Саламандра (СИ) - "полевка" - Страница 156

Где-то в коридоре, между закрытых дверей Сканд овладел своим сокровищем, разорвав рыжику штаны по шву, чтобы получить доступ к телу.

Первый раз грубо и жадно, толкаясь внутрь, как в конвульсиях, лишь бы ощутить тугой жар и пульсацию нервов.

Тонкий вскрик, укус в плечо и довольный стон. Мой.

Да! Мой. Здесь. Со мной, не сон, не бред.

И конвульсия судорог, когда пролитое семя становится смазкой.

Взгляд прямо в душу. И стон. Еще.

И сразу новый разгон. И тонкие пальцы царапают душу. И спину выгибает судорогой, лишь бы прижаться крепче.

Огонь по венам и шум в ушах. И можно развалить дом по камню, но только не разорвать объятья.

И вздрогнув при очередном взрыве, поймать растерянный взгляд. Как можно было жить без этого раньше?

Слизнуть капельку пота с кожи и поймать чужую дрожь как свою. Мой.

Довольный смех сытого хищника. Мой.

— А теперь поставишь меня на ноги? — Лекс дрыгает ногами в воздухе, в ответ его прижимают крепче, — ладно, тогда неси меня в купальню, я с дороги и мылся дней пять тому…

Все опять становится не важно, когда одни губы накрывают другие. Рыжику потребовалась вся сила воли, чтобы за волосы оторвать упрямца от себя и грозно нахмуриться. Они оба были потные. Сканд после тренировки, а Лекс с дороги. А теперь еще и в семени, перемазавшись друг в друге. Оказывается, до купальни оставалась пара шагов. Она была за той самой дверью, в которую упирался спиной рыжик, пока они обновляли брачные обеты быть единым целым.

Сканд опустился с мужем в воду, так и не отпустив его из рук. Пока Лекс воевал с пряжкой ремня, он расстёгивал на нем сандалии, выкинул одну, утопив вторую, и принялся за мокрую одежду. Она не хотела сниматься, прилипая. Сканд ее порвал, чтоб не скрывала нежную кожу красивых плеч. Рыжик стал еще красивее в разлуке. Старший рассматривал его по-новому, как будто увидел впервые.

По-юношески хрупкий, но уже сформированный красивый костяк. Широкий разворот плеч, сходящийся к узким бедрам. Явно очерченная мускулатура под тонкой и полупрозрачной кожей. Кожа рыжика была такой белой, что казалось, она светится сквозь воду. И на фоне смуглого старшего казалась прозрачной. Как дорогие вазы в комнате Киреля. Как снег на горных вершинах, когда на них больно смотреть. Сканд, как зачарованный, водил по ней пальцами, наслаждаясь контуром явно проступающих мышц.

В его муже все совершенно. И лицо, и тело, и жар, с которым он отдавался, пытаясь вести, кусаясь и царапаясь, как дикая зверушка, отвоевывая свой кусочек мяса. Со временем из этого детеныша вырастет грозный хищник, он даже сейчас, сдаваясь и отдаваясь, продолжает командовать. Вот и сейчас, лежа на бортике бассейна, выглядит как охотник, примеряющийся к следующему броску. Сканд с утробным рыком нависает сверху, требуя подчинения у более слабого, но в ответ его дерзко целуют, нападая снизу, и сразу же кусают за губу, без малейшего страха быть наказанным. И большой хищник смеется, почувствовав в своем рту вкус собственной крови. Вот нахаленок!

Долой глупую тряпку в волосах. Так хочется запустить в шелк его волос пальцы, но вместо тугих прядей там косичка.

Он супруг. Его супруг. Не забыл и продолжил заплетать, даже когда был далеко, помня, что он ЕГО!

Радость сердца. Отрада для глаз. Нежный, сладкий, сахарочек. Долой ленту и все ограничения! Запутаться пальцами в шелковом плену волос, как в сетях, без права на освобождение.

Утонуть в распахнутых радужках глаз и поймать губами трепет ресниц.

Провести носом по коже. Потеряться от этого запаха. От дрожи, которая зарождается где-то внутри живота и затапливает, как горячий воск или мед. Когда так сладко, что больно и нечем дышать.

Кожа к коже, и уже не понимаешь, кто вздрагивает от прикосновения, и чей стон жалобно просит о большем.

