Игра королей - Даннет Дороти - Страница 36

Наблюдая, как двенадцатый лучник пускает свои стрелы в небеса, сэр Эндрю с несчастным видом спросил:

— Сколько у вас земли, леди Херрис? И сколько людей вы можете выставить в строй?

Агнес посмотрела на него с неприязнью:

— Вы говорите, как мой дедушка.

— Ну и что ж. Так сколько у вас земли и где она расположена?

Агнес неохотно ответила:

— Вы же знаете: я владею всем совместно с Кэти и Джин. А владения наши — Терреглес, Киркгунзон, Моффатдейл, Локкерби, Экклефешан… рядом с Максвеллом, недалеко от границы.

— Недалеко от границы, — повторил Хантер. — Вы не сказали, сколько у вас людей, но я полагаю, несколько тысяч. И кто же, по-вашему, должен смотреть за всем этим, защищать от англичан? Кто поведет людей на поле боя? Вы не можете уклониться от долга перед страной, даже если думаете, что можете уклониться от моральных обязательств.

— Я так и знала, что вы станете говорить, как дедушка, — надулась Агнес. — Но у нас в родне есть мужчины — они могут управлять землями и воевать без всякого замужества. Видите ли: кто бы ни делал это, — родня или муж, они это делают потому, что их это устраивает; а женщины, ради которых они стараются, могут быть и старые, и толстые, и кривоногие, а это, — с достоинством заключила Агнес, — не имеет никакого отношения к любви.

Внезапно вмешалась Мариотта:

— Не будьте глупенькой. Чего же вы хотите? Заботливого дядюшку для безопасности, а для удовольствия полный будуар любовников?

— Я бы хотела иметь мужа, — торжественно заявила леди Херрис, — которому я была бы нужна больше, чем дела и политика.

— Таких мужей нет.

— Нет, есть, — неожиданно выпалил Хантер (Пятнадцатый). — Он опустил глаза, и губы у него задергались. — Вы обе слишком категоричны. В наши дни, чтобы иметь крышу над головой, содержать семью и защищать ее, нужно отдавать всего себя. Мало времени остается на то, чтобы читать стихи под яблонями в цвету. Но рыцарство не исчезло, не думайте так. Для некоторых людей рыцарский кодекс и по сей день стоит на первом месте — только этим не защитишь ни себя, ни близких в нашем жестоком, корыстном мире. — Он снова улыбнулся. — И не забывайте: у мужчины есть другие обязанности — перед родственниками, перед стариками, перед друзьями. И он не всегда может забыть о деньгах и жениться по собственному выбору.

Мариотта тут же пояснила с ноткой раскаяния в голосе:

— Мы конечно же знаем это. Агнес только хочет сказать, что в браках по расчету обе стороны нередко бывают несчастны.

— И жаль, что приходится идти на это ради потомства, которому уготована та же судьба. Да, я это понимаю, — сказал сэр Эндрю. — Но оглянитесь вокруг. Я думаю, вы увидите, что супружеское счастье — вещь не такая уж редкая. А потом, есть еще и многое другое — продолжение великого рода, а иногда и целой нации. А это само по себе есть великая любовь. Конечно, не такая, о какой говорите вы, а та, что лежит, может быть, чуть глубже.

— Меня, — упорствовала молодая леди, — это нисколько не касается. Никто не заставит меня выйти замуж за того, кто не понравится мне, а на обручение мне плевать. Ой, смотрите-ка, Ментейт стреляет.

Они смотрели во все глаза, потому что молодой Ментейт принимал когда-то Мариотту в Инчмэхоме. Он стрелял девятнадцатым, и теперь в толпе стояла полная тишина.

Он занял позицию, прицелился и отпустил тетиву. Первая его стрела поразила поперечину, к которой был привязан попугай. Вторая встрепала оперение птицы. Два неплохих выстрела. По толпе прошел восторженный ропот. Мальчики — сборщики стрел выбежали на арену, один из них с гусиным пером на шляпе. Колеблющаяся тень поцарапанного, кое-где расщепленного шеста падала на скалу. Осенние листья в лучах заходящего солнца багровели.

Ричард Кроуфорд, держась неестественно прямо, пересек поле и подошел к основанию шеста. Сначала он посмотрел на свой тисовый лук, потом на перекладину. Ричард занял позицию, и Мариотта, почувствовав необыкновенное волнение, обнаружила вдруг, что сэр Эндрю исчез.

