Пламя и пепел (СИ) - Ружинская Марина "Mockingbird0406" - Страница 38

Впервые за эти две недели Эльжбета искренне улыбалась от радости. Или от постепенно накатывающей истерики — понять она не могла. С одной стороны, это очередное большое горе: осада, голод, жертвы и кровь. А с другой — она вернётся домой, где её ждёт любимая сестра Войцеха…

И где каждый камень напоминает ей о Ежи.

Вспомнив об этом, графине больше не хотелось улыбаться. Сердце снова забилось чаще, руки задрожали, и страх вернулся к ней, будто бы приставив к горлу нож и не давая дышать спокойно. Близился вечер, а следом за ним — тугая ночь, полная тоски. Стоило бы уже привыкнуть к этому, стоило бы смириться, но нет… Этот убийственный холод, видимо, был уже навсегда.

Нужно было отправляться в свои покои и скорее ложиться спать, чтобы не терзаться воспоминаниями и мыслями об этом. Может быть, хоть эта ночь пройдёт спокойно, без содроганий, без кошмаров.

Эльжбета уже почти дошла до нужной двери, как чья-то мягкая и тёплая рука схватила её за запястье. Графиня вздрогнула, обернулась и увидела перед собой Ульрику. О, богиня, мать всего живого, что ей нужно в столь поздний час? Герцогиня Рихтер смотрела растерянно, с лёгкой неуверенностью и смятением, будто бы убила кого-то и стояла в непонимании, что только что совершила.

Эльжбета хотела выдернуть руку, но Ульрика сжала её сильнее. И это та женщина, которая безжалостно пытала ветианцев?

— Ваше сиятельство, вы ведь завтра уезжаете? — Она говорила как обычно монотонно, хотя в её лице читалось какое-то волнение и растерянность.

— Да, — ответила Эльжбета тихо, всё ещё недоумевая от того, что происходит. Герцогиня продолжала сжимать её руку. Того гляди, и к стене прижмёт. Графиня не знала, на что способна Ульрика. Она была выше и явно сильнее. А у Эльжбеты при себе не было даже кинжала.

— Можете уделить мне хотя бы… полчаса? — Голос Ульрики дрогнул на последнем слове. Эльжбета вздохнула.

— Говорите, что вам нужно. Только побыстрее, — устало проговорила Эльжбета и снова попыталась выдернуть руку. Ульрика не отпускала. В её фиолетовых глазах плескался страх, смешанный с какой-то страстью, рьяностью. Будто бы если она отпустит её, то потеряет её навсегда и больше никогда не увидит.

— Простите… — Ульрика запнулась, пытаясь подобрать слова. — Я хотела сказать… я так давно люблю вас. — Она снова подняла взволнованный взгляд на Эльжбету. Графиня стояла в замешательстве, понятия не имея, что отвечать Ульрике. Руки снова задрожали, сердце забилось сильнее. Ей захотелось, ничего не объясняя, уйти, убежать, но это было бы так глупо с её стороны. Она, в конце концов, взрослый человек. Вид Ульрики казался ей растерянным. Даже как-то жалко её стало…

— Я… боюсь вас расстроить, сейчас мне совсем не до отношений. — Эльжбета нервно усмехнулась.

— Поймите меня: я больше не могу. Когда вас нет, мне кажется, я умираю. Когда вы есть, я хочу бежать, прятаться и выжидать непонятно чего. Как будто… — Ульрика запнулась, схватила графиню за вторую руку и замерла, смотря ей в глаза. — Всё время, пока велась подготовка к войне, пока длится эта война. Всё время. — Её голос неожиданно перестал быть монотонным. Герцогиня перешла на громкий шёпот, её руки тряслись, а лицо как-то странно блестело. Эльжбета стояла в ошеломлении, понятия не имея, что отвечать. Она была не против, чтобы кто-то любил её. Она была не против отношений с женщиной, но боль от потери, страх, пустота в душе — всё это теперь надолго. Да и не любила она Ульрику, просто не могла любить. И вообще, кажется, уже не могла никого любить кроме покойного Ежи.

— Вы, может быть, пьяны или не в своём уме? — слабым голосом спросила графиня, чувствуя, как накатывает бессилие, и глазам подступают слёзы.

— Нет. — Ульрика резко подалась вперёд, пытаясь прижать к себе Эльжбету, но та резко вырвалась, отстранилась и ударила её по лицу.

По спине снова прошёлся холод. Герцогиня схватилась за левую щёку, бросила на графиню последний испуганный взгляд и убежала. Эльжбета всё ещё стояла в коридоре, тяжело дыша и не совсем не понимая, что происходит.

