Звезда Надежды (СИ) - Багров Вячеслав - Страница 18

Они с минуту оба хранили молчание, слушая как жужжит залетевшая в кабинет, муха.

— Мухи еще эти! — Иил Мавр хотел было встать, приподнялся в своем кресле, потом сел и откинулся на спину, произнес:

— Теперь ты уйдешь?

— Я уйду. — И Скалт Бо, поднявшись на ноги, оперся о стол, навис над Иилом: — Уйду. Но ты, мой дорогой друг, дашь рекомендацию Совету для рассмотрения моего проекта, и возможность выделения дополнительных мощностей для строительства нового крейсера.

Иил Мавр молчал.

— И я вообще Иил, не пойму, неужели старичок «Упрямый» так плох, что не побегает еще десяток лет? А?

В приемной послышался шум голосов, и тут красного дерева дверь, резко распахнулась, ударившись о стену, и в кабинет широким шагом вошел молодой, темноволосый парень. В безукоризненном мундире пилота, застегнутым на все пуговицы (в такую — то жару), он быстро оказался возле стола Иила, положил перед ним маленькую, синюю карточку из пластика для электронных записей, поздоровался:

— Добрый день, — на стоявшего рядом Скалта Бо, он даже не взглянул, стоял ровно как палка, смяв в левой руке пару белых, парадных перчаток. На его мундире сверкала золотая бляха Представителя ССК.

В кабинет начальника запоздало вбежала высокая, молодая флорианка, в цветном, коротком платье без рукавов.

— Это просто наглость! — Воскликнула она и встала рядом с молодым пилотом: — Совсем потеряли субординацию! Прошел, как к себе домой.

— Все в порядке, Оолия. Я разберусь, — примирительно сказал Иил, и флорианка не охотно, но все — таки покинула кабинет.

Скалт Бо с интересом ждал продолжения.

Иил Мавр как — то скис.

— Джил Ри, пилот от космонавтики! — Представился парень: — Вот мои данные. Прошел медкомиссию, признан годным. Имею стаж пилотирования. Действующий пилот. Требую, чтобы вы зачислили меня в отряд Глубокого Флота на любой буксировщик!

Иил сдержанно произнес:

— Молодой человек, вы не в том учреждении, чтобы, что — то требовать. Дайте свою заявку в секретариат, как положено, и…

Пилот отстегнул золотую бляху ССК, твердо положил ее на стол перед Иилом, сказал:

— Тогда это просьба. И вот это… Этого мне больше не надо.

Он резко развернулся на каблуках, и также стремительно, как вошел в кабинет — вышел, не закрыв за собою дверь.

— Так просто? — Скалт рассмеялся: — Мне надо было выучиться на пилота, чтобы открывать твою дверь с ноги!

— Этот пилот с погибшего «Ветра». И катитесь вы все к чертовой матери!

Глава десятая. Ты — не охотник

Вид — сокращенное, от Видимый — Вид Зимний, пробирался через бурелом густого кустарника и часто растущих здесь молодых елок, правой рукой защищая глаза от сучьев и веток, а левой держа на левом плече лямку рюкзака — она постоянно норовила соскочить. Двенадцати зарядное ружье «Рейка — 20», болталось у его правого бедра, при каждом шаге ударяя своим вороненным стволом по голенищу сапога.

Войлочная, походная кепка, с низко надвинутым козырьком, мокла от пота. Собака — безродная дворняга по кличке Шустрый, исчезла. Как обычно пес искал для себя свои пути, изредка появлялся, коротко лаял, вилял облепленным репейниками, грязно — белым хвостом, и вновь пропадал из вида.

Веселое весеннее Светило, как и положено утром, вылезло из — за горизонта на Востоке, мелькало за большими стволами сосен с права — большое, слепящее. К обеду станет совсем жарко и можно будет снять куртку, но с начала надо пройти это место, выбраться к лесной речке, там, где начинается березняк.

И еще сапоги!

Сесть на старое, покрытое мхом, давным давно упавшее дерево на маленькой поляне, и снять сапоги, дать задохнувшимся ногам отдохнуть.

Ближе к вечеру он выйдет на свое место — к ущелью в предгории Желтых Скал, как обычно разобьет маленькую палатку, запалит костер. И, конечно же, сварит ухи. Только рыбу для нее еще предстоит наловить.