Завоевать… опять… и понять, что побежден. Отдать все. Дыхание. Жизнь. Весь мир.

И умереть в миг наивысшего блаженства, и наконец осознать, что нет большей радости, чем восхищенный вздох безмятежно довольного партнера.

И нега в его взоре.

И дрожащие бедра, хранящие эхо наслаждения только что отгремевшей страсти.

Лекс так и не понял, как из купальни Сканд перенес его в спальню и, уложив поперек кровати, принялся просушивать его… слизывая капельки с кожи…

Вначале было щекотно, и рыжик попытался брыкаться и обтереться покрывалом, но его прижали, почти распяв поперек кровати. Лекс дернулся несколько раз, но вскоре сдался на милость победителя. И стоило только признать поражение, как его сразу отпустили и заласкали, как будто ничего не было раньше.

Тонко поскуливая от острого наслаждения, когда на его коже бесстыжий язык принялся вырисовывать узоры, выцеловывать позвонки и прикусывать торчащие крылышки лопаток, Лекс потирался всем телом о кровать, пытаясь облегчить сладкую муку, когда его перевернули и заполнили собой… как пустой кувшин медом.

Сканд нависал сверху, удерживая свой вес на руках, и пытался прочесть в его глазах свою судьбу. Но там была только нежность, а еще… признание. Когда нашел свою половинку души, и она подошла тебе, как перчатка — плотно и мягко… и до конца, до самого донышка. И ясное понимание, что только рядом с ним он чувствует себя так же свободно, как наедине с собой, что нет ни малейшего дискомфорта от его присутствия. И все, что он делает с ним, бесконечно правильно и единственно верно. И хочется просто быть рядом, каждую минуту.

Просто быть. Касаться. Слышать. Наблюдать, как склоняется гордая голова и ложится на твое плечо, чтобы тебе было удобно запутаться в его волосах. И услышать его сердце, которое поет дуэтом с твоим, что-то очень красивое и без слов.

И короткий вздох, как всхлип, когда понимаешь, что тебя приняли целиком и полностью, вот такого… и любят…

….просто любят… и все…

И ничего больше не надо, потому что все остальное неважно.

Лекс подул в лицо Сканда, а тот с урчанием потерся об него носом, как щенок, которого слишком рано оторвали от матери, и теперь нашедший ласковую руку. Мое, родное. Наконец-то нашел.

— Вставайте! — Тиро у двери опять напомнил о себе, — мне что, водой вас облить? Сегодня праздник! Очень хороший праздник, чтобы появиться на людях вдвоем. Агоналии! Двуликий Янус, покровитель дверей и начала великих дел! Что может быть лучше, чем появиться на этом праздновании и получить благословение богов в такой день? А вы тут как две ленивые ящерицы на полуденном солнце! Вставайте немедленно! Надо еще достойно одеться и покушать, а то будете животами бурчать друг на друга во время праздника! Вставайте, а то точно принесу мокрое полотенце и отстегаю по задницам, чтобы пошевеливались!

— Тиро. Мы встаем, — Лекс опять сделал попытку выбраться из кровати, но Сканд даже и не думал шевелиться. Пришлось пнуть его пару раз коленом и добавить локтем по ребрам. — Вставай, толстый ящер! Это я должен здесь немощной, выпотрошенной тушкой валяться! Мы, между прочим, всю ночь мчались без перерыва, чтобы успеть! Это у меня вся попа о седло отбита, а потом еще и вытрахана на совесть! Я надеюсь, ты не забыл мне мягонькую подушечку заказать, как я перед отъездом просил?

Сканд недоуменно поднял брови, как будто впервые об этом услышал. Лекс со злости спихнул его с кровати, тот только мослами своими о пол лязгнул и заржал, как сумасшедший. Вот ведь скотина!

Примечание к части

Агона́лии, Аго́ния (лат. Agonalia, Agonia) — у древних римлян праздники и игры в честь Януса, прозванного Агоном (борец), учреждённые в Риме Нумой Помпилием. Проходили 9 января, 20 мая и 10 декабря в честь Януса, 17 марта в честь Марса (Agonium Martiale), 21 мая в честь Вейовиса и 11 декабря в честь индигетов. Слово «agonia» одни считают производным от Януса (Agonius), считавшегося богом всех совершавшихся событий и покровителем всех человеческих начинаний; Википедия

Агоналии (продолжение)