Дороги скорби (СИ) - Серяков Павел - Страница 20

16

До ночи оставалось достаточно времени. В тот самый час, когда Иво искал двери со свежими следами мела, Хаган, спрятав полученные от десятника деньги за пазуху, неспешно брел в сторону дома. Парень понимал, а если и не до конца, то, во всяком случае, чувствовал — завтра он будет заниматься чем-то важным. Лукаш казался ему редкостным скотом, но, чтобы подозревать его в чем-то, кроме скотства, оснований не было. Лукаш, по соображениям Хагана, был тупым и весьма трусливым. — Высекут тебя, Лукаш, — прошептал он, и от одной лишь этой мысли ему стало так весело, что, представив воцарившийся в казарме хохот, Хаган невольно прослезился. — Сотник твою задницу на лоскуты посечет, не сомневайся. В чем бы ты ни был виновен, Руди выведет тебя на чистую воду. — Он прошел мимо корчмы «Поступь мерина», и от увиденного ему стало не по себе. В каждой из выходящих к этому месту подворотен было как минимум по трое парней. — Что здесь забыли ребята Шебета? — спросил он сам у себя. — Да еще и в таком количестве… — Ответ на сей вопрос интересовал его меньше всего, ведь люди из Сизого квартала не самые приятные господа. — Эй, желторотик! — обратился к Хагану старик, который прежде мирно беседовал с торговцем скобяными изделиями, стоя у передвижной лавки последнего. — Да не боись. Хаган замер. — Рад видеть вас, господин Шебет, — промямлил он. — Как поживает твоя матушка? — В порядке, господин Шебет. — А отец как? Работает или пьет? — Мой отец, господин Шебет, лежит в земле. — То есть ты у мамки один? — Один. — Стража хорошо платит, — старик улыбнулся. — В твоем случае служить не западло, будь расклад иным, я бы не понял, по какой причине такой ловкач напялил на себя коту цепного пса Гнездовья. Хаган, переминаясь с ноги на ногу, думал над ответом и, видя, как старик теряет терпение, не придумал ничего проще, чем спросить, как тот себя чувствует. Получив ответ, дескать, это не его собачье дело, виновато опустил глаза. — Скажи мне, сопляк, ты проходил сейчас мимо малой торговой площади? — Проходил. — Ты видел там ювелирную лавку? — Видел. — А псаря? — Да, псарь как раз выходил из нее. — Хаган огляделся по сторонам, все бандиты без исключения смотрели на своего хозяина. Парня прошиб пот. — Он ушел в сторону рыбного рынка. — Понятно, проваливай с глаз моих. Живо, — бросил старик и вернулся к разговору с торговцем: — Девять крон в неделю, не забывай… Хаган не дослушал ту часть фразы, в которой говорилось о расплате за отказ платить дань. Стражник, тяжело дыша, бежал домой и сейчас желал одного: скорее увидеть мать и рассказать ей обо всем, что с ним приключилось за последние несколько дней. Он расскажет ей не все, а лишь то, что сможет выдержать её слабое сердце. Многим молодым людям в его возрасте куда интереснее компания друзей. Друзья были и у Хагана, и было их достаточно, а вот мама одна, а у нее Хаган был один. Дорогой мой друг, в нашей жизни случается так, что, сами того не понимая, мы оказываемся вовлечены в игры иных людей, и наша роль в этих играх может оказаться не более ценна, чем карта мелкой масти. Оказавшись между молотом и наковальней, следует либо предпринять все необходимые меры, либо со смирением принять судьбу. У молодого стражника, к моему великому сожалению, недоставало опыта в подобных вопросах. Хаган попросту не знал, что игра уже началась. Срезая улицы и проходя через грязные слепые подворотни, он сокращал расстояние между ним и домом его родителя, а следовавший за ним человек не имел иных вариантов решения своих проблем, ведь они были значительно масштабнее, чем у доброй половины города. В душе этого человеке тлели угли проигранной войны, и лишь яростный ветер патриотизма не давал углям обратиться в пепел. Лукаш шел по следу с того самого момента, как подслушал разговор, затеянный десятником. Боец Янтарных Скорпионов уже осознал факт своего провала и теперь был вынужден бежать из города, сперва подчистив за собой. В то время, как Дирк, разочарованный тем, что не узнал подробностей их маленького расследования и топил обиду в пиве, а Иво уже обнаружил несколько помеченных мелом дверей. В то самое время десятник, отвечающий за охрану въезда в Гнездовье, валялся в своей каморке со вспоротой глоткой. В пустой подворотне