Тишина была абсолютной. Если бы не трепет листвы в кронах и поскрипывание шеста, можно было бы подумать, что весь мир оглох.

Ловким, красивым движением умелого лучника Ричард натянул тетиву. «Готовсь!» Он прицелился, любовно придержал тетиву и выстрелил.

Его стрела взмыла вверх, но другая уже летела по ветру. Длинная, смертоносная, алеющая на солнце, как раскаленная сталь, она появилась откуда-то с краю площади, занятой толпой. Ни на секунду не возникло сомнения в том, куда она направлена. Она ударила в перекладину и острым, как бритва, наконечником перерезала веревки, освободив попугая в тот миг, когда к нему подлетала стрела Калтера.

Публика затаила дыхание, все головы были подняты к небу. Птица, уставшая от долгого сидения на шесте, вспорхнула неуклюже, перевернулась несколько раз в воздухе, но потом крылья ее внезапно обрели силу.

Толпа как зачарованная не могла оторвать взгляда от блистающих крылышек. А за спиной толпы Эндрю Хантер с лицом, искаженным гневом, несся как сумасшедший вверх по склону. Но на Хантера почти никто не обратил внимания, потому что не успел еще попугай набрать высоту, как вторая стрела настигла его. Полет прервался, и птица рухнула вниз падучей звездою; а в том месте, где стрела нашла цель, какое-то время еще парили желтые перышки.

Потом толпа издала вопль и пришла в движение. Но это случилось слишком поздно, потому что в воздухе уже свистела третья стрела. Она прошла по параболе и вонзилась на этот раз в человека.

Калтер, очень бледный и напряженный, стоял у шеста и внимательно смотрел вокруг — и вдруг он вскинул руку, на мгновение привалился к шесту, а потом согнулся и сполз на землю.

В тот вечер в общей зале Богл-Хауса ярко горел огонь, дававший свет, тепло и уют обитателям дома. Огонь поблескивал на лицах сидевших у камина — леди Сибиллы Калтер, Мариотты, Бокклю, Хантера, Агнес Херрис, Кристиан и Тома Эрскина. Блики его плясали на столе, где лежали три стрелы, две из которых потемнели от крови, большой лук в рост человека и вышитая кожаная перчатка. Огонь освещал спокойное лицо лорда Калтера; он, туго перевязанный, лежал на длинной деревянной скамье невдалеке от камина.

Стрела, ранившая Ричарда, прилетела с большого расстояния, и лучник, которого от цели отделяли тысячи голов, почти и не видел ее. В отличие от первых двух третий выстрел отнюдь не был безупречным: стрела, поразившая лорда Калтера в ключицу, была уже на излете. И теперь лорд Калтер, снова словно по волшебству избежавший смерти, смог, изучая предметы, выложенные на стол, произнести эпитафию попугаю.

— Английский лук — думаю, из тех трофеев, что были взяты в Аннане. И стрелы оттуда же — все три с зубцами; не очень-то подходят для состязания. И перчатка.

Он взял перчатку и понюхал ее. Это была перчатка белой оленьей кожи с правой руки, совершенно новая, о чем свидетельствовало отсутствие протертости на трех первых пальцах.

— Слегка надушена, — заметил лорд Калтер, вертя перчатку в руках. — Тонкая выделка, да еще и золотом расшита. Красивая вещица, если, конечно, можешь себе такую позволить. Но поскольку дружище Лаймонд, вероятнее всего, заплатил за нее моими деньгами, то он-то может вполне. Боже! — добавил он. — Я бы пожертвовал вечным блаженством, только б помериться с ним в стрельбе — по птице ли, по мишени.

Том Эрскин заметил критически:

— Он стрелял по ветру. И потом, стоял на возвышенном месте, верно, Эндрю?

Сэр Эндрю кивнул.

— Он стоял за одной из палаток, на склоне холма, там, где начинается лес. Я добрался туда слишком поздно. Нашел его снаряжение там, где оно было брошено. — Хантер застонал. — Мы все недооцениваем его. Я сообразил, что стрелять из толпы у него не было ни малейшей возможности. Вот только мне не пришло в голову, что первоклассный стрелок может занять позицию и подальше.

— Да, заставили вы нас поволноваться, Калтер, — сказал Бокклю. — Я уж думал, вы отправитесь вслед за попугаем.