Пламя и пепел (СИ) - Ружинская Марина "Mockingbird0406" - Страница 36

В зале остались только Ульрика и Эльжбета, с каким-то странным смятением смотревшие друг на друга минуты две.

— Вы выглядите бледной, ваше сиятельство. — Герцогиня Рихтер явно скучала и просто искала возможности поговорить с кем-то. Она снова была одета в жёлтое, её волосы были заплетены в длинную косу и подвязаны пурпурной траурной лентой. Ульрика была выше Эльжбеты примерно на на две головы, сильнее и на пять лет моложе. На момент войны с Ауксинисом герцогине Рихтер, как и Ежи, было двадцать лет, но участвовать в боевых действиях она отказалась. Эльжбета не винила, не ненавидела её за это — у неё был выбор, и война всё равно давно прошла, к тому же, была выиграна.

— Ничего, это пройдёт. Просто усталость, — с усмешкой отозвалась графиня и почувствовала, что ей неожиданно захотелось выпить. Эльжбета не слишком любила вино и, тем более, что-то крепче, но острое и внезапно возникшее желание было настолько сильным, что она буквально ощущала терпкий, чуть горьковатый вкус на языке.

— Вам бы отдохнуть день-два, да с нынешними событиями это почти невозможно. Вот война закончится… — Ульрика не договорила и просто покачала головой. Сердце пропустило удар. Думать о том, что будет после окончания войны, Эльжбете было страшно. Ей вообще не хотелось думать о том, что будет. Завтра ли, послезавтра, тем более, о том, что будет через пару лет. По идее, ей должны достаться выгодные земли, богатство, и, если Эрхон обретёт в итоге независимость, высокая должность при королевском дворе.

Эльжбета почувствовала тепло. Герцогиня обняла её за плечи.

— Это больно — терять любимых. Мы вот с сестрой почти не общались, жили довольно далеко, у нас большая разница в возрасте — десять лет… — Герцогиня вздохнула. — И вроде бы чувства, что из моей жизни исчезло что-то важное, нет. Но… мы ведь росли вместе. После того, как мать умерла, рожая её, роднее Кирстен для меня не было никого. И я очень жалею о том, что мы так мало общались во взрослой жизни.

— Я свою младшую сестру уже двадцать три года не видела. — Эльжбета покачала головой. Ульрика провела рукой по её спине, заставив вздрогнуть. У герцогини были очень холодные, но мягкие и нежные руки. Это слегка удивило Эльжбету: Ульрика была склонна к тяжёлой и изнуряющей работе, была прекрасной воительницей и не производила впечатление нежной и осторожной женщины. Но её прикосновения были до мурашек приятными. Эльжбета замерла, боясь двигаться и говорить. — И почти тринадцать лет мы не переписываемся. Они с матерью бежали от войны в Варнос… Она даже на мою свадьбу не приезжала. Это был такой чудный день, что я как-то не придала этому значение. Может быть, Ева возненавидела меня за что-то, но меня радует, что она хотя бы жива. — Графиня закрыла глаза и прижала руку ко лбу. О Элис, мать всего живого, как же она всё-таки жалела о том, что связь с сестрой оборвалась. Ей было даже слегка стыдно и совестно за то, что она почти не вспоминала о ней долгое время. Но писать Еве всё равно было как-то… страшно спустя столько лет. Наверное, сестра действительно обижена на что-то…

— Может, уже поздно для этого, но вы простите меня за то, что тогда пропустила мимо ушей вашу просьбу участвовать в войне с Ауксинисом, — начала немного неуверенно Ульрика. С чего бы ей сейчас вспоминать об этом? Неужели её, Ульрику Рихтер, заботит такая мелочь? Эльжбета помнила, как герцогиня в своё время отказывалась участвовать, отнесшись с невероятным пренебрежением ко всем предложенным условиям. Может, она просто боялась умереть, а может ей не обещали достаточно хорошего вознаграждения?

— Забыли. Та война и так была выиграна. Нам бы с этой разобраться. — Эльжбета горько усмехнулась и подошла к окну. Ей уже было всё равно, что там было. Времена войны в Ауксинисе стали чуть ли не лучшими в её жизни, а теперь это всё больше не имело значения.

Рука Ульрики соскользнула с её спины, заставив графиню вздрогнуть снова. Она почувствовала, как сердце бешено забилось в груди. Все эти прикосновения дарили ей какие-то странные, но приятные ощущения, отчего становилось немного неудобно — она ж ведь почти не знает Ульрику. Эльжбета высунула голову в окно. На улице стояла июльская жара, и в замке было очень душно. Графиня ненавидела жару. В пекло обычно ничего не хотелось делать.

