Пламя и пепел (СИ) - Ружинская Марина "Mockingbird0406" - Страница 25

Джуничи устало свесил голову на бок и дотронулся пальцами переносицы — её снова пронзила острая боль. Герцог в последнее время часто страдал от головных болей. Они были постоянными и если уж и стихали, возвращались потом с новой силой. Поначалу боль всегда была острой и резкой, будто бы в лоб всадили нож и ещё поводили им там, внутри. Потом же она становилась ноющей, раздражающей, сопровождалась звоном в ушах, потемнением в глазах, а иногда и обмораками. Мурасаки привык считать, что это всё лишь на нервной почве, хотя лекари начинали беспокоиться, не страдает ли его сиятельство какой-то страшной болезнью.

Джуничи покачал головой. Даже если это и так, времени на лечение не было.

Он бросил короткий взгляд на сикомидзуэ, лежавший на столе. Этот меч, являвший собой трость со скрытым клинком, был дорог Джуничи. Он достался ему от бабушки и был с ним почти всю сознательную жизнь. Мурасаки не расставался с ним почти никогда. Он ни разу не пригодился ему в настоящем большом сражении. Всего один раз, на дуэли с каким-то графом. Хоть меч и предназначался скорее для внезапной атаки, нежели для продолжительного боя, Джуничи тогда воспользовался им и сумел смертