Польский крест советской контрразведки
(Польская линия в работе ВЧК-НКВД 1918-1938) - Зданович Александр Александрович - Страница 27

6. Ликвидация центральной резидентуры польской разведки в Москве и Петрограде

Итак, еще в начале февраля 1920 г. красноармейцами 151-го полка после перехода линии фронта были задержаны две полячки — Ядвига Тайшерская (по документам «Кучинская») и Эльжбота Лотак. Как выяснилось, документы у них оказались поддельными, и на первом же допросе у комиссара они вынуждены были сознаться в том, что посланы разведкой противника с заданием по выяснению дислокации наших воинских частей. Уже в Особом отделе 17-й стрелковой дивизии они изменили свои показания и заявили, что направлялись в Москву. Тогда задержанных направили в Особый отдел 16-й армии. Там допрашивали их до 2 марта и только потом доложили о результатах допросов в Москву. Особый отдел ВЧК, естественно, заинтересовали якобы простые фронтовые разведчицы с явками в столицу. Там оказались более квалифицированные следователи, которые сумели добиться от Тайшерской и Лотак следующей информации: они направлены в Москву 2-м отделом польского Литовско-Белорусского фронта с явкой к резиденту. Однако назвать адрес явки и фамилию резидента женщины категорически отказались[252].

Из материалов допросов арестованных ранее польских шпионов Особому отделу ВЧК в начале 1920 г. стало известно о намерении 2-го отдела Генштаба Польши воссоздать главную резидентуру в Москве, так как еще в октябре 1919 г. она была практически ликвидирована Особым отделом ВЧК. Однако тогда особистам не удалось выявить и арестовать всех входивших в резидентуру лиц, и оставшиеся на свободе агенты, потерявшие связь с Варшавой, временно прекратили разведывательную работу[253]. Именно для связи с ними и должен был прибыть новый резидент. Показания Тайшерской давали основание считать, что резидентура уже какое-то время действует.

Как нельзя кстати в Особый отдел ВЧК от коллег с Западного фронта поступила информация о серьезных подозрениях в шпионаже в отношении Марии Пиотух — жительницы одного из крупных железнодорожных узлов на западном направлении — г. Орши. Ее разработку по заданию чекистов вел один из лучших агентов ОО ЗФ врач «Шатловский». Он же помог сотрудникам Особого отдела раскрыть несколько контрреволюционных групп в Смоленске и зарекомендовал себя только с лучшей стороны. Ко времени командировки в Оршу «Шатловский» уже фактически являлся секретным уполномоченным ОО ЗФ, поэтому Апетер выдал ему соответствующий мандат, дававший право вести разработку подозрительных лиц и даже решать вопрос об их аресте. В Орше агент под благовидным предлогом вошел в контакт с М. Пиотух, сумел расположить ее к себе и даже стал квартировать в ее доме. В итоге «Шатловский» выяснил, что она является содержательницей явочной квартиры польской разведки и занимается шпионажем. В конце апреля 1920 г. в квартире Пиотух наш агент встретился с капитаном польской разведки С.И. Левандовским, который, как оказалось, недавно перешел линию фронта и должен был далее ехать в Москву на связь с резидентом. К сожалению, он смог это сделать, уйдя от наружного наблюдения оршанских чекистов. Но в отчете «Шатловского» уже фигурировала услышанная от Левандовского фамилия московского резидента[254]. Правда, произнесена она была невнятно, что усложнило его поиск в столице. Из-за ошибки агента произошла его расконспирация перед Пиотух.

Резидент польской разведки в Смоленске, которому подчинялась и организация в Орше, узнав, что стоит на грани провала, дал указание Пиотух и другим разведчикам скрыться. Некоторых выявленных «Шатловским» лиц все же удалось арестовать, но они знали очень мало. По указанию особоуполномоченного ОО ВЧК А.Х. Артузова начальник контрразведки Западного фронта 4 июня направил своего агента в Москву со всеми собранными материалами. Как выяснилось позднее, Пиотух к этому времени уже приехала в столицу и связалась с резидентом. Он тоже решил перейти на нелегальное положение, чтобы избежать ареста[255]. Для розыска резидента польской разведки была создана специальная оперативная группа. Возглавил ее Артузов. Кроме него в группу вошли Р.А. Пиляр, Л.Н. Захаров-Мейер, Ф.Я. Карин Я.Ф. Родованский и некоторые другие сотрудники Особого отдела ВЧК. К ним подключили и «Шатловского». Именно он после многих встреч со своими знакомыми поляками в Москве выяснил, что в семье доктора Плиевского бывает поручик Добржинский, проходящий службу в одной из расквартированных в городе частей Красной армии. Эта фамилия практически совпала с той, которую услышал «Шатловский» от Левандовского в Орше. Поиски резидента вошли в завершающую стадию.