Она вошла внутрь комнаты, закрылась на ключ, прислонилась к двери спиной и медленно сползла по ней вниз. Богиня, ей и так было неописуемо плохо уже вторую неделю, ей хотелось снова остаться одной хотя бы на эту ночь, как тут её остановили почти прямо перед дверью. Эльжбета со свистом втянула в себя воздух, выдохнула и прислонила руку к груди. Слёзы сами полились из её глаз, руки задрожали сильнее. Графиня прижала руку ко рту и сдавленно всхлипнула.

Её правая рука, всё ещё горевшая от нанесённого удара, безвольно опустилась на бедро. Из кармана платья вывалилось то самое кольцо, которое она двадцать три года носила на среднем пальце правой руки.

Графиня осторожно подняла его и прижала к себе.

Комментарий к Глава 9

стекло вода и говно какоет (с) я (серьёзно, по-моему тут всё хуже некуда, я редачила мельон раз и всё равно неоч уверена)

Элис - это типа верховная богиня (когда-нибудь я заебусь с пантеоном эллибийских бог_инь, а пока мне очень лень)

========== Глава 10 ==========

Она бежала уже четвёртый день, не встречая на своём пути таверн или поселений — только разрушенные, сгоревшие дома, в которых ещё недели три назад кипела жизнь. Вокруг был только холодный, казавшийся бесконечным лес. Он был известен в народе как пьяный, жуткий, заколдованный — как только не называли его между собой. Всё из-за того, что деревья в этом лесу имели наклонённые и изогнутые стволы, а не ровные, как у обычных деревьев. Считалось, что это — дело рук ведьм, обитавших здесь.

Вот только пока единственными живыми обитателями леса, встречавшимися Эйуми на пути, были птицы и белки, скакавшие между стволами. Из людей тут только трупы, повешенные на деревьях — сами они лишили себя жизни, или кто-то помог им в этом — было неизвестно. В их карманах можно было найти немного денег, у одного на поясе висел кинжал, у кого-то было даже свежее яблоко. С них можно было стянуть одежду, но в ней Эйуми не нуждалась. Ей удалось украсть у одного из стражников одежду: тунику, брюки и сапоги. Теперь её вполне могли принять за эрхонку их солдаты.

В пути её сопровождали боль в ногах, страшная усталость и звериный голод. Находясь в плену, Эйуми и так почти не ела, а добыть пропитание в лесу самостоятельно было трудно. Приходилось есть, что попало. Ночью всё равно нужно было разжигать огонь, чтобы хищники не приближались. Вот только за всё это время Эйуми не встречала тут даже зайцев — только белки, мелкие грызуны да птицы, певшие свои песни где-то в кронах деревьев. Ничего. Словно лес вымер вместе с десятками деревень вокруг.

Эйуми даже представить не могла, что когда-то будет так сильно мечтать о мягкой тёплой постели, но ничуть не жалела о том, что сбежала. В темнице было в сотню раз хуже, хотя бы потому, что рядом был враг. Каждый день к ней приходили люди, убившие её сына, несколько раз грозились убить и её, били, унижали, оскорбляли, кормили отвратительной пищей и почти не давали воды. Ещё повезло, что её не отправили в Мёллендорф. Хотя и в родном Мурасаки ужасов хватало.

Всё это пробуждало в Эйуми такую лютую ненависть, какую она никогда ещё не испытывала, будучи человеком спокойным и относящимся ко всему снисходительно.

Она не знала, сколько ей ещё бежать до ближайшего замка, нетронутого эрхонцами, и с каждым днём ей всё меньше верилось в то, что из леса вообще есть выход. Возвращаться назад было равносильно самоубийству, и жизнь в лесу казалась Эйуми не такой уж и дикостью. В конце концов, если она не найдёт отсюда выход, пропитание здесь герцогиня себе точно отыщет.

Но пока ей хотелось спокойно поужинать и поспать хоть в самом захолустной и бедной таверне с одними ворами да убийцами внутри, и она не теряла надежды. В случае столкновения с вором постоять за себя Эйуми могла, а вот создать себе еду из воздуха — нет.

И на пятый день лес неожиданно кончился, герцогиня вышла на открытую дорогу, на левой стороне которой прямо возле леса стояла небольшая таверна с поломанной, потрескавшейся вывеской. К великому удивлению, внутри было довольно чисто и просторно. Эйуми встретила довольно миловидная хозяйка, явно из числа богатых крестьян. В её речи слышался деревенский говор, хотя девушка старалась говорить как дворянка и некоторые сложные, не характерные для крестьянской речи слова, произносила просто для того, чтобы произвести впечатление, не особо понимая их значение. Похоже, Эйуми она не узнала. В общем-то, вряд ли крестьянка видела её до этого даже на портретах, хотя о Мурасаки за пределами Мин знали больше, чем о других, более мелких графах и герцогах.