Заклятые враги (СИ) - Либрем Альма - Страница 178

Она не реагировала. Но Рэю не хотелось верить в то, что она мертва — только не она. Это ведь Далла Первая, великая Королева, та, что первой начала возвращать Эрроку к старым правилам… Виновница всех его горестей и радостей в жизни, та, кто придумывал дурацкие законы, та, кто пытался после их опровергнуть — говорил, что он должен бороться.

Да, она постарела. Да, одежда Лиррэ сидела на ней очень странно, словно пыталась лопнуть, хотя бабушка и потеряла в весе.

Но это не имело значения. Разве нет? Она должна жить. Лиррэ или Далла, она должна быть с ним. Когда-то, конечно, придёт время. Но не сейчас.

…Правая рука была цела. Левая практически полностью обгорела. И Рэй, как бы ему ни хотелось думать иначе, был виновен в этом.

Он лихорадочно перебирал в голове все заклинания исцеления, но не мог ничего вспомнить. Магия постепенно перетекала в неё, потому что он так и не убрал руку, но ведь этого было неимоверно мало для того, чтобы вернуть человека к жизни.

— Рэй… — прохрипела она, и взгляд стал чуть живее. Он коснулся запястья — обожжённая рука была горячей и… мёртвой. Но бабушка едва заметно шевелила губами, и по её щеке стекала одинокая слеза.

— Я тут, — совсем тихо отозвался он. Это не походило на настоящую смерть, не такую, какой она бывает. Настоящая смерть — это когда человек уже едва может говорить, потому что он стар и ничего не смыслит, когда она сопровождается отвращением и раздражением от долгой болезни. Настоящая смерть наступает медленно и мучительно, хотя иногда подкрадывается во сне. Когда человек умирает, он ведь становится глух к остальным. Рэю надо было кричать, иначе бабушка попросту его не услышит.

А она слышала.

Это была книжная смерть. Их тех романов, которыми так зачитывался Тэравальд, когда один стоит на коленях, а второй умоляет его жить дальше. Только в книгах это возлюбленные, а тут…

А тут умирает твой последний в мире заклятый враг. Единственный виновник причины всех твоих проблем — твоего рождения. Рождения твоей матери.

Всего, чёрт возьми.

— Хорошо, — Далла отсутствующе как-то улыбнулась. — Хорошо, мой мальчик… Я… — она закашлялась. Казалось, часть лёгких тоже обгорела, и теперь она отчаянно пыталась выпустить всю эту сажу на свободу.

За чернотой, что оставляла лохмотья прожжённой кожи под его пальцами, виднелись покрытые пеплом кости. Шэйран смотрел на её левую руку и будто бы пытался себя проклясть — за то, что сделал.

— Молчи, бабушка, — он наконец-то убрал ладонь, едва заметно коснулся её лба и пытался игнорировать комок в горле. Как там… Как там она говорила?

“Когда-то, мой мальчик, всем мальчишкам говорили, что мужчины не плачут. Потому что слёзы — это признак слабости… Но не все, Шэйран. Слёзы — это ещё и сила отпустить родного человека. Это ключик от замка на твоём сердце. Не имеет значения, кто ты, кем рождён и где. Важно только то, что ты чувствуешь”.

Эрла бы сейчас выразительно шмыгнула носом и отвернулась, но он не был Эрлой. Для неё всегда имело значение что-то другое, и бабушке она тоже была чужой. Она — любимая дочь для матери, её не надо было вытаскивать каждый вечер. А его — надо было. И она умела. Она делала это каждый раз, даже без его просьбы, и… И спасала. У неё единственной это получалось действительно хорошо.

— Сейчас, — он отчаянно пытался вспомнить хоть что-то. — Я сейчас… Магия должна помочь. Несколько исцеляющих заклинаний…

— Шэйран, — она улыбнулась почти ласково. — Не надо. Не стоит.

— Стоит! — выдохнул парень. — Не выдумывай… Кто будет ещё перевоспитывать маму после всего, что она натворила?..

— Нет, — Далла покачала головой. — Я не могу больше. Я задержалась… на этом свете, — она говорила почти связными фразами, почти цельно, так, словно её голос больше не мог дробиться на мелкие оттенки. Уверенно, будто б не она тут умирала, не она пыталась проститься со своим внуком. — Я… — она запнулась. — Не нужно, Рэй.

