Саламандра (СИ) - "полевка" - Страница 312

— Лекс! Ска! Я проснулся! — в дверях появился Ламиль и бросился штурмовать кровать. Лекс подхватил малыша с пола и махнул рукой Ма, что та может идти по своим делам. — Я соскучился!

— Хорошо. Тихо, Звезда моя, Сканд еще спит, не будем ему мешать… — Лекс перевернулся и уложил ребенка между собой и мужем. Сканд улыбнулся уголками губ и зажмурил глаза, Лекс погладил ребенка, а потом Сканда, — не шуми, пусть он поспит еще.

— Он хороший? — уточнил Ламиль.

— Хороший, — уверил рыжик, — он добрый и он нас любит, мы семья…

Лекс сказал то, что пришло в голову, а потом задумался. Ну, да, они семья… немного странная, из двух мужчин и ребенка, но, тем не менее, они семья… Сканд уже не воспринимался чужеродно, он даже не воспринимался, как мужчина в постели, хотя он все еще был только активом, но он уже стал продолжением самого Лекса. Странное чувство родства… так, наверное, себя чувствуют близнецы, вроде он сам по себе, но в то же время он, как часть тебя… даже странно…

— Спасибо… — Сканд перехватил руку Лекса и поцеловал открытую ладонь, — я люблю тебя…

…любовь… такое странное слово…

У Лекса перехватило горло спазмом, он даже не смог вздохнуть… люблю… он раньше мог легко сказать: моя любимая рубашка, моя любимая машина, моя любимая работа… но когда подружки пытались выдавить из него признание в любви, он отбрехивался и изворачивался. Мол, слова ничего не значат, про любовь надо не говорить, а доказывать делом и заботой, и сразу переходил в наступление — я разве плохо о тебе забочусь? Чего тебе не хватает, у тебя все есть… а романтичные сопли оставь болтунам… подруги вначале отставали, но потом все равно уходили…

Но на самом деле тут срабатывали установки, заложенные еще отцом. Бывало, он начинал учить жизни, как правило, после застолья, на трезвую голову он мог только подзатыльник дать, чтобы не лез с глупостями, но стоило выпить, как он начинал философствовать: — …любовь для мужчины — это, прежде всего, ответственность за свою семью. Вот я тебя люблю, сын, смотри — ты сыт, обут, одет, и все у тебя есть! Я ради тебя все сделаю! Наизнанку вывернусь, но у тебя все будет, и все потому, что ты мой! И я тебя люблю! А бабы только треплются про любовь, им лишь бы захомутать, а потом на шею сесть и капризы капризничать, а чуть что, так сразу истерика и развод! А потом отдай свое, и еще алименты плати! И черт ее знает, где эту сучку носит, а каждый месяц свое кровное возьми и отдай! И ты думаешь, она хотя бы спасибо скажет? Нет! Только обосрет перед всем миром, потому что мудак и ей все мало! Запомни, сынок, бабы — как мышеловка. Такие нежные и вкусные, а только схватишь, так бабах по башке и кишки по полу! Как мина — наступил и все! И как чека на гранате у них слово «любовь»! Это как автомат с предохранителя снять! Как услышал это слово — ОПА! Будь наготове, мышеловка заряжена, чека выдернута, только скажешь «люблю» — и все! Кишки по полу!

Сканд тем временем приподнялся и, перегнувшись через ребенка, поцеловал Лекса в губы. Кротко и нежно, как ребенка, совершенно без всякого намека на секс, как будто недавно не терзал их, собирая стоны и всхлипы. Так целуют знамя полка, принося присягу или давая клятву на верность… Лекс замер испуганной мышью, ну, чего проще сказать: и я тебя? Сканд не потянет в загс, они и так женаты!!! Ну, СКАЖИ!! ОН ЖЕ ЖДЕТ!! Но Лекс даже вздохнуть не мог, только смотреть…

— И я тебя люблю! Я тоже хороший! — Ламиль схватил Сканда за шею и поставил фирменный «паф» куда-то в шею, — и тебя люблю!

Лексу тоже досталось «паф», куда-то в плечо, но эта детская выходка сняла напряжение момента, позволив перевести все в шутку. Сканд подхватил довольного Ламиля и поцеловал в голое пузико. Ребенок засмеялся, Лекс скатился с кровати и подхватил с кресла первую попавшуюся тунику. Она оказалась Сканда и была большеватой. Тот уже надевал ее раньше, и она пахла мужем. В сундуке у кровати нашлась маленькая туника-распашонка на Ламиля, и Лекс занялся одеванием ребенка. Сканд сделал вид, что ничего не произошло и, одевшись, вышел из комнаты первым. Из-под кровати вылез Аши и довольно пискнул. Лекс даже представить не мог, когда именно детёныш попал в комнату. Но теперь оставалось только придержать дверь, чтобы маленький ящер выскочил в коридор.

