Волчья Луна (СИ) - Мах Макс - Страница 50

"Женщины! — со смешанным чувством восхищения и неодобрения подумал Август, глядя на своих спутниц. — Не хотел бы я быть вашим врагом!"

И, в самом деле, надо было видеть, как Теа и Анна пристегивают к правой луке седел полутораметровые кончары, от одного вида, которых становилось дурно даже видавшему виды боевому офицеру. Но, когда Август дерзнул заметить, что бахтерцы и рыцарские латы им вряд ли придется пробивать, Татьяна только бровью повела.

— А если, не приведи всеотец, волки нападут?

— Волки на большую группу всадников не нападут, — возразил Август. — Разве что боишься отбиться от отряда…

— Это да, — кивнула Теа. — Ты такой опытный, Август, просто жуть берет! Волки не нападают, но вот о вервольфах такого не скажешь, или да?

— Поймала, — признал Август, досадуя на себя, что так быстро забыл про поединок с волками-оборотнями, из которого и вышел-то живым лишь чудом, да заботами Кхара и Анны Захарьевны Брянчаниновой.

Вспомнив про ворона, который за прошедшее время стал для Августа и Теа настолько "своим", что они на него по большей части и внимания не обращали, Август посмотрел в небо. Кхар кружил над их головами, не слишком снижаясь, но и не взлетая чрезмерно высоко.

"Вот тоже история, — привычно подумал Август. — Кто таков, этот ворон на самом деле? Откуда взялся? И почему выбрал именно Теа, а не кого-нибудь другого?"

Ответов на эти, как и на многие другие, вопросы у Августа не было, но и заняться вороном вплотную не хватало времени. Это ведь была не первоочередная проблема. Других, гораздо более актуальных дел хватало в избытке. И тем не менее, было любопытно, кем является Кхар сын Мунина по своей природе. Действительно ли он фамильяр? И, если все-таки фамильяр, тогда, чей? О том, что его ненароком — даже не отдавая себе в этом отчета — создала или призвала сама Татьяна, речи не шло. Ну или почти не шло. Возможно, конечно, но маловероятно. Следовательно, Кхара должен был призвать кто-то другой. Но тогда возникали уже совсем другие вопросы: кто и когда его призвал, отчего оставил своего фамильяра в одиночестве, и почему ворон все еще жив? Насколько было известно Августу, фамильяры живут ровно до тех пор, пока жив их "друг и хозяин", то есть призвавший их колдун. Означало ли это, что создатель фамильяра все еще жив, и, если да, отчего он отпустил ворона от себя и передал его другому колдуну? Или, быть может, этот неизвестный маг сам послал Кхара к возрожденной Теа д'Агарис? Но, если все так и обстоит, то в чем смысл этого странного поступка?

Другой вопрос, достаточны ли наши знания об этих волшебных существах? Ведь могло случиться, что, будучи призваны и обретя материальную форму, фамильяры обретают также некое подобие "свободы воли" и, значит, могут оставаться в мире людей и после физической смерти того, кто заключил в фамильяре частичку своей неповторимой личности и толику присущей ему магии. Имелись, разумеется, и другие не менее интересные вопросы, но, увы, Август не располагал досугом, чтобы попытаться на них ответить. Однако он знал, что фамильяр — это всего лишь одна из возможных гипотез. С известной степенью вероятности, ворон мог оказаться просто неким волшебным животным, о которых мало что известно даже колдунам. Мог он быть и материализовавшимся духом, что, как пишут знатоки вопроса, не раз и не два случалось уже в прошлом. А может быть, ворон попросту был одним из тех разумных животных, которые обитали на земле на рассвете цивилизации и о которых упоминают в своих трудах некоторые историки древности? Следовало признать, что нет у Августа однозначного ответа на все эти вопросы. Темна вода во облацех, как говорится, и все с этим.

На данный момент Августу и Теа оставалось лишь принимать Кхара, как данность, таким, какой он есть, тем более, что ворон успел показать себя неплохим другом — ну, насколько с ним вообще возможно было дружить, — и верным союзником. Вот и сейчас, он ведь не просто так — от нечего делать, — летает в ясных и холодных небесах, он в дозоре. "Высоко лечу, далеко гляжу", как изволит выражаться Татьяна.

