Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Пересмешник. Пригожая повариха
(Сборник) - Чулков Михаил Дмитриевич - Страница 12


12
Изменить размер шрифта:
Без жару никогда на стуже воск не тает,
Подобно девушка без денег не вздыхает.
Металл сей не огонь, однак сердца варит,
На денежки смотря, у всякой зуб свистит.
Бессилен Купидон старинный в свете ныне,
Он только властвует пастушками в долине,
А в город никогда не смеет заглянуть,
У щеголей в смеху бояся утонуть.
Уж новый Купидон у нас теперь владеет,
Любовь червонцами, а не стрелами сеет;
А ум, достоинство, любовь и красота,
По правилам его, мирская суета.
С червонцами карман — вот только тут, и дела!
Красавица к тебе тотчас и полетела
И так влюбилася, что хочет умереть,
Целует, хвалит, льстит и хочет ввек гореть;
А пламеннее всех тогда она бывает,
Когда любовник ей карман свой открывает;
Таская из него, вздыхая, говорит:
«Люблю тебя, мой свет! вся кровь моя горит;
От страсти сей совсем уже изнемогаю
И сердце и живот во власть тебе вручаю».
А после, как тебя совсем уж оголит,
Тогда погудкою другой заговорит:
«Таскать из твоего уж нечего кармана.
Прощай, дружок! я ввек не делала обмана,
И так тебе скажу, что не привыкла я
Безденежного брать мужчину в кумовья».

Написавши, или, лучше, списавши сии стихи, запечатал их и послал к своей любовнице с слугою. Но выдуманное сие изъяснение ей не понравилось. Она приказала сказать слуге его господину, чтобы он не осмеливался вперед писать таких бредней и не отваживался бы присылать к ней, ежели не хочет быть таскан. Но простофиля мой от того не умудрился и написал еще за то на нее сатиру, за что дядя посадил его на хлеб да на воду, чему он был рад, ибо случалось, что не едал дни по три сряду, затем что деньги употребил на амуры, а после сидит голодом. Действительно бы так должно было сказать, это бы было ближе к природе и к самому моему дурню, однако в рассуждении повести попротиворечу я сам себе. Итак, он радовался тому для того, что будет кушать ржаной хлеб, к которому он привык в деревне; а дядино кушанье ему не казалось, потому что он не знал в нем вкусу и всегда говорил, что сделано оно по-немецки и казалось ему приторно. Годится тут пословица: «свинья на небеса не смотрит». Еще обещаю я объявить поболее в своем месте о неудачных его открытиях, и наконец о его свадьбе. Оставим его теперь с мантилетом, асалопом, исподницею и пухом и дадим ему надежду в его любви. Он не преминет и еще изъясниться. Сатира же его следующего содержания:

Цыганы, говорят, проворны на обманы,
Искусней их жиды втираются в карманы,
Шишиморы[69] везде, где спрятано, найдут,
Но воры больше всех убытка наведут;
Огонь в свирепости не сделает измены,
Поест и попалит богатство все и стены;
Кому у них в руках случится побывать,
Немедля должен тот котомку надевать.
Но тем хоть он еще останется доволен,
Что будет он в своем уме и сердце волен;
А я у них в когтях хотя и не бывал,
Однако никогда скуднее не живал.
Доколе кровь моя в груди не клокотала,
Пока с любовью мысль моя не хлопотала;
Она меня, ольстя, плутовка, провела
И в сеть к обманщице лукавой завела,
Которая ворам хотя не подражала,
Но все к себе мои пожитченки прижала.
Теперь подщипан стал как быстрый я сокол,
Легохонек, и чист, и не раздевшись гол!
Не знаю, где она пронырствы выучает,
Что самых шильников[70] в обманах превышает;
От вора завсегда печемся мы прибрать,
А к ней, плутовке, сам старался я таскать;
Она передо мной ласканьи рассевала,
Моя же от часу мошна ослабевала.
Но я ее лукавств тогда не примечал
И только, хоробрясь, червонцами стучал,
В том мненья будучи: хоть деньги не мякина,
Да девкой не они владеют, а детина.
Но как я был прельщен и как я изумился,
Когда любовницы и денег вдруг лишился;
Знать, деньги, а не мы владеют над сердцами
И что мы с ними лишь бываем молодцами.
Без них страмцы, глупцы, сквернавцы, шалуны,
Да девки, лих, всегда над нами колдуны.
Хоть ими иссушен, обманут и обруган,
И ото всех сторон чистешенько обструган,
Всегда валишься к ним в любовны кандалы
И впишешься у них в глупцы и шебалы[71].
Вот так-то и меня одна из них взнуздала
И, обобрав кругом, в безумцы записала.
Совсем не человек, кто падает в их сеть,
Он, века не дожив, плетется умереть.

Все сии стихи, которые вы прочитали, хотя они и не хорошего мастера, однако Балабану никогда и во сне не снились, а не только чтобы он их сочинил. Все его искусство состояло в том, что покупал он рифмы весьма за великие деньги и подписывал под ними свое имя. Позвольте мне, благосклонный читатель (а до неблагосклонного мне и нужды нет), положить здесь пословицу на латинском языке; я бы, конечно, и на своем ее поставил, однако что не наше, того присвоивать я не хочу, для того что мы предовольны и без чужого: aliquando fus Minervam docet — иногда свинья Минерву учит. Балабан, будучи такою скотиною, какового вы из описания видите, вздумал писать комедии и сочинил одну в четырех действиях по своему расположению. В ней он вознамерился обругать одного сочинителя, который ему не подал никакой причины к посмеянию, а ныне будучи принужден загадывать ему загадки. Правду сказать, Балабан осмеивал его очень искусно, то есть прямо по-дурацки; говорит он в некотором вступлении, что сочинитель тот исписал чернил семь чанов, измарал несколько тысяч стоп бумаги и только написал одну маленькую комедию. По этому его искусству должен я сказать, что просыпается здесь в России Боало[72], и ежели господин Балабан захочет удостоить нас своими сочинениями и выпустить их в свет, то многие усердные люди поколотят… ах! я проговорился, а надобно сказать, поблагодарят его за это. Писал сатиру на покойного Ломоносова, и не зная в оной толку, хотя дурацкими изъяснениями, однако больше хвалил его, нежели ругал, хотя такому великому человеку похвала от площадного сочинителя и совсем не надобна была. Такие наперсники расхожего Аполлона носят на себе сию пословицу: «собака и на владыку лает». По некоторому в нашем доме случаю вознамерился он учить свою любовницу и некоторых домашних такому искусству, о котором не только что не имеет никакого понятия, но ниже знает, что значит его имя; однако случай тот перервался к великому неудовольствию господина Балабана.