Почти серьезно... - Никулин Юрий Владимирович - Страница 73

— Вспомнил! Сейчас расскажу. Только быстренько схожу к начальнику, подпишу текст передачи.

— Нет! — заорал я. — Сейчас расскажите, я и уйду.

И он рассказал.

Оказывается, когда покупатель спросил продавца, что будет, если дернуть сразу за обе веревочки, то вместо продавца неожиданно ответил сам попугай.

«Дурр — рак! Я же упаду с жердочки…»

Так я наконец узнал концовку анекдота.

В первый же выходной день мы с Таней поехали в Москву. Да и другие артисты, благо Калинин недалеко от столицы, решили съездить домой. Нас собралась группа — человек десять. Взяли билеты на проходящий поезд. К сожалению, грозная проводница, как мы ни уговаривали ее, ни за что не хотела пустить нас в вагон, хотя там были места. Так и провели мы около пяти часов в тамбуре.

Дома мы подробно рассказывали о нашем дебюте. Калинин нам понравился. Цирк находился на берегу Волги, и часто после представления мы бежали купаться. Через две недели работы мы почувствовали себя в программе своими людьми. Быстро познакомились с артистами, с некоторыми подружились и вместе ходили в театр и кино.

В один из первых вечеров нашей работы в цирк пришел средних лет мужчина, лысоватый, с гладко выбритым лицом. Все здоровались с ним подобострастно. Оказывается, это репортер местной газеты, постоянно пишущий о цирке. Я видел, как несколько артистов в антракте угощали его коньяком в буфете. Держался он уверенно, об увиденных номерах говорил с интонацией, не допускающей возражений. После представления репортер подошел и к нам с Мишей.

— А что, — сказал он, — у вас неплохой номер. Его, наверное, нужно похвалить… Молодых я поддерживаю.

Мы поблагодарили репортера, но в буфет его не пригласили. Тем не менее через пару дней в газете появилась солидная рецензия, кстати говоря, написанная весьма профессионально, в которой нас похвалили. Эти газеты с первой рецензией мы купили и, вырезав из них статью с упоминанием наших фамилий, разослали родственникам и друзьям.

В Калинине к концу гастролей нам изготовили пять больших ящиков для реквизита и костюмов. Запомнился мне этот город еще и тем, что именно в Калининском цирке я познакомился с удивительным клоуном, коверным Алексеем Сергеевым.

Странные судьбы бывают у артистов цирка. Мало в каких книгах, рассказывающих о цирке, об искусстве клоунады, в специальных справочниках упоминается фамилия клоуна Сергеева. Но кого из старых опытных артистов ни спроси о нем, тут же воскликнут:

— А — а — а!.. Сергеев. Мусля! Это гений. Таких больше нет.

Помню, еще занимаясь в студии клоунады, кто — то из нас спросил у Буше:

— Александр Борисович, а кто, на ваш взгляд, самый лучший коверный?

— Ну, Карандаша я не беру, — ответил после некоторого раздумья Буше, — он не в счет. А вот Серго — это да!

Во время учебы мы слышали много знаменитых фамилий: Альперов, Антонов и Бартенев, Коко, братья Лавровы, Демаш и Мозель, Эйжен. А вот о Серго — впервые.

— Если увидите Серго в работе, — добавил Буше, — поймете, что он великий коверный.

И действительно, когда в Калинине я увидел клоуна Серго (артисты между собой Алешу Сергеева называли Мусля), я убедился — Буше был прав.

Почему все его звали Мусля? Долго я не мог допытаться. А потом кто — то из старых артистов объяснил мне:

— Да все очень просто. Серго обращается ко всем, как француз, только говорит не «мсье», а «мусля».

И верно, он и ко мне подходил в цирке и говорил:

— Слушай, муслюшка, каким номером идете?

Клоун Серго всегда как бы стоит перед моими глазами — тихий, незаметный человек, удивительно скромный.

Встретит его кто — нибудь на улице — небольшого роста, коренастый, рыжеватые, чуть выбившиеся из — под кепки вьющиеся волосы, добрые голубые глаза — и подумает: обычный работяга. Такой Серго с виду.

Зубы желтые от табака, но, когда он улыбался, работая — на манеже, улыбка получалась ослепительно доброй и застенчивой.

Красивый, но красотой негромкой, чисто русской. Выглядел чуть старше своих тридцати пяти лет. Часто можно было застать его сидящим за кулисами на скамеечке и о чем — то думающим.

В жизни Мусля говорил отрывисто, высоким голосом, так что с трудом можно было разобрать, что он хочет сказать. А на манеже обходился почти без текста.

На манеж он выходил в сдвинутой немного на затылок обыкновенной зеленой фетровой шляпе, в потрепанном темно — зеленом пиджаке, в широких коричневых штанах на лямках, в чуть — чуть утрированных ботинках с загнутыми вверх носами. Подкрашенные брови, слегка подмазанные губы, как он говорил — для свежести, — вот и весь его грим. За костюмами своими он не следил. Забывал сдавать рубашки в стирку. Добрые костюмерши входили в его гардеробную, которую он никогда не закрывал, и сами забирали рубашки.

Основное в его работе — обыгрывание простых предметов. Грабли, тросточка, тачка, на которой увозят ковер… Иногда он обыгрывал реквизит, который только что на манеже использовали артисты. Отличный акробат. Прекрасно стоял на руках, делал поразительные каскады. Самое удивительное: что бы Мусля ни показывал, все выглядело смешно и трогательно одновременно. Люди смеялись, а сердце могло сжиматься от грусти. «Мусля — тонкий, щемящий клоун» — так сказал о нем Сергей Курепов. Точно сказал.

У Мусли, как говорится, все было от бога. Он мог выйти на манеж, взять любой первый попавшийся предмет — мяч, стул, метлу, булаву — и так все обыгрывать, что весь зал начнет хохотать. Он обладал великим даром импровизатора. Сохранив способность воспринимать все как ребенок, он умел по — настоящему радоваться на манеже и заражал этой радостью других.

У Мусли получался образ — думаю, что это выходило у него подсознательно, — неудачника, который хочет все сделать, но ничего у него не получается. Образ, напоминающий маску Чарли Чаплина, но совершенно своеобразный.

Только Мусля мог исполнять, казалось бы, пустяковую, примитивную репризу, которую он нежно называл «Пальчик».

Он выводил за руку на середину манежа инспектора и, отойдя от него на несколько шагов, вытягивал вперед руку и указательным пальцем манил инспектора к себе. Тот подходил вплотную к клоуну, а палец продолжал двигаться. Инспектор некоторое время стоял, глядя на этот двигающийся палец, а потом как бы в раздражении ударял клоуна по руке. Но палец продолжал его манить к себе. Тут уже пугался сам Мусля.

Он с неподдельным ужасом смотрел на палец, который никак не мог остановиться. Зрители видели удивительное действие, когда клоун пытается остановить шевелящийся палец. Он зажимал руку под мышку, прятал ее в карман, становился на палец ногой, а палец все равно продолжал двигаться. Наконец Мусля клал неукротимый палец на барьер и бил по пальцу молотком. От страшной боли клоун подпрыгивал и быстро клал палец в рот. Палец двигался во рту, отчего щеки у Мусли смешно оттопыривались. Когда он извлекал палец изо рта, один из униформистов подавал клоуну пилу — ножовку. Мусля подносил ножовку к пальцу, и вдруг палец, как бы испугавшись, замирал. Облегченно вздохнув, сияющий клоун уходил с манежа, но около самого выхода палец снова оживал. Мусля, с отчаянным криком отбросив ножовку, убегал за кулисы.