Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Пересмешник. Пригожая повариха
(Сборник) - Чулков Михаил Дмитриевич - Страница 37


37
Изменить размер шрифта:

Такой изрядный прием, кажется бы, довольно удобен отвратить человека от доброго намерения, нежели от искания порочного себе имени и презренной всеми людьми должности. Я не знаю, есть ли что презреннее на свете, как общенародный Меркурий. Такой человек должен жить так, как месяц, то есть поутру ложиться, а ввечеру вставать, слоняться по улицам в то время, в которое честные люди опочивают, стараться сманить какую-нибудь честную девку и за то всякий час ожидать путешествия на теплые воды[143], заводить знакомство с ворами и забияками, чтоб те делали ему вспоможение в случае, когда взойдет над ним грозная туча и посыплется из оной палочный град на спину к переносчику любовных переговорок, быть готовому сносить брани и ругательства от тех людей, перед которыми он не устоит в своем слове, удаляться от добродетельных людей, которые его презирают, и искать сообщения с мотами, с забияками, с буянами и пьяницами, переделывать с ними честь в бесчестие, добрую славу — в худую молву, добродетель — в пороки, постоянство — в мотовство, домы родительские — в трактиры и в харчевни, имение в недостатки, женитьбу — в прелюбодеяние, и наконец самого человека — в несмысленого скота. То правда, что сие мастерство гораздо хлебно, об этом никто не поспорит: награждения, подарки, следуют один за другим непременно; а если дело дойдет до увещания, которое состоит в ремнях или в прутьях, тогда ничто не взмилится, и все прежние одолжения будут прах и небылица, ибо всего лишиться он должен.

Всякий человек, какого бы он состояния ни был, сожалеет о потерянии чести, как о такой добродетели, без которой быть на свете невозможно; но скупой о том никогда не думает и рассуждает, что если есть у него деньги, тогда честь и добродетель должны быть у него поневоле; итак, не старается он о приобретении сих добродетелей и прилагает неусыпное попечение к приращению своего имения. Каким бы то образом ни было, но мне кажется, что добродетелию не наживешь великого богатства, ибо за оную никто из людей порочных и ничего не платит.

Я не знаю, сколько уже прошло тому времени, как позабывал я изъясняться о тех страшных сочинителях, которые, не зная, попросту сказать, ни уха ни рыла ни у какой науки, не смысля, что есть стих, род, стопа и рифма, не разумея своего языка, не понимая той книги, которую он читает на другом языке, принимается переводить на свое наречие стихами; и что еще всего чуднее, напечатает ее бесстыдно и требует от всех похвалы насильно. Такие глупцы, охотники до нравоучения, и не только где в другом месте, но и в приятельских письмах пишут философские морали, которые они по случаю увидели где-нибудь в книге, и сие дурацкое поветрие, мне кажется, из старины ведется; кто глупее всех, тот охотнее принимается учить других. Может быть, и я, который пишу сию книгу, не превосхожу других понятием, и для того посыпаю нравоучениями как песком, и кстати или некстати разговариваю о вещах важных. Однако рассудит сие читатель; а мне пора уж возвратиться к моему повествованию.

Новый мой Меркурий, оправившись несколько от увещания Минамилиных служителей, подумал, что сия госпожа постыдилась и для того не хотела ему признаться. Итак, положил идти непременно к первосвященнику и просить от него сей великой к себе милости; но путешествие его к жрецу и что с ним там сделалось покажет нам другой вечер, а теперь рассказчик должен сказать, что приехал в город Длан, то есть тот человек, который отперся от лошади и от табакерки. Неох, находяся в средине благополучия и будучи сам собою доволен, неробкими стопами пришел в дом нового своего благодетеля, поздравил его с счастливым приездом и пошутил столько, сколько потребно было при первом свидании; ибо в то время бываем мы разумнее и отважнее, когда принимают нас знатные господа благосклонно; веселый и снисходительный их взгляд оживляет наше понятие и вселяет в нас весьма обильное красноречие. Длан, рассмотревши действительно Неоха и узнав, что он имеет не совсем мелкие достоинства, почувствовал к нему великую любовь и предприял как возможно скорее произвести его в люди; чего ради при первом еще свидании сказал ему, что завтрешний день будет он поздравлен у кого-нибудь секретарем. Неохова должность была в сем случае благодарить своего мецената, что он и исполнил с изрядным успехом, только в то время не было никого такого, который бы похвалил его за сие достойно; однако что нужды: хорошие дела и без похвалы хороши, а дурные и при великой похвале никуда не годны.