Это она придумала сокращение его имени вместо глупого, надоедливого “Эйр” со стороны бабушки Сандрин или кого-то другого. Это она единственная на самом-то деле имела право так его называть.

— Если ты меня исцелишь, — Далла улыбнулась, — она вернётся. А так — я почти ничего не чувствую.

Шэйран знал — это благодаря волшебству. Она говорила не на своих силах, на его — как только он уберёт руку, всё закончится. Как только он уберёт руку с её здорового плеча, она умрёт.

— Не говори так, — упрямо повторил он. — Всё ещё можно изменить. Она — это только плод творения глупого артефакта. А ты ещё можешь…

— Рэй…

Она вновь закашлялась. На сей раз на обесцвеченных смертью губах появились алые капельки крови. Далла слизнула её, словно пыталась скрыть собственную слабость, пыталась его утешить — отходить на тот свет целой и здоровой. Но это вряд ли было реально.

— Я…

— Послушай! — она протянула руку, чтобы схватить его за запястье, но только зря теряла силы. — Ты не должен сдаваться. Ты меня слышишь… — она сжала губы плотно-плотно, будто бы отчаянно пытаясь отрицать то, что говорила прежде. — Борись. Ради меня. Я… Во многом виновата.

— Прекрати, — отмахнулся парень. — Там Моника и дочь Самаранты, они наверняка знают целебные заклятья, и если я их позову…

— Мне надо только пять минут, — прохрипела Далла. Голос её звучал неразборчиво. — Я сама виновата. Во всём, что случилось… — она пыталась подняться, но это не увенчалось успехом. — Ты должен бороться, Шэйран. Ты должен, — её ногти впились в сырую землю на дне пропасти. — Ты должен быть сильным. Они… Многое попытаются сделать. Чтобы тебя остановить. Много кто. Но ты должен победить. Обещай мне, — серые глаза смотрели в пустоту. Она ослепла. — Почему я тебя не вижу… Обещай мне, Рэй, что с того света мне предстоит наблюдать за Высшим, а не за затравленным ребёнком. Что ты научишься…

— Бабушка, почему с того… — он запнулся. — Обещаю. Обещаю.

— Хорошо, — она слабо улыбнулась и закрыла глаза. — Не дай ему…

— Кому?

Она так и не договорила. Губы растянулись в блаженной улыбке, словно впервые в своей жизни Далла Эрроканская увидела что-то хорошее. По её щёкам упрямо катилась слёзы, смывая пепел с лица. Светлые волосы казались нимбом вокруг головы — такие белые, словно они стали настоящим снегом.

— Береги себя, мой мальчик, — она столкнула его руку с плеча в своём последнем усилии, пальцами сжала запястье в последней попытке получить капельку силы, но, как только волосы стали темнеть, будто бы почувствовала это — и ослабила хватку. — Береги се…

Она захлебнулась своими же словами. Глаза так и не вспыхнули чернотой, не стала нормальной, живой истерзанная левая рука. Далла ещё нашла в себе силы схватиться за последнюю, единственную травинку — и вместе с его именем выдохнула из себя жизнь.

Рэю не требовалось подтверждение. Он зажмурился, будто бы пытаясь принять то, что она умирала. Её магия тихонько разливалась невидимым океаном вокруг. Он её чувствовал — он получил это последнее наследие, последний подарок. Единственное, что она смогла оставить себе. Не знания. Не основную магию.

То, в чём и вправду не нуждалась её дочь. То, что у Лиары Эрроканской было и так.

Она умерла.

— Бабушка… — Шэйран сжал обугленную кисть. — Бабушка, а кто ж будет наставлять меня на путь истинный? Бабушка…

Далла не ответила. Она уже никому не ответит — но она смогла умереть собой. Выиграть в последней битве против второй ипостаси. Она смогла уйти так, как хотела бы.

Бороться. Не дать незнанию поглотить его окончательно. Вытянуть из себя всё, что он только сможет — чтобы не было потом стыдно. Чтобы он мог смело смотреть ей в глаза. Даже если её не будет — чтобы выполнил её последнюю волю.

Он больше не имеет никакого права сдаваться. Даже если очень сильно захочется, он должен победить в битвах, в которых не побеждал до сих пор никто.

В обугленной руке она что-то сжимала. Вытащила это в последнее мгновение — Шэйран даже не понимал, когда она успела. Целое, защищённое магией зёрнышко.