Саламандра (СИ) - "полевка" - Страница 180

— Сканд, отпусти меня, мне плохо. — Муж продолжил пьяно елозить по его телу и рыжик рыкнул на него, отдавая четкий приказ, — Сканд, отпусти, меня сейчас вырвет!

Рука над головой отпустила его лапки и Сканд резко откатился в сторону. Лекс сел на кровати и сделал вид, что пытается удержать рвотные позывы.

— Сахарочек, тебе плохо? — муж погладил его по спине и опять дыхнул перегаром, — ты отравился? Позвать лекаря?

— Нет. Просто не дыши на меня, — Лекс отпихнул пьяную морду от себя подальше, — ты знаешь, что меня тошнит от вина. А от тебя так несет выпивкой, что я скоро захмелею просто надышавшись от тебя. Как ты мог позабыть, что мне будет плохо? Ты меня совсем не любишь и не заботишься!

— Люблю, смотри как… — Сканд положил руку рыжика на свой каменный стояк, — так люблю, что аж больно дышать!

— Дыши в другую сторону, от тебя несет, как от бочки! Фу! Сканд, как ты мог? Напился и ввалился в спальню! Ты хочешь, чтобы мне было плохо? Смотри, синяки на руках, ты сделал мне больно!

Лекс протянул вперед руки, и хотя в такой темени ничего не было видно, но его слова, похоже, достигли остатков хмельных мозгов. Сканд сразу стал извиняться и целовать его запястья. Лекс его едва утихомирил, чтобы эти извинительные поцелуи не переросли во что-то другое, и с трудом уговорил лечь спать. Пообещав, что никуда не уйдет и уже не сердится, и вообще, ночью надо спать. Развернув Сканда к себе спиной и для надежности обняв его, чтобы ящер не опасался, что он куда-либо уйдет, они, наконец, угомонились и уснули.

Утром у Сканда было похмелье. Он, похоже, мало, что помнил, и тер лицо, пытаясь вспомнить, что было ночью. Лекс ненавязчиво показал ему несколько небольших синяков на запястьях и, приняв вид оскорбленной невинности, ушёл в купальню. Муж впечатлился и, напридумывав себе ужасов, помчался следом извиняться и зализывать раны. На все его попытки выяснить, что вчера было, Лекс закусывал губу и, трагично вздыхая, отводил взгляд. Сканд накручивал себя еще сильнее, и вскоре под тяжестью своей осознанной (и придуманной) вины опустился перед любимым рыжиком на колени и, уткнувшись ему лицом в живот, пообещал, что больше НИКОГДА и НИ ЗА ЧТО так не сделает.

Лекс погладил мужа по голове, как нашкодившего ребенка и, тяжело вздохнув, сказал, что верит и надеется, что такое больше не повторится. А после этого милостиво разрешил помыть себя и даже расчесать себе волосы. Сканд сразу развил активную деятельность, сам сбегал на кухню за горячей водой для помывки любимого рыжика, а потом очень бережно намыливал и споласкивал. Под конец показал, что его владение гребнем заметно улучшилось, он даже смог расчесать мужа без вырванных волос. Он как раз заплетал Лексу косичку, когда в купальню вплыла домомучительница.

Сканд удивился, увидев такую монументальную женщину в своем доме. Лекс коротко представил ее и цели ее пребывания в их доме. Особо подчеркнув, что это «подарок папы Киреля». Тара, похоже, немного растерялась от подобной характеристики, но опять быстро взяла себя в руки и сразу бросилась в атаку.

— Я понимаю ваше желание, чтобы у наложников волосы были короче, чем у мужа, но они не должны появляться в общем дворе с работниками, и одеть их надо в соответствии с их статусом, — Тара сложила руки под необъятной грудью и приготовилась к бою.

Лекс понял, что Тара ошибочно приняла мальчишек с арены за молодых наложников, хотя бы просто потому, что они младшие, и теперь пытается навести порядок. Но вот Сканд только поморщился, он рассчитывал, что, поухаживав за Лексом, сможет его уговорить на примирительный секс, а тут какая-то непонятная женщина что-то требует от его не совсем трезвых мозгов. А вот Лекс, к собственному удивлению, обрадовался возможности закатить скандал поутру. Пока у мужа голова едва соображает с похмелья, стоит закрепить антиалкогольный посыл хоть бы маленьким, но скандалом.