Лукаш окликнул парня: — Хаган, постой! Хаган, в душу тебя дери, куда ты так бежишь? Парень остановился и щурясь вгляделся в лицо человека, ускорившего шаг. Он не без труда опознал в нем своего сослуживца, и разница между тем, что он видел обычно, и внешностью того, кто предстал перед ним сейчас, была колоссальной. Лукаш перестал сутулиться, с его лица исчезла уродливая борода, и оказалось, что мерзавец и подстрекатель весьма хорош собой. — Парень, да не беги ты так! — Лукаш больше не шепелявил. — Не твоего ума дело, — ответил Хаган и, чувствуя неладное, потянулся за шестопером. — Чего тебе? — Ты, наверное, к мамке идешь. Я же знаю о тебе, сам рассказывал. Она в той покосившейся развалине живет? Ой, да не криви ты лицо, я даже этаж знаю. — Лукаш, чего тебе? — Хаган сделал шаг назад. — По-хорошему говорю — уйди. — Иначе что? — Лукаш, мы оба знаем, что я тебя отделаю. Раз на раз Лукаш всегда уступал парню в силе. Хагану казалось, что их неприязнь пустила корни именно в тот час, когда они дрались на тренировочных мечах и увлекшийся новобранец пересчитал нахалу все ребра. — Да ты уймись, я же без злого умысла. — Еще шаг — и я ударю тебя. — Хаган, послушай, ты знаешь меня. Ты знаешь Руди, — Лукаш выставил перед собой руки. — Я не желаю тебе зла, но этот гаденыш решил отомстить мне за то, что я не дал ему обобрать Псаря. Помнишь же? Меня еще за это били. Скажешь, не было такого? — И что? — И то, что он отдал тебе мое жалование. Этот ублюдок сказал мне, что ты взял с его стола мой кошель. Он же соврал мне. Это мои деньги, парень! Парни со стены видели, как он передавал их тебе. — Зачем это Руди? — Хаган все еще был готов к драке, но, видя, как Лукаш брызжет слюной, как кричит, доказывая свою правоту, он усомнился в своем понимании ситуации. — С чего бы Руди так поступать? — Он хочет выгнать меня из караула. Да! Братец, ну! Не шутки же! Лукаш сделал еще один шаг в сторону Хагана. — Ты просто поверь мне. Они все знают, что мы с тобой не в приятелях ходим. Я вставил слово поперек слова командира, а он, думаешь, проглотит такое? — Лукаш, но он же не совсем мерзавец. — По его замыслу я должен поколотить тебя. Думает, что я тебя покалечу. Он собирается спустить на меня всех собак. Хаган, признай, он же отдал тебе мое жалование? В глазах Лукаша читалось отчаяние, во всяком случае, Хагану так показалось. — Ты же молодой парень, не лезь в эти игры. — Не переживай за меня. Шаг назад сделай. — Он и сам отступил назад. — Давай ты дистанцию держи, а! — повысил он голос. Лукаш остановился и опустил руки. — Парень, ну что мне сделать, чтоб ты перестал думать обо мне как о последней гадине? — Не быть гадиной. — Идет. Ты отдашь мне мои деньги? — Завтра. Подними этот вопрос после построения. Если все будет складываться так, как ты говоришь, я возвращу тебе каждую крону. — Идет, — Лукаш посмотрел на Хагана и улыбнулся. — Хороший ты парень. Прости за то, как я себя вел. — Время покажет, — произнес Хаган. — А теперь проваливай. Он все еще был готов драться, но то, что произошло, было за пределами его ожиданий. Лукаш провалился сначала в одну сторону, и это был ложный выпад, а затем в другую. — Ты, — удивился Хаган. — Ты чего? — Он увидел, как нечто заблестело в руке Лукаша. Лязг кольчуги и никакой боли. Хаган не понимал, как этот пройдоха смог двигаться с такой скоростью. Что-то проскрежетало по ребрам. Больно не было, но шестопер, который он только и успел снять с пояса, выпал из его рук. Лукаш ударил еще несколько раз, и, только опустив голову, Хаган увидел боевой нож в руках сослуживца. На яблоке ножа была выгравирована лилия Трефов. — Гад, — прохрипел парень и повалился навзничь. — Передавай привет отцу, — сказал, словно сплюнул, Лукаш. — Ты не настолько туп и правильно понял ситуацию. Но и не настолько умен, как о себе думаешь. Я бы дал тебе совет сначала бить, а потом думать, но покойнику мои советы не нужны. Счастливо оставаться, сопляк. Темнело. «Что значит покойнику не нужны советы?» — подумал парень и, доползя до стены, кое-как поднялся на ноги. Он был не готов умирать, но кровь и проколы на гербовой накидке говорили о том, что его судьба решена. Взвыв от страха, он поковылял в сторону дома, а когда упал и более не нашел в себе сил встать, пополз, оставляя за собой багровый шлейф.