Саламандра (СИ) - "полевка" - Страница 332

Пушан был в гостевой комнате и выглядел ужасно помятым. Ну, впрочем, как и надлежало выглядеть с похмелья. Он полулежал, откинувшись на подушку, а служанка держала мокрую тряпку на его голове.

— Что я такого вчера выпил, что такое похмелье? — Пушан позволил служанке сменить тряпку, — не помню, когда мне было так плохо… мы же вчера только вино пили? Ничего не помню, все тело болит. Я сегодня пить не буду. Пусть принесут еды, я полежу, и пусть меня доставят до дома. Как там мой гарем в такую ночь и один… бедные мальчики, надо пойти и приласкать бедняжечек…

— Ты такой заботливый, Пушан! — не смог промолчать Лекс, — заботишься о слабых младших, не жалея сил и собственного члена.

— Да, я такой… — приосанился наследник, а потом, почувствовав подвох, прищурился на Лекса.

Хорошо, что Сканд в это время затянул его за спину и сообщил, что еду сейчас принесут, а он сам отправляется к гостям праздновать дальше. Надо все же подобрать Козюлю мужа. Пушан застонал и откинулся на подушки. Он сегодня не собирался пить, но если брату нужна помощь, то он всегда готов…

Свадьба Козюля, танцуют все!

Лекс сидел посреди шумного сборища и откровенно скучал. Все начиналось так благородно, с долгих приветствий и вычурных раскланиваний, но стоило открыть первую амфору с вином, как хмель попал на старые дрожжи, и все опять скатилось в простую попойку. Старшие дули щеки и говорили высокопарные речи о благе народа и всеобщем благоденствии. Только под народом они имели в виду, скорее всего, себя и свои семьи.

Никто не хотел заботиться о плебсе, который во время штормов был практически предоставлен сам себе. Люди, не имея свинцовых листов на крыше, очень быстро оставались без крова над головой, а если стены были достаточно хлипкими, то к концу сезона ветер разметывал жалкие лачуги на горы мусора. Но такое явление было привычным для этого мира, и Лекс надеялся только на отстроенные новые кварталы внутри городских стен. Новое жилье, новые рабочие места, может, на следующий сезон штормов этому самому плебсу, о чьем благополучии ратовали подвыпившие сенаторы и аристократы, будет хоть немного легче?

Вопросы расширения города тоже поднимались среди подвыпивших аристократов. Многие осуждали решение императоров потратить деньги на расширение. Эта стройка могла продлиться не один год и обогатить только гильдии строителей и каменотесов. Патриции недоумевали, чем же занять потом такое количество людей? И, кроме этого, их надо будет еще и кормить! Может, стоит просто уменьшить количество населения? И тогда все прекрасно поместятся в уже имеющихся стенах столицы?

Сканд злился, для него, как для военного, обсуждать приказы императоров было сродни предательству. Все разговоры, что Шарп может быть неправ и кто-то другой знает, как сделать лучше, вызывали у него только агрессию. Никто не делал конкретных предложений, все только ныли, что деньги опять пройдут мимо их носа. Пушан сдерживал брата и пускался в пространные разговоры о прогрессе и регрессе, мол, если не будет движения вперед, то город начнет чахнуть.

Лекс слушал это пьяное нытье вполуха. Пока за спиной Шарпа стоял Кирель, император мог делать все, что хотел, без оглядки на вечно недовольных аристократов. Кирель прекрасно управлял мнением плебса, будучи Первосвященником, он мог натравить плебс на аристократов в течение одного дня, объявив это волей богов. Хотя, имея целую армию монахов-фанатиков с промытыми с детства мозгами, он мог вообще никого не опасаться. Чаречаши прекрасно продемонстрировал на собственном примере, что правитель может устроить любую зачистку среди своих подданных и выйти на кровавой волне едва ли не спасителем человечества.

Ну, в крайнем случае, его объявят диктатором, но, как говорится, плохая слава лучше, чем никакой. Люди помнят Цезаря, который был военным-стратегом и дальновидным политиком, который отстранил от власти Сенат и ввел диктатуру, и все помнят его убийцу — Брута. Но никто не помнит ни причин, ни следствия, и все, что осталось от тех событий — это фраза: «…и ты, Брут…». Все помнят Калигулу, и то, кроме его безумных выходок и самодурства, в памяти не осталось ничего, да и то, благодаря фильмам, которые показывали, что хотели, но только не правду.

