Саламандра (СИ) - "полевка" - Страница 116

— А что ты делаешь? — осторожно поинтересовался Рарх, — столько усилий, а результата пока не видно.

— Не все сразу, — отмахнулся рыжик, — ты вон, на требушет и доски делал, и модель строил, а только потом мы до настоящего требушета добрались. Поэтому все будет в свое время. А пока представь, что я доски стругаю.

Когда окончательно рассвело, стали приходить гости. Это была родня Тариса, бывшие сослуживцы, которые уже вышли в отставку и жили в городе. Чуть позже открыли ворота и появился старший брат Тариса. Он приехал верхом, с женой и еще одним груженым ящером. На ящера были навьючены две корзины с рыбой, моллюсками и кальмарами. Девушки и женщины подвязали фартуки и принялись за чистку и готовку. Приходили еще люди, как понял Лекс, сослуживцы Тиро, одни или с семьями. Вскоре во дворе народу стало больше, чем на базарной площади.

Лекс посидел немного с Рархом, а потом сбежал в комнату. Действительно, следовало переодеться, а то он получился единственным бедно одетым во дворе. Кровать так и стояла неубранной, поэтому Лекс лег, как ему показалось, на минуточку, но его вскоре стал трясти за плечо Рарх, пытаясь добудиться.

— Вставай, там монах пришел, скоро начнется свадьба, Тиро велел сходить за тобой.

— Ладно, ладно, — Лекс с трудом сел и потянулся. Спать хотелось со страшной силой. Нацепив вчерашнюю парадную одежку и вульгарные сандалии с золотом, он поплелся во двор. Рарх остановил его и сказал, что его ждут на кухне. Не успел он дойти до кухни, у дверей своей комнаты его перехватил Тиро. Он был очень нарядно одет в яркую тунику и палантин, который удерживал красивый плетеный пояс.

— У тебя след от подушки на щеке, — умилился Тиро, — так сладко спал?

— Я бы еще спал, — зевнул рыжик и постарался пальцами расчесать сбившиеся волосы.

— Вот ты и спишь до обеда, как настоящий аристократ, — не смог промолчать Тиро и послал мальчика в комнату к Лексу за гребнем, — все ждут только тебя.

Лекс сразу приободрился и хотел уже бежать дальше, но его перехватил Франкенштейн и вначале расчесал ему волосы, а потом расправил складки на тунике, и только после этого отпустил «на люди». На кухне, на удивление, никого и почти ничего не было. Только полыхал камин, а рядом стояло ведро, до краев полное воды. Когда на кухню зашли Тиро, Лекс и Рарх, со стороны двора первым зашел священник, следом отец и братья Тариса, и еще несколько крупных мужчин. Монах встал рядом с Тиро, а остальные мужчины полукругом за их спинами.

— Чтобы свадьба была законной, нужны десять свидетелей и монах, — тихо пояснил Тиро, склонившись к Лексу.

Лекс пересчитал людей на кухне. Одиннадцать человек. Только после этого на кухню зашел Тарис со свернутой шкурой в руках. Шкурка была небольшой, песочно-желтого цвета, с коротким шелковистым мехом.

— Если берешь младшего мужа, то шкура обязательна, — также шепотом прокомментировал Тиро, — это песчаный кот. Злобный хищник, охотится днем, когда все от жары едва живые бродят. А если берешь только жену, то шкура не обязательна. Хотя не обязательно, чтобы шкура была только тобой добытая. Некоторые берут шкуру в роду, но Тарис сам добыл шкуру, во время последнего похода, поэтому и посчитал это добрым знаком, чтобы взять Зюзю в семью. Очень повезло малышу, боги к нему явно благосклонны.

Пока Тиро тихо бубнил на ухо рыжику, поясняя нюансы местного домоустроения, на кухню зашел Зюзя, который явно волновался, его даже немного потряхивало от переживаний. Следом зашла Милка, она была как раз безмятежна и довольна. У Зюзи и Милки были похожие туники. Только у Зюзи короче и из-под нее торчали приснопамятные штанишки. На их головах покоились совершенно одинаковые венки, и волосы были одинаково распущены по плечам.