Подумав о ней, Август снова посмотрел на женщину, так стремительно и так драматически вошедшую в его жизнь. Теа была уже в седле. Сидела прямо, откинув плащ за спину, смотрела куда-то в снежную даль, туда, куда предстояло выехать через считанные минуты. Лицо ее скрывал платок из черного громуара, защищавший нежную кожу лица и губы от мороза и холодного ветра. В узкую щель между краем платка и надвинутым на лоб малахаем из чернобурой лисы смотрели изумрудно-зеленые глаза. Временами, волшебство этих глаз буквально сводило Августа с ума. И дело тут не только в их изысканной и опасной красоте, столь сообразной статусу темной колдуньи, но и в том, как отражались в этих все время меняющих цвет глазах быстрый ум и веселый нрав Тани Чертковой, органически слившиеся с циничным авантюризмом и мрачноватой иронией Теа д'Агарис графини Консуэнтской.

Говорят, глаза — зеркало души. И, верно, недаром говорят. Но вот познать душу своей подруги, — так и не ставшей, к сожалению, его женой, — Август до сих пор не смог. Любить мог, а вот изучать не получалось. Слишком сложный объект для изучения: живой, меняющийся, ни на что не похожий, и ни разу не однозначный. От этой женщины можно было ожидать всего, что угодно. Она была непредсказуема и изменчива, коварна и простодушна, близка и далека… Возможно, такой Татьяна и была на самом деле в том далеком и непонятном своем мире, о котором Август по-прежнему знал до обидного мало. Но не исключено также, что нынешний ее характер являлся результатом слияния двух едва ли не взаимоисключающих натур, двух несходных темпераментов, двух наборов чрезвычайно специфических способностей и нигде не пересекающегося жизненного опыта юной девушки-математика и зрелой женщины-колдуньи.

3. Дорога между Черниговом и Киевом, восьмое января 1764 года

Волки напали на третий день пути, когда дорога, которой следовал обоз, увела экспедицию с простора заснеженных полей в узость заросшей густым лесом низины. Первой их почувствовала Аннушка Брянчанинова. Боярышня, и вообще, как успел убедиться Август, обладала сильным охотничьим чутьем, но особенно хорошо она слышала нечисть. Природа ее Дара, однако, была такова, что лучше всего он проявлялся в "чистом поле, в лесу или на болоте", и резко ослабевал внутри людских поселений. Однако сейчас она находилась не в "вонючей" литовской корчме, где даже Аничкина "бесподобная чуйка" оказалась бессильна перед маскирующими заклятиями вампиров и оборотней, а в первозданном лесу, то есть, в своей, по меткому выражению Татьяны, "естественной среде обитания". И реакция ее была безукоризненной: взлетела вверх левая рука, привлекая внимание спутников, а правая уже готовила оружие к бою.

Итак, первой присутствие волков-оборотней ощутила боярышня Брянчанинова, но и Татьяна совсем не на много отстала от своей закадычной подруги. Встрепенулась вдруг, еще больше выпрямляясь в седле, прислушалась, — уж не к "голосу" ли Кхара, "витавшего в облаках", — но еще раньше ее рука легла на эфес польского кончара, пристегнутого к правой луке седла. Собственно, на ее движение и среагировал Август, сначала ощутивший лишь слабый "привкус" опасности и рефлекторно потянувшийся к пистолетам, засунутым за пояс. Действие разумное практически в любом случае, если речь идет о засаде. Пистолеты заряжены заранее — утром, перед выездом с ночевки, — и все это время находились в тепле, под меховым плащом, так что порох наверняка не отсырел. Ну, а выстрелят они по любому, Августу даже искру высекать не придется. На то и магия, чтобы жить было проще. Ну, и веселее, разумеется.

"Проще и веселее! Где-то так".

Между тем, по обозу прошла волна суетливых телодвижений. Люди еще не знали, что им угрожает и откуда придет опасность, но уже останавливали лошадей и готовили оружие, увидев сигнал тревоги, поданный Анной Брянчаниновой и подхваченный графом Новосильцевым. И хорошо, что увидели! На их удачу, обоз не успел пока втянуться в засаду полностью, и, по-видимому, поэтому оборотни не спешили нападать. Прошла минута, другая. В лесу по-прежнему стояла тишина, нарушаемая лишь тихим скрипом старых деревьев, пофыркиванием лошадей и бряцание железа в конской упряжи и в снаряжении всадников. Ждать было муторно, да и холодно, но было очевидно — надолго эта передышка не затянется. Раз оборотни их ждали, значит нападут. Не так, как задумывалось, но уж, как придется. Отступать-то им некуда — если не сейчас, то когда? И, если не здесь, то где?