Но в памяти благодарных потомков остались и имена императоров, которые строили акведуки, поставлявшие в Рим чистую воду, и Большую клоаку Максима, которая не только очищала город от нечистот и ливневых вод, но и спасала от болезней. Тех самых, которые выкашивали эпидемиями города старой Европы.

Императорская чета обеспечивала себе вечную и благодарную память потомков, расширив город. Благодарный плебс быстро бы укоротил завистливые языки аристократов, и поэтому все эти пьяные разговоры в глазах Лекса не стоили и выеденного яйца. Он уже собирался нафыркать на всех, но тут вдруг заметил внимательный прищур Пушана. Похоже, хитрый наследник собирал компромат на пьяных сотрапезников, чтобы в дальнейшем иметь на них рычаги давления.

Ну и на здоровье! Лекс встал и потянулся всем телом. Все эти разговоры для него не имели ни малейшей ценности, намного интереснее было, как там поживает белая глина и как скоро можно будет разжечь огонь в кузне. Может, стоит попытаться сделать навес и над другой трубой, и не ждать окончания сезона штормов? Сканд попытался его удержать рядом, но получил короткий поцелуй в щеку, и под завистливое шушуканье гостей Лекс выплыл из кабинета. Сразу в коридоре он наткнулся на старшего Трамма, который растерянно смотрел в сторону кухни. Он был без сына, и если судить по его взгляду, то младшенький удрал к Козюлю, вызвав у отца ступор.

Лекс очень чинно поприветствовал старого аристократа, который, в отличие от большинства бездельников, занимался действительно важным делом, составляя карты, тем самым помогая путешественникам и торговцам. Лекс и раньше с большим почтением относился к этому мудрому и опытному мужчине, но теперь, в свете того, что сын мог увести из его дома головную боль под названием Козюль, он вообще становился едва ли не любимым родственником. Как выяснилось, сын действительно удрал на кухню, и отец не знал, будет ли удобно зайти в чужие внутренние комнаты, куда не всякие хозяева заглядывали.

— О! Прошу вас не стесняться! — Лекс взял аристократа под руку и плавно поволок на кухню, — в этом сезоне у нас на кухне обитают все. И дети, и слуги, и я с Ламилем. И Сканд по привычке ест вместе со своими сослуживцами. Кухня сейчас стала сердцем этого дома. Там горит огонь в очаге, и всем тепло и уютно. Будьте моим гостем, посмотрите, как мы все обитаем.

Лекс затянул Трамма-старшего на кухню, и тот с удивлением увидел горящий камин, детей на ковре посередине кухни, Ламиля на деревянном ящере, выздоравливающих воинов под стеной, на куче матрасов и в окружении подушек. Мужчин и женщин, которые при свете светильников занимались домашними делами. Четверых монахов, вставших при появлении Лекса с гостем, и двух нубиек, которые появились из темного угла, как две пантеры.

— А где же Козюль? — Лекс покрутил головой и не нашел новоиспеченного жениха. — Зи, Зу, только не говорите, что не знаете…

Нубийки улыбнулись, как две акулы в ожидании кормежки, и довели Лекса с Траммом до лестницы в гарем. Лекс пару раз хлопнул ресницами. Он точно знал, что Мэл не пустит наверх посторонних, но Зи указала глазами на закуток под лестницей. Там-то и обнаружилась самозабвенно целующаяся парочка. Трамм-старший только крякнул, и сын с Козюлем разлетелись в разные стороны. Парочка стояла потупившись, как нашкодившие дети в углу. Лекс решил взять все в свои руки, а то начнутся лишние разговоры вместо простого решения.

— Будем считать это объявлением помолвки? — Лекс посмотрел на Трамма-отца. — Похоже, дети нравятся друг другу, — Лекс показал рукой на смущенную парочку, — мы с мужем тоже считаем, что ваш сын является самым предпочтительным мужем для Козюля. Так что вы на это скажете, уважаемый?