Девочки-лунатики (СИ) - Ланской Георгий Александрович - Страница 16

Подумаешь, не поступила? Что тут такого? Беду надо заесть и запить, и тогда из проблемы она превратится в мелкую неприятность.

Карина, которой бы и кусок в горло не полез, подперла голову рукой, пощупала ледяной лоб и уныло констатировала:

— Ну, как-то так. Придется, наверное, домой ехать.

— Чушь это все, — решительно сказала тетка. — Полно возможностей неплохо устроиться и тут. Лично я бы не советовала тебе терять год. Не можешь учиться — иди работать.

— Ха! — саркастически хмыкнула Карина. — Куда идти-то? Ты же сама про рынок талдычила.

— Ну, зачем же сразу на рынок, — ответила Марго и вдруг хищно улыбнулась. — Я вот тут подумала… Ведь есть же курсы стюардесс.

Она не заметила, как пролетел остаток лета, как пожелтели и скрутились листья кленов и каштанов.

Вопреки протестам Марго, Карина все же уехала домой, чтобы не обжирать тетку: «одинокую, несчастную женщину», как та сама себя называла, припадочно закатывая зрачки, что виднелись только белки глаз.

Родители, разумеется, поднялись на дыбы, узнав об ее планах, долго убеждали не морочить голову и поступить в приличный колледж, раз уж с институтом не вышло, или попытаться найти работу в городе.

— Далась тебе эта Москва! — кипела мать, швыряя белье в стиральную машину. — Что там, медом намазано? И что это за профессия — стюардесса?

— Бортпроводник, — машинально поправила Карина.

На душе было муторно, гадко. Она и сама сомневалась в выборе, хотя и находила довольно привлекательной мысль, как будет красоваться в отутюженной форме на высоте десяти тысяч метров, улыбаясь пассажирам бизнес-класса.

— А хоть и бортпроводник, — не унималась мать, нервно тыкая в кнопки. — Это же только название красивое. А на деле что? Официантка! Уборщица! Подавала!

— Мам, я уже все решила.

— Решила она… А то, что самолеты падают слышала? Хочешь нас осиротить с отцом?

Кажется слово «осиротить» к данному обстоятельству не очень подходило, но вспомнить нужное мать не смогла, а Карина помогать не собиралась, мрачно прихлебывала остывший чай, думая, что, возможно, мать права. В самом деле, что это за профессия? Какие есть перспективы?

Никаких. Летящая официантка. Если повезет, можно посмотреть мир. Если не повезет — будешь планировать по городам и весям России и ближнего зарубежья, маршрутом Москва-Магадан, с вероятностью выйти на пенсию в сорок пять лет. То еще утешение.

Маргариту родители не одобряли, считали безалаберной, за неустроенную личную жизнь, легкомыслие, за глаза упорно называли «шалавой» и считали, что раз за сорок лет она не смогла ни замуж выйти, ни ребенка родить, ее мнением можно пренебречь. Карина смутно помнила, что с отъездом Марго в Москву был связан какой-то дикий скандал, и мать потом несколько лет с сестрой не поддерживала связи. Помирила их только бабушкина смерть и вынужденная битва за наследство, которое оспаривал отчим Маргоши и Карининой матери, пропойца и бабник, сохранивший к семидесяти шести не только боевой дух, но и стойкую потенцию. Едва успев схоронить жену, отчим привел новую бабу, молодуху лет сорока, которая стала спешно требовать официального брака.

— Она не замуж хочет, а овдоветь, — мрачно предрекала Марго. — А потом квартиру оттяпает, и хрен мы чего получим.

Квартиру удалось отстоять. Оскорбленный отчим, правда, остался жить там до самой смерти, но права собственности не имел, что было признано судом, на который помирившиеся сестры пошли с тяжелым сердцем.

Похоже, теперь хорошим отношениям вновь пришел конец…

— А Ритке, заразе, я пасть порву за такие советы, — бушевала мать. — Ты хоть понимаешь, что стюардесса, как правило, баба с неустроенной личной жизнью?

— Почему это?

— Потому. Они же как менты, как врачи — все время на тревожной кнопке. В воздухе большую часть времени, когда семью-то заводить? И, между прочим, начальство предпочитает именно незамужних и бездетных, чтобы больничные реже брали из-за ребенка.