В доме гуляли сквозняки, было темно и непривычно прохладно. На кухне закрывали щитами проемы между столбами. И кухня из почти беседки превратилась в обычную комнату. Лекс вдруг впервые понял, что привык к свету и простору. В этих домах были большие окна и световые проемы на потолках, а еще, вечно открытые двери добавляли пространства. Только в «теплой комнате» не было окон, а во всех остальных всегда было видно небо, и это добавляло ощущения простора и свободы. Но сейчас окна закрывали ставнями на шпингалеты и, в дополнение к этому, укрепляли толстыми брусьями поперек. Как будто они должны были выдержать осаду неприятеля.

Сканд сидел на кухне и обсуждал с Тиро подготовку дома к сезону. Оказывается, всю ночь девки крутились на кухне, торопясь все протушить и приготовить. На крайнем столе под стенкой лежали стопки лепешек, прикрытые тканью. На центральной потолочной балке, зацепленные за крюки, в сетках свисали жареные туши ящеров. В котелках что-то призывно булькало, а у другой стены стояли корзины с фруктами и даже, кажется, с сыром. У Лекса создалось впечатление, будто все готовятся не к десятидневному сидению взаперти, а к шумной попойке. Лекс сел возле Сканда, и когда перед ним поставили тарелку с кашей, щедро приправленной мясом, занялся кормежкой Ламиля, да и себя, любимого. И заодно прислушивался к разговору, пытаясь вникнуть в проблему.

Вопрос крутился вокруг ящеров. Сейчас в стойле, кроме Шу, было двенадцать самочек, и это было очень много. Теснота рождала у ящеров агрессию и, кроме этого, жизненный цикл ящеров диктовал свои условия. Здесь было принято оставлять в стойлах на сезон штормов вместе с хищниками заранее купленных мясных ящеров. Шум ветра и писк предполагаемой жертвы провоцировали самца к убийству, а вкус теплой крови и дрыгающейся добычи вызывал у ящеров гон. И самец покрывал закрытых с ним самок, как будто они были в его стаде. Но после этого самочки месяц вынашивали яйца, прежде чем снести их. А потом самец их охранял до вылупления малышей.

С одной стороны, чем больше самочек покроет Шу, тем больше будет крепких малышей, но самочек слишком много, и могут начаться драки из-за тесноты, а это значило, что самочки могли с перепуга или из-за ранений сбросить недоношенные яйца, и тогда все будет напрасно. И как бы ни хотелось увеличить потомство Шу, но тут, как в поговорке: погонишься за большим, и малое потеряешь… И, кроме этого, проблемой становился Аши. Если у Шу начнется гон, то он может порвать детеныша от чужого самца, но он был слишком мал, чтобы запирать его одного в пустом стойле.

— Придется оставить мелкого в доме, — вздохнул Тиро, — это так неправильно, но другого выхода нет, случись это в любое другое время, можно было бы оставить его в пустом стойле, но в сезон штормов это невозможно. Придется его потом перевоспитывать, но он уже привык к людям. Боюсь, что воспитать из него бойца уже не получится. Ну, как натравливать его и вызывать агрессию к посторонним, когда он с любых рук ест и попрошайничает, как додо?

— Ну, поскольку это будет ящер Лекса, то на войне ему не быть, — Сканд пожал плечами, — он, конечно, вырастет крупным и будет выглядеть грозно. Попробуем вырастить из него если не воина, то хотя бы охранника для Лекса. Все же, ящеры бойцы по своей природе, будем надеяться, что кровь пустынных ящеров возьмет свое и он не будет ластиться ко всем подряд…

Лекс скосил глаза и улыбнулся, будущий грозный охранник сидел под столом и все дружно делали вид, что не видят, как Ламиль кормит ящера со своей ложки. И это при всем при том, что он уже успел схомячить полную миску отварных яиц и рубленой зелени, которую для него оставил у двери Тиро. Лекс понял, что уже наелся, и теперь только кормил Ламиля, а тот, в свою очередь, был сосредоточен на том, чтобы покормить своего приятеля под столом.