— Меня леди Штакельберг, наверное, скоро опять в Мёллендорф со Склодовской на пару дней отправит. — Ульрика принялась мерить комнату шагами. Её голос звучал всё более неуверенно и бесцветно. Волнуется.

— Неужели пытки приносят вам удовольствие? — спросила графиня дрогнувшим голосом. Вся эта идея с массовым истреблением ветианцев казалась ей глупой и бессмысленной, что бы там ни происходило у Ильзе в голове и в личной жизни. Эльжбета не знала причин, потому не могла делать однозначных выводов, но эта ненависть казалась ей пустой. Очень жаль, что она достигла таких размеров. Вот только идти против миледи было бесполезно. А не подчиниться Эльжбета не могла. Долг, уважение к матери Ильзе, Гертруде, которая до последнего не верила в необходимость войны. Раз уж Эльжбета защищала интересы Ильзе, она должна была приложить все усилия, чтобы выиграть ей эту войну.

— Нет, ваше сиятельство. Мне приносят удовольствие деньги, — с улыбкой ответила Ульрика. — А за пытки платят прилично.

Графиня промолчала. Герцогиня Рихтер показалась ей умной женщиной, но в отношении пыток понять её Эльжбета не могла. И, пожалуй, всё же не стоит изливать ей душу, рассказывать о том, как ей больно и как страшно. Доверять Ульрике казалось сомнительным удовольствием, хотя у неё тоже умер близкий человек. Она казалась Эльжбете совершенно бесчувственной, и это пугало.

— И всё же, беда сближает. — Ульрика снова приблизилась к графине и приобняла за плечи. — Мы легко теряем на войне родных, но так же легко можем обрести друзей, любимых, попавших в похожую ситуацию. Я искренне соболезную вам. — Графиня усмехнулась. Эти слова казались ей слишком уж наигранными, будто бы Ульрике было что-то от неё нужно, и она стремилась заполучить её расположение. Хотя, с её манерой довольно монотонно, почти безо всяких эмоций говорить, угадать её истинные мысли и чувства было сложно. Ульрика словно стеснялась, потому часто посмеивалась, говорила неуверенно, казалось, скрывала что-то. Либо это горе так сказалось на её поведении, либо… что?

— Может быть, выпьем? — Герцогиня Рихтер неуверенно улыбнулась. Эльжбета заметила на её щеках легкий румянец. — Вы не заняты сейчас?

— Извините, сейчас мне не до этого, — ответила графиня бесцветным голосом. На самом деле, выпить ей всё ещё хотелось. Но она предпочла бы выпить в одиночестве, чем с кем-то. Особенно с малознакомой женщиной, с которой она третий раз в жизни разговаривает.

Ульрику, кажется, эти слова сильно расстроили. Чуть ли не ранили, судя по её выражению лица. Она всё ещё продолжала улыбаться Эльжбете, но в её глазах светилось какое-то разочарование.

— Берегите себя, пожалуйста. — Герцогиня резким движением схватила графиню за левую руку, что та даже не успела её выдернуть или что-то возразить.

— Спасибо, — дрогнувшим голосом произнесла ошарашенная Эльжбета. Ульрика резко разжала руку, и графиня отошла от окна к двери, собираясь уйти в свои покои. — Надеюсь, с вашим мужем хоть всё будет в порядке. — Её голос дрогнул на последнем слове. Жгучее чувство страха вспыхнуло в груди. Так бывало с Эльжбетой всегда, когда ей было грустно и страшно и, скрасив немного эту печаль разговорами с кем-то, она была вынуждена прощаться с человеком, понимая, что теперь точно останется одна со своими страхами хоть на одну ночь. И, с другой стороны, хотелось уже поскорее попрощаться. А чувство страха… Оно, на самом деле, всегда теперь было с ней, в какие-то моменты просто обостряясь. Видимо, так продлится ещё долго.

— И с вашей сестрой тоже. Как с младшей, так и со старшей, — ответила Ульрика с улыбкой, и они распрощались поцелуем в щёку.

***

— Ваше сиятельство, вести из Кюгеля. — Служанка, одетая в тёмно-синее мужское платье и коричневые штаны, встретила Эльжбету возле двери в её покои. Графиня даже не успела ничего ей возразить или толком почувствовать, как следом за служанкой подбежал, запыхаясь, высокий светловолосый юноша в дорожной одежде — гонец, державший в руках маленькую запечатанную записку — это не походило даже на свиток.