В середине июня сотрудники Особого отдела ВЧК получили от других источников информацию о местонахождении Левандовского и 21-го числа арестовали его. На допросе у Артузова подследственный полностью признался в принадлежности к ПОВ и работе на польскую разведку. Он назвал и главного резидента — поручика Игнатия Игнатьевича Добржинского.

Прервав на время изложение операции по вскрытию и ликвидации главной польской резидентуры в Советской России, уместно привести некоторую информацию об этом человеке. Первую статью о нем я подготовил еще в начале 1990-х гг. и назвал ее «Свой или чужой?». Именно так ставился вопрос при обсуждении роли Игнатия Сосновского (псевдоним Добржинского после поступления на службу в ВЧК) некоторыми исследователями истории органов госбезопасности на соответствующей кафедре Академии ФСБ России. Уже тогда я высказал свое убеждение (которого придерживаюсь и сейчас) в том, что было серьезной ошибкой Ф.Э. Дзержинского и А.Х. Артузова принять его на штатную работу в Особый отдел ВЧК. В истории спецслужб нет другого примера, когда главного резидента разведки враждебного государства, разоблаченного и перевербованного, зачисляют официальным сотрудником контрразведки, представляют к награждению орденом и далее обеспечивают продвижение по служебной лестнице. Более того, согласившись раскрыть некоторых еще не задержанных своих помощников и агентов, Добржинский выдвинул условие председателю ВЧК — не применять в их отношении репрессий и обеспечить им возможность возвращения в Польшу. Как ни странно, но Дзержинский согласился и исполнил свое обещание. И это происходило в разгар советско-польской войны! В последующем Артузов объяснял такое отношение к Добржинскому тем, что он был идейным социалистом и руководил восстанием рабочих против немецких оккупантов в Польше в 1918 г. Якобы в ходе длительных бесед с Дзержинским и видным польским коммунистом Мархлевским удалось убедить подследственного в правоте большевистских идей и необходимости бороться за их реализацию на практике. Получается, что всего за несколько дней Добржинского из идейного пилсудчика перековали в адепта РКП(б).

В плане прославления Дзержинского и отстаивания абсолютной безошибочности всех его поступков и решений это утверждение, видимо, имело важное значение при написании в значительной степени идеологизированной истории нашей страны в советский период. Никто из ведомственных историков не решался использовать при описании событий периода советско-польской войны и противостояния спецслужб двух государств письмо к Дзержинскому Ф. Медведя, близкого к председателю ВЧК человека, в то время руководителя Особого отдела Западного фронта. Последний откровенно высказался по поводу привлечения Добржинского и некоторых других бывших польских агентов на службу в чекистский аппарат. Приведу фрагмент из этого письма, полный текст которого публикуется в приложении к данной монографии. «Во время моей поездки в Москву, — писал Ф. Медведь, — 28/X-1/XI с,г. я увидел в ОО ВЧК, что Добржинский и Витковский (Марчевский) у т. Артузова являются самыми близкими людьми, для которых нет ничего секретного, теперь же от тов., приезжающих из Москвы, узнаю, что непосредственным помощником т. Артузова является Добржинский, хотя и не официально, из телеграммы же, что Витковский — нач. 3-го специального отделения. Я знаю, что т. Артузов им безгранично верит… но… когда они работают в самом центре ОО ВЧК, то это может иметь плохие последствия для нас. Это я пишу потому, что никогда не доверил бы им подобной руководящей работы… они молоды, вели ответственную работу у белополяков и слишком скоро перешли на нашу сторону… Во всяком случае ставить их чуть ли не во главе Особотдела — это рискованно… они становятся руководителями нашей работы благодаря тому, что к ним привыкли, сжились с ними и им доверяет т. Артузов»[256].