а он ощутимо вздрогнул и подался вперед, обхватывая, с силой сжимая мое тело где бесновалось и ревело безумие испепеляющее любые мысли и застывшую душу. И под силой его рук, под его сорванным хриплым выдохом стало невыносимо. Это не описать, когда тебе настолько хорошо, что от этого даже плохо. Это не сравнить ни с чем. Вообще.

Сходило медленно. Ужасно медленно. Это была не слабость, это было просто убийство. Тело слабое и чужое, как с жуткого перепоя, в голове набат еще бешено бьющегося сердца.

Вяло свалилась на столешницу рядом с ним. Разглядывая его ровный профиль. Глаза полуприкрыты, губы сухие абсолютно, дыхание учащенное, грудь часто вздымается. И в свинцовой тяжести падающей с воскресающего разума, отравленного отчаянием возникло только одно — Яна, тикай с городу, вот теперь тоби точно пизда. Потому что он удовлетворенно и хищно улыбнулся.

Глава 5

С момента, как Асаев вынудил меня его трахнуть, прошли почти сутки и я съела себя с говном.

Напомнил он о себе в десять утра следующего дня, позвонив и безапелляционно приказав в течение получаса приехать в банк на Просторной. И голос у этой падлы был раздраженный, а на заднем фоне шли какие-то разговоры. Не время и не место для взбрыка. Поэтому я вызвала такси и раздраженно упав на заднее сидение прикидывала стратегию как на все это реагировать и как себя повести. Попали в пробку, опоздала на пять минут.

Взлетела по крыльцу в банк и меня ждали уже на входе. Я еще даже ничего спросить не успела, как высокая рыжеволосая девушка, приподнимаясь из-за стойки напротив входа, быстро уточнила:

— Вы Яна Алексеевна?

Я напряженно кивнула и она попросила проследовать за ней, уводя меня через наполовину заполненный клиентами зал вглубь коридора. В конце него была открыта дверь и девушка указала на него.

Я, немного растерявшись, перешагнула порог и оказалась в просторном кабинете. Резко отличающимся от сдержанного оформления остальных помещений, но и не на пафосе. Уровневый потолок, стены обшиты темными деревянными панелями, стеллажи с папками. У окна широкий и длинный рабочий стол, за которым сидел Эмин.

Он был не один в кабинете. И я напряженно застыла недалеко от порога.

— Почему так долго? — ровно спросил Асаев, не поднимая на меня взгляда, быстро и чётко фасуя бумаги на ровные стопки на столе.

— Таксист немного… — неуверенно начала я, обводя взглядом заполненный людьми кабинет, но Асаев, все так же не поднимая на меня глаз, негромко перебил:

— Аслан, ты за ней закреплен. — Произнес он, подавая малопонятный знак девушке стоящей позади меня у двери и она тут же оперативно скрылась в коридоре.

— Что, простите? — тихо переспросила я, глядя на крепкого накаченного молодца тоже явно южных кровей, роящегося в телефоне сидя на подлокотнике дивана недалеко от входа и кивнувшего на слова Асаева о закреплении за мной.

— Это твой водитель, его зовут Аслан. — Асаев метнул на меня тяжелый взгляд и отъехал на кресле к краю стола, где стояла пара включенных ноутбуков. — Ты работаешь… этой, как ее там… управляющей и ты мне частенько будешь нужна, а я ваших таксистов перестреляю, если такие задержки будут. — Я с трудом сглотнула, а он с ноутбуком на колене подкатился обратно к середине стола. — Ты. — Не отрывая взгляда от экрана, кивок в сторону невысокого невзрачного мужика стоящего у окна и ладонь Асаева передвинула по столу стопку папок, — в аэропорт. Они через два двадцать прилетают. Это все подписывают и мчите сразу с Мироновскими в Рио. — Мужик быстро сграбастал папки и пошел на выход. — Ты. — Снова не глядя кивок, но уже в сторону дивана, с которого тут же поднялся солидный мужчина в красивом деловом костюме, которого я не заметила из-за богатыря Аслана. Он торопливо подошел к столу. Асаев хмуро и быстро бегая взглядом по экрану ноута у себя на колене, тронул ладонью кипу документов. — С промежуточными счетами разберись до обеда, и начинайте Иванищевских педиков правильно окучивать. Можете прессовать, только красиво. Возьми с собой Ромашеву, пусть в уши вкрутит про какую-нибудь неликвидность. Например, провис по долгосрочным ссудам и ценным бумазейкам и что управляемый пассив никак не увеличить, потому что бабла не хватит для заемной операции на рынке федеральных фондов… что-то подобное, но красиво и со словесным поносом, чтобы в депрессуху ушли. Начнут ломаться, напугаете, что я сам к ним приеду, так что лучше пусть депрессуху выбирают. — Мужчина серьезно кивнул и, взяв документы, вышел. Асаев метнул взгляд на худощавого блондина, сидящего в кресле у его стола. — Ты. Калине калинку спляши, а если пытать начнет, то наври, что все у нас очень плохо, вокруг одни мрази, денег нет, но мы держимся. Прямо из последних сил. Можешь поплакать в конце для достоверности. Если его проймет и он предложит подкинуть, плачь еще жалостливее, чтобы больше подкинул.

Блондин, глядя на сосредоточенного Асаева, быстро скользящего пальцем по тачпаду, взял бумаги и осторожно уточнил:

— А потом что делать?

— Вид, что ничего не было. Потому что лох это наказуемо, а до него никак не дойдет и это прекрасно. Все, арбайтен.

Блондин кивнул, взял третью, особо внушительную стопку, придвинутую Асаевым и так же быстро удалился.

Асаев хлопнул крышкой ноутбука и отложил его с колена на столешницу, откатываясь к стеллажам у окна, быстро скользя пальцем по бесчисленным корешкам, недовольно произнес:

— Где эта медленная женщина?

— Тут, Эмин Амирович! — В кабинет быстро заскочила плотная шатенка и положила на его стол бумаги, — все готово.

— На банкротство подаем семнадцатого, — Асаев выудил со стеллажа пару папок и подъехал обратно к столу, протягивая папки шатенке и одновременно листая принесенные ею листы, — обвалом начать заниматься сегодня, но Николаевский пока не трогать, типа это наш последний оплот. Его я потом утоплю. — Асаев быстро пролистывал листы, успевая что-то в них подчеркивать и зачеркивать, и тут взгляд его замер. И ручка в пальцах тоже. И время в кабинете замерло. Как и сердца. — Что это за хуйня, Наталья Андреевна? — очень тихо и очень вкрадчиво спросил он, что-то с нажимом подчеркивая в листе перед собой. Я слышала, как она громко сглотнула, и свидетельство того, как одеревенело ее тело, начало стягивать у меня напряжением солнечное сплетение. — Я же велел, блядь… А. Вот, всё, я понял. — Я видела, как по ее шее скатывается капля пота. И нихуя вот это было не смешно. Вот нихуя. Потому что у меня у самой кончики пальцев задрожали, когда взгляд Асаева на бумаги стал нечеловеческим. Он ошибок не прощает. Это знают все. Я тоже. — Где отметил все равно подправь и через полчаса пришлешь на тридцать второй, я посмотрю. — Он передвинул листы и ей и она, сцапав их, торопливо ушла.