Таким образом, добродетельный Длан поехал искать счастия Неохова, а он пошел домой готовиться, как бы оное хорошенько встретить. Как только пришел он в свое обитание, то нашел тут человека, который уже давно его дожидался и который подал ему письмо такого содержания.

«Я здесь уже в городе, а кто я такова, то Неох и без имени узнает. Ищи меня и вместе с тем, что я имею к тебе в моем сердце».

Первое сие свидание, как из содержания письма усмотреть можно, сделали любовники жмурками, может, для того, чтобы вкуснее показалася им первая встреча. Всякий человек выбирает для себя лучше, да и винить их в том нельзя: кто себе добра не желает; иной в угодность своей красавице охотно соглашается быть посмешищем целого света и почитает это за лучшее. Дурак всегда будет дурак и никогда не переменится, да и на что, когда снисходительное солнце освещает нас всех ровно.

Начал за здравие, а свел за упокой. Сей пословицы все сочинители и рассказчики повестей должны держаться так, как муха меду или как судно кормила, ибо без оного, потеряв намеренный путь, зайдет оно в пучину, потонет и пропадет; подобно сочинитель или рассказчик, не согласясь с началом, повредит середину, испортит конец повествования и сочинит без всякого намерения громаду, ни то ни се называемую. Итак, следуя здравому рассудку, прежде вступления в Неохово похождение должны мы решиться с тупорогим оленем и сбыть его с рук, как ненадобную особу, по пословице: «уветно платье на грядке, а дурак на руках».

Обожатель всякого рода монеты, а предпочтительно прочим золотой, по пришествии его к первосвященнику, по употреблении просьбы и по сделанным ему многим вопросам сочтен был безумным и посредством гражданского управления заключен в дом сумасшедших обывателей, где, сидя всякий в особом отделении, свободен распространять мысленную свою систему до невозможности. Здесь безрассудный олень окончал ненужные обществу дни своей жизни и преселился из светской тюрьмы в подземельную адскую бездну; понеже все страсти над сердцем человеческим действуют беспредельно, а страсть скупости и самоё то превосходит.

Таким образом, супруга оленева получила все его имение в беспрепятственное свое владение, потеряв токмо Неоха, пылкую и разумную тварь, ибо он занялся уже важнейшею должностию; но слух носился, что сия благосклонная Берфа удостоила тою ж доверенностию посадского Евдона, кудрявого молодца, первого из своих сидельцев. А оное и по тому скоро приметно сделалось, что новомодный тот Евдон, не ездив прежде и в линейке, начал разъезжать в карете, купив пару дорогих пегих лошадей; а таковых шерстей кони были тогда в моде и покупали их неизреченно высокими ценами те люди, которые к имению своему сожаления не оказывали, приняв оное от рачительности родительской.

На всей поверхности земной около того времени не учинилось никакой знатной перемены, которую б достойно внести было можно в счисление гражданское; то ученые того времени города Винеты в хронологические их книги внесли сие достопамятство. От изобретения тафтяной мушки числится ныне первый год. Каким же образом открытие оной последовало, извольте слушать; я вас уведомлю.

Неох благодетелем его Дланом представлен был хранителю государственныя печати, боярину при дворе знатному и имеющему крепкие подпоры состоянию своему со стороны знатных родственников его. Был он человек еще молодой, не имевший супруги, для чего и имел весьма частые секретные переговоры с дочерью одного вельможи, с девицею прекрасною, а больше разумною. А как известно, что в таковые секретные переносы избираются люди с отменным проворством и способностию, то Неох, изобилуя теми отменностями, назначен был правителем Кабинета его превосходительства домовых секретных дел, которые он к отменной похвале своей и к удовольствию секретствующих особ отправлял с отменным рачением и искусством, но только недолговременно, ибо все на сем свете скоротечно и подвержено перемене. В некоторый день сей знатный господин сказал Неоху: «Ну, мой друг, господин Неох, хотя с сожалением, однако принужден я с тобою расстаться. Вчерась при дворе виделся со мною верховный начальник и сказал мне, что ты определен к нему секретарем, для чего и должно тебе сего дня к нему явиться; желаю тебе благополучия. Ты человек с достоинствами, а сия новая твоя должность самый ближайший шаг к счастию; старайся только узнать склонности твоего начальника, то и останешься в несомненной надежде быть при дворе знатным человеком. Мог бы я составить твое счастие, но верховный начальник имеет к тому больше случая и способов, а притом он человек и добродетельный».