Иногда Вид останавливался, поправлял кепку и прислушивался к окружающему его миру — все тихо, если не считать щебет невидимых отсюда пичуг. Можно было отчетливо слышать возню пернатой жимолости, звонкое посвистывание и почти какой — то утробный клекот птицы Бо.

От этого места до заповедника, с его диким не потревоженным миром, не более ста километров, но в прошлом году именно здесь он и повстречал медведя.

Пахло прелой листвой и хвоей.

Он выбрался на участок леса, где непролазный бурелом сменил низкий, густой папоротник и сосны — старые, редкие, уходящие кронами далеко вверх, заслоняющие небо, как старожилы мира, о чем — то беседующие друг с другом, о своем лесном, сокровенном, высились над ним подобно сказочным великанам.

Вид прошел вперед, к тому месту, где начинался подъем на поросший березником холм, где кончалось царство сосен, где краски леса оживали в веселых лучах Светила, играли на лепестках лесных цветов, и молодая зелень травы, не успевшая еще огрубеть и выцвести, радовала взгляд, наполняла душу красотой.

Шустрый, неожиданно выскочил из — за ствола дерева, подбежал к хозяину, ткнулся мокрым носом в ладонь.

— Где тебя носило, бродяга? — Вид ласково потрепал пса за ухо: — Шустрый ты.

Шустрый высунув язык, часто дышал, смотрел на него с готовностью идти хоть на край света.

— Я знаю, Шустрый, ты молодчина.

Пес отрывисто пролаял, мол с радостью пойдет с хозяином, куда тот не скажет, отскочил в сторону и, принюхиваясь к траве, потрусил вперед.

Вид усмехнулся, глядя на пса, поправил ремень на плече.

Он идет второй день.

Вчера пришлось переночевать у Дрянной горы, не доходя до Больших Камней — привычного места ночлега Вида. Тогда начался дождь — проливной, как из ведра, с громом и яркой, слепящей молнией. Он наспех разбил палатку и до утра слушал шум ненастья. Иногда забывался тяжелым, сумрачным сном, и его уносило далеко в неведомое, к странным местам без воздуха и света, где не было ничего. От раскатов грома Вид просыпался, вслушивался в бурю, что терзала брезент палатки, смотрел в кромешную тьму. Только всполыхи молний изредка озаряли маленькое пространство вокруг него…

В такие минуты он не чувствовал в душе ничего, как будто внутренний человек Вида — он сам, умер и перестал обращать внимание на окружающее, вдруг онемел, стал не способным для крика — дикого, иступленного, наполненного безысходностью и отчаянием.

Через полчаса он достиг вершины холма — большая, каменистая плешь в окружении берез — высоких, раскидавших во все стороны, зеленеющие ветви.

Вид Зимний остановился.

Светило почти на половину вышло из — за деревьев.

Где — то слева, внизу холма, шумел быстрый ручей.

Здесь — первый привал.

Здесь они останавливались передохнуть.

Он снял рюкзак, положил его у своих ног, ружье со старым, протертым прикладом, положил тут — же, лег где стоял — тяжело, словно неохотно, и сдвинув кепку на затылок, закрыл глаза.

Гулко билось в груди сердце, и легкий ветерок щекотал ноздри, нес в себе запахи леса.

Он приходит сюда, который год подряд — зимой или летом.

Как получится.

Это стало для Вида необходимостью, как острое желание вдохнуть свежий воздух, после душного, жаркого помещения. Некое священнодействие.

Нет, не священнодействие.

Это встреча — долгожданная и выстраданная, встреча с любимыми из далекого прошлого, словно встреча лицом к лицу, когда если очень постараться, то можно услышать их смех, увидеть лица.

Шустрый опять пропал.

Может быть пес чувствовал, что хозяин хочет побыть здесь один?

Вид не двигался, раскинув руки в стороны, лежал как убитый.

Тогда, много лет назад, они — он, Звонкая и Ясный — Яс Зимний, пришли на это место по другому пути — более близкому и простому. Всего то в трех часах хотьбы вдоль каменистого берега ручья. Они вышли с туристической базы, со смехом и нетерпением оказаться в дали от людской суеты и устроенности, окунуться в манящую атмосферу таинственности и почти, что сказки нетронутой человеком природы. Почти сказки для городских жителей.