— Мам, полно замужних стюардесс.

— Да? Ну-ка, назови хоть одну.

— Мам, — поморщилась Карина, — ну, причем тут это? Мы не вращаемся в кругу стюардесс. Я уверена, что у них разные судьбы. Да и не собираюсь я всю жизнь летать и разносить курицу и рыбу. Я, может, еще и не пройду. А если повезет, полетаю годик, поступлю в институт, и все будет хорошо.

— За годик много чего может случиться.

— Ну что ты каркаешь! — рассердилась Карина и, с грохотом поставив кружку на стол, вышла прочь.

Неудовольствие родителей било по истрепанным нервам гораздо сильнее, чем она думала. Мать продолжала уныло предрекать всякие беды, а отец так и подавно объявил бойкот, предпочитая не общаться со строптивой дочерью. Карина думала, что зря не послушалась Марго и не осталась в Москве. Прожили бы как-нибудь до осени, ничего страшного. Но еще больше она жалела, что рассказала родителям об идее тетки. Впрочем, Марго сама позвонила, радостно чирикала в трубку, убеждая сестру в правильности выбора Карины.

«Делать вот ей нечего было, — думала Карина, предпочитая не вспоминать, что первоначально план стать бортпроводником озвучила сама. — Жила бы сейчас и горя не знала».

Тем не менее, несмотря на протестующие вопли, она решила ехать в Москву, тем более, что взбешенная непреклонным мнением сестры Маргарита заранее застолбила ей место на курсах. Требовалось только пройти собеседование и медкомиссию. Единственной проблемой оставалось только то, что курсы начинались осенью, до которой надо было дожить.

Грозовая атмосфера, расползавшаяся по квартире, гнала Карину на улицу. Она бесцельно шаталась по городу, избегая школьных подруг. Ей было стыдно, что она, одна из лучших учениц класса, осталась не у дел. Вечерами она выходила «выгулять кота», толстого белого кастрата, который весь день не проявлял к прогулкам никакого интереса, но вечерами усаживался у дверей, и, если на него долго не обращали внимания, утробно выл и царапал косяк. Во дворе кот быстро орошал кустики мальв и оставленные без присмотра машины, или сидел на клумбе, отклячив мохнатый зад, после чего брезгливо закапывал очередную кучку.

В конце августа, уже получив несколько напоминаний от Маргариты, Карина стала собираться в дорогу, игнорируя всхлипы матери и молчание отца. Разговаривать с ними не было ни сил, ни желания. Погода, словно чувствуя настроение семьи Снежиных, тоже испортилась. Несколько дней подряд дул холодный ветер, моросил дождь, а деревья, словно спохватившись, начали стремительно желтеть.

В последний день, Карина вышла прогуляться, мысленно прощаясь с Екатеринбургом навсегда.

— Каринка?

Она обернулась, увидела Леху, выгуливавшего белого лабрадора, почти до ушей устряпанного в грязи, и изобразила на лице радость, которой не чувствовала.

— Леша, привет!

Он подскочил, радостный и счастливый. Пес вертелся рядом, повиливая хвостом, проявляя максимум дружелюбия. Они вообще были удивительно похожи, особенно глазами, преданными, шоколадно-карими.

«Стану замужней дамой, обзаведусь квартирой, а потом заведу лабрадора», — решила Карина и почесала собаку за ухом.

Она вспомнила, что в школе Леха вроде бы пытался за ней ухлестывать, но делал это как-то робко, словно не определившись в своих желаниях. А потом его перехватила отважная Олеська, предложив то, к чему Карина была не готова. А вспомнив, Карина почувствовала обиду и злость. Ей захотелось уйти, но эта парочка стояла рядом, виляя хвостами от радости, если можно так выразиться.

— Я думал, ты в Москву уехала, — сказал Леха и тоже погладил собаку. Лабрадор задрал голову кверху и посмотрел на хозяина с обожанием.

— Я и уехала, — ответила она. — И снова уезжаю.

— Учиться?

— Ага, — ответила она, решив не сообщать, что учиться едет не совсем туда, куда планировала.

— Круто, — промычал он неуверенно и потоптался на месте. Карина ждала с вежливой улыбкой, не зная, как отделаться от одноклассника.

— Ну, мне пора…