— Ах ты, похотливое животное! — Лекс от всей души врезал мужу в ухо, у того в похмельной голове так ухнуло набатом, что, казалось, даже снаружи стало слышно, — мало того, что напился вчера, как золотарь*, так еще и давалок в дом притащил? — у Сканда было в тот момент такое удивленное лицо, что Лекс чуть не рассмеялся, но роль надо было доиграть до конца, — помнишь, я обещал тебя кастрировать, если будешь мне изменять? Так у тебя еще наглости хватило притащить не пойми кого домой? — Лекс сделал жалобную мордашку и жалостливо спросил, — как ты мог так меня обидеть?

— Я? — Сканд совершенно растерялся, но увидев, что рыжик собирается разрыдаться, испугался, — сахарочек, я бы так ни за что не поступил! Я же люблю тебя! Ну, зачем мне посторонние дырки? Ну, не плачь, я клянусь тебе, что никого в дом не притянул, да я вчера был единственным, кто не в квартал сладострастия пошел, а домой! К тебе, маленький мой!

— Правда? — Лекс шмыгнул носом, прогоняя несуществующие слезы, — о, Сканд, золото мое, я тоже тебя люблю и мне никто больше не нужен! — Лекс было потянулся к мужу за поцелуем, но от того пахнуло вчерашним праздником, и рыжик положил руку мужу на лицо, старательно отворачиваясь от поцелуя, — нет, подожди, Сканд, успокойся. Для начала, от тебя все так же воняет винищем и, кроме этого, непонятно, о каких наложниках у нас дома идет речь? Купайся сам, а я пока одежду принесу и пойдем, разберемся, кто нам подкинул наложников. Как вообще Тиро допустил в дом посторонних?

Лекс постарался искренне негодовать, пока крутил голой попой перед носом мужа. Тот только с тоской вздохнул ему в спину и занялся собственным мытьем холодной водой. Пока Сканд фыркал и приводил себя в порядок, Лекс оделся в тунику и штаны, фасоном, как вчерашние, но другого цвета. Сканду прихватил длинную тунику и пояс. Ящер все равно не носил штанов, его одежда — или туники, или набедренные повязки. А штаны — это все же была одежда скорее мастеровых людей, чем аристократов. Рядовые в армии ходили в туниках и штанах, а вот офицеры щеголяли в килтах или кожаных юбках, сшитых из шкур ящеров, как доказательство своей воинской доблести.

Тара их дожидалась на кухне. Там у разожжённого очага стояли перепуганные мальчишки, они были практически голые, только в одних набедренных повязках, завязанных наподобие трусов. Женщины закончили их мыть и сейчас щепетильно пытались их накрасить. Подвести глаза и губы, а заодно обсыпать пудрой, чтобы скрыть россыпь веснушек на плечах и руках. Сканд выскочил на кухню злой, как голодный ящер. Он проигнорировал перепуганных мальчишек и осмотрелся по сторонам в поисках затаившихся врагов.

— Где наложники? — рыкнул Сканд и потер пунцовое ухо, — Тиро, как ты допустил в дом посторонних?

— Посторонних в доме нет, — Тиро встал из-за стола и засунул руки за пояс, — я ей уже говорил, что эти дети не наложники, но мне не поверили.

Тут Сканд увидел перепуганных детей и разозлился. Мало того, что ему вчера ничего не перепало, так еще и утром обломали, и было бы из-за чего!

— Женщина! Как там тебя! Ты что, дура? Это не наложники, это воспитанники моего мужа и мои подопечные. С чего ты решила, что они наложники? Они же дети совсем! И потом, младший — это совсем не значит, что он может быть только наложником. Они не такие хлюпики, как кажутся. Младший младшему рознь. Есть такие младшие, что старшего в крендель завернут и не поморщатся!

Лекс, стоя у двери, чуть не прослезился от такой пламенной речи мужа. Вот что значит правильный настрой! Один раз в ухо дал с размаху — и в голове у муженька прояснение. Вон как глазками сверкает!

— Но, позвольте! — Тара решила без боя не сдаваться и поперла своим бушпритом*, как Титаник на айсберг, — они же младшие, и я их нашла в гареме! А значит, они — кто? Наложники! А то, что молодые, так это у кого какие вкусы!

— Да как такое в голову могло прийти такой солидной женщине? — рыкнул Сканд, — ты что, не знаешь, как их мой муж на арене у ящеров из пасти забрал? О каком гареме вообще может идти речь, когда у меня муж — сокровище бесценное? И, Тиро же сказал, что дети не наложники, ты что, ему не поверила? Прежде чем наводить свои порядки, спроси лучше у старшего.