Тарис плавным движением положил шкуру между камином и ведром, и с трудом поднялся. Было видно, что нога доставляет ему неудобство, но он старался держаться ровно. Первым на шкуру ступил Зюзя и просто засветился от счастья, а потом подвинулся, чтобы на шкуру могла наступить и Милка. Монах забубнил молитву, призывая духов огня, воды и семейного крова засвидетельствовать этот брак. А потом протянул Тарису лепешку. Тарис помолился матери Ящерице и Семизубому, благодаря за то, что они благословили его на этот брак, и попросил благополучия для своей семьи. После этого протянул лепешку Зюзе и Милке. Они отщипнули по кусочку от лепешки, а потом сравнили кусочки. У Милки кусочек оказался крупнее, чем у Зюзи. Она довольно рассмеялась, а паренек прижался к ней с крайне довольной улыбкой, как будто это именно то, что он и хотел.

— Милка в браке будет старше Зюзи, — пояснил Тиро, — у нее кусочек больше, чем у младшего. Но это и правильнее, у Милки характер покрепче, чем у Зюзи будет.

После этого Тарис отщипнул кусок лепешки и бросил в огонь, следующий в воду, а последний зашвырнул в темный угол дома, куда не доставал ни луч солнца, ни свет очага. А после этого монах опять что-то стал бубнить о богах, заветах предков, о плодородии и процветании, а молодые в это время быстренько жевали доставшиеся кусочки лепешки. Тарис смолотил оставшуюся лепешку быстрее обоих супругов. Тиро опять хмыкнул и пробубнил, что Тарис сегодня не завтракал, а если бы вчера еще и не поужинал, то проглотил бы ее даже не жуя.

Монах зачем-то заглянул в ведро и объявил, что духи приняли жертву и брак считается состоявшимся. Люди, которые наблюдали за церемонией со двора, радостно закричали, а все, кто был на кухне, бросились поздравлять новую семью. Тариса обнимали и хлопали по плечам и спине, Милка тем временем заплетала Зюзе косу, а потом Зюзя быстро подвязал Милке хвост и закрутил ей пучок, закрепив его двумя длинными шпильками. И только после этого их стали поздравлять с законным браком. Со двора зашли люди, и вскоре вся троица оказалась затискана и зацелована.

Тарису при всем этом отпускали весьма едкие шуточки, с рекомендациями, как именно ему стоит обходиться с семьей, а Милку и Зюзю не забывали хлопать по попам и при этом желали… много чего интересного, Лекс аж заслушался, после подобных поздравлений его словарный запас пошлостей и ехидных выражений значительно пополнился.

А после была еда и танцы. Кто-то начал на радостях отплясывать, кто-то потянулся к столам, заставленным полными мисками. В животе рыжика призывно зарычало, и Тиро, услышав трубные звуки от худощавого рыжика, со смехом потащил его к столам. Каждый желающий получал лепешку, которая в какой-то мере служила тарелкой. А потом каждый брал с больших блюд сочное мясо, душистую жареную рыбу или моллюсков, заправленных пряным соусом. А еще кальмаров, фаршированных рыбой и зеленью, странно пахнущие овощи, нарезанные как картошка фри, но пахнущие как угодно и с непередаваемыми вкусами, и, конечно же, фрукты и сладости.

Тиро не успокоился, пока Лекс не попробовал всего со столов. Под конец рыжик себя почувствовал фаршированным кальмаром. Даже пришлось ослабить пояс, чтобы он не перетягивал раздувшийся живот. Все люди ему приветливо улыбались, но при этом рассматривали, как единорога в городском зоопарке. Лекс уселся на скамейку возле довольного Тариса и смотрел вместе с ним, как танцуют и дурачатся гости. Он подобное видел однажды, когда попал на деревенскую свадьбу. Не корпоратив, когда «гуляют» сослуживцы, вначале пытаясь произвести впечатление на коллег, а потом, пускаясь во все тяжкие, а именно простые люди, которые давно знают друг друга и большинство состоит в родственных отношениях, пусть даже и дальних. Когда каждый знает всех, и все знают каждого с момента рождения.

Лекс вначале смеялся и веселился, наблюдая за гостями, а потом ему вдруг стало грустно. Он вдруг понял, что он не просто попал на чужой праздник, он в чужом городе и даже, более того, в чужом мире, и это одиночество вдруг резануло по сердцу. Александр Яворский никогда не страдал от своего одиночества. Да он никогда и не считал себя одиноким. Вначале был отец, пусть и далеко, в другом городе, но был, и ему можно было позвонить при желании поговорить или услышать родной голос. А потом был хоровод подруг, которые пытались ему дать то, чего у него никогда не было — семью. Он никогда даже не понимал, чего был лишен по своей вине. Прожив с отцом детство и юность, он шел за ним, как за наставником, за лидером, тот был образцом для подражания во всем, но кочевая жизнь по гарнизонам диктовала свои условия, которые и стали нормой в дальнейшей жизни.