Исчезающая ведьма (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 21

Но этому уже не суждено было случиться. Я была нечиста в его глазах, и хотя он изредка и навещал меня в постели, когда поблизости не было подходящей женщины, чтобы удовлетворить похоть, его звериные ласки были для меня сущим наказанием. Но, даже не желая меня больше, он безумно ревновал, стоило мне проявить нежность к сыну. Всегда находил предлог, чтобы поиздеваться над мальчиком.

Несмотря на его редкие посещения, я снова забеременела. На сей раз он обвинил меня в неверности, утверждая, что ребёнок не от него. Клянусь жизнью Леонии, за все годы нашего брака, я не то что изменить, даже помыслить об этом не смела. И я боялась за своё дитя, ибо к тому времени уже знала, на что он способен. Но что мне оставалось делать? Уоррик был моим мужем и, как говорил священник, я поклялась перед Господом, что буду с ним в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас. Моя душа будет проклята, если я нарушу обет.

Однако не все женщины охотно ложились под Уоррика. Многих беззащитных девушек он брал силой, и одна из жертв понесла от него. Мать девушки привела её в дом, пытаясь призвать Уоррика к ответу, но, едва увидев её раздутый живот, он тут же начал насмехаться над ней, как некогда надо мной. В ту же ночь, не вынеся позора, девушка повесилась в лесу.

Но мать девушки была ведьмой. Вся деревня знала об этом, но Уоррик был чужд суеверий. Женщина с трупом своей дочери на руках поклялась её душой и душой нерождённого дитя, что будет преследовать Уоррика до самых адских врат.

Слухи об этом быстро распространились, и многие предостерегали Уоррика, предлагая откупиться от колдуньи, пока та не осуществила свою угрозу, но он лишь смеялся в ответ. «Что эта жалкая ведьма может мне сделать?» — вопрошал он.

Казалось, колдунья и впрямь была бессильна перед ним, болезни и невзгоды обходили его стороной. Как-то раз в День святого Стефана он пригласил гостей поохотиться. Оседлав любимую кобылу, он стремглав понёсся вперёд в сопровождении радостно лающей под зимним солнцем сворой гончих. Я не поехала с ним, потому что скоро должна была разрешиться от бремени.

Земля заледенела, и каждое дерево искрилось морозным инеем. Несколько детишек увязались следом, чтобы поохотиться на вьюрков, как было заведено в тот день. Но Уоррика с друзьями интересовала добыча покрупнее. Им не пришлось долго ждать, и вскоре гончие уже преследовали великолепного оленя. Тот ускорил бег, но собаки бежали за ним по пятам, а охотники скакали следом. Они уже решили завалить зверя, но тот бросился в лес, и преследователям пришлось замедлить темп из-за нависающих ветвей и густо разросшегося подлеска.

Но Уоррик был не таков. Погоня распалила его, он прокладывал дорогу, подстёгивая лошадь и безрассудно перемахивая через упавшие деревья. И когда загнанный олень уже развернулся к преследователям, огромный заяц выпрыгнул из кустов ежевики прямо под копыта лошади Уоррика. Перепуганная кобыла взбрыкнула и сбросила седока на поваленное дерево. Он рухнул наземь, ударившись головой о ствол.

Когда подоспели остальные охотники, они застали его ещё живым, но он раскроил себе череп, напоровшись на сук. Умирая, Уоррик указывал в ту сторону, куда побежал заяц, моля друзей отомстить за него, изловить зайца и бросить на растерзание псам.

Кто-то сразу же ринулся с гончими в указанном направлении. Собаки моментально взяли след. С дружным лаем они преследовали зайца, увлекая за собой охотников. Но, достигнув лесной поляны, они остановились. Гончие беспорядочно рыскали по поляне, безуспешно пытаясь взять след, но, казалось, они сбиты с толку и постоянно возвращались к пню, на котором сидела женщина, запыхавшаяся, словно после продолжительного бега.

— Мастер Уоррик мёртв? — спросила она охотников.

Охотники смотрели на неё, разинув рты, ибо поляна была далеко от места трагедии. Но они рассказали ей, как было дело.

— Значит, моя дочка и внук отомщены, — сказала та и молча побрела мимо охотников обратно в деревню.

Едва завидев их, я поняла, что случилось ужасное, потому как все они молчали, склонив головы, а лошадь тащила за собой нечто, привязанное к двум длинным слегам и покрытое плащом Уоррика. Я выбежала во двор и, прежде чем меня успели остановить, сорвала плащ и увидела окровавленное лицо мужа.

Потрясение от увиденного было столь сильным, что у меня тут же начались схватки. Моя милая Леония родилась ещё до полуночи того дня, когда умер её отец. Две души разминулись на земном пути. Только, боюсь, путь моего мужа пролегал прямиком в ад, именно туда приводит ведьмино проклятие, и я знаю, дьявол цепко держит его душу в своих лапах.

Закончив рассказ, я закрыла лицо руками и зарыдала. Я чувствовала, как сильная рука скользнула по моим плечам. Прикосновения Роберта вначале казались неуверенными, словно он боялся, что я оттолкну его, но стоило мне зарыться лицом ему в грудь, как он плотнее сомкнул объятия, прижав мою голову к своей щеке. В тот миг я поняла, что, если Эдит когда-то и владела его сердцем, отныне оно принадлежит мне.

Глава 13

Ведьма может успокоить вызванную ею же бурю, произнеся: «Заклинаю вас, ливень и ветры, пятью ранами на теле Христа, тремя гвоздями, что пронзили его руки и ноги, и четырьмя евангелистами, Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном, падите в воды и растворитесь!»

Линкольн

Гюнтер, сгорбившись, притулился в уголке таверны «Русалка». Настроение у него было не компанейское, а материальное положение не предусматривало трат на еду или эль. Он зашёл лишь в тщетной надежде разузнать что-нибудь насчёт работы. Большинство посетителей «Русалки» составляли работяги с набережной, пропивающие честно заработанное, по крайне мере, те, кому было что пропивать. А если у них водились деньги, значит, была и работа.

Таверной управляла вдова. Она взвалила на свои плечи эти обязанности после того, как её муж погиб, разнимая подвыпивших клиентов. Мягкость была для неё непозволительной роскошью. Не до нежностей, когда на тебе таверна, полная лодочников и матросни. Она не отпускала выпивку в долг, но и не выкидывала на улицу непьющих. Ей было известно, какие тяжёлые нынче времена.

Гюнтер всё утро метался от склада к складу в поисках работы. Зимой в бостонский порт заходило мало судов, а грузы, что сплавлялись вниз по течению в деревни или монастыри, были уже закреплены за другими. В юности, ещё до того, как Великий мор унёс его родителей, он перевозил на своей плоскодонке грузы по каналу Фосс-Дайк в Торкси и Йорк.

Но теперь там не проплыть даже зимой, разве что на крошечном судёнышке, а летом землевладельцы, в том числе и епископ Линкольнский, в чьи обязанности входило очищать канал от травы и ила, запустили его настолько, что там свободно пасли скот. Теперь все грузы в Йорк доставляют по суше.

Гюнтер не мог вернуться к Нони ни с чем. Она не произнесла ни слова упрёка, но, когда он вошёл, едва взглянув на его лицо и, поняв, что он ничего не принёс, перевела взгляд на низкую дверь в стене, ведущую прямо в хлев. Он знал, о чём она подумала. Едва за помощником шерифа тем вечером закрылась дверь, как Нони, уперев руки в боки, заявила, что не продаст ни одну из своих драгоценных коз.

— Продай коз, и будущей весной уже не будет ни козлят на продажу, ни молока, ни сыра, чтобы набить детские животы. «Продай последнюю рубашку, и лишь потом скотину», любила повторять моя матушка. Коз не отдам!

Но за рубашку Нони вряд ли можно было выручить и пару пенсов, даже если бы нашёлся покупатель.

Гюнтер слышал, как голоса за столами на постоялом дворе становились всё громче, но это его особо не волновало. Эль в таких ударных количествах кого хочешь разговорит. Ухо резанула фраза «подушная подать». Эти два слова уже несколько недель гудели в его голове, словно осиный рой.

Он поднял глаза и охнул, узнав в посетителях Мартина и его сына Саймона, в окружении ещё четырёх мужчин. Они ему никогда не нравились, и не только из-за того, как обращались с бедной Элис. Ему частенько приходилось соперничать с Мартином за право перевезти груз, и в последнее время, кажется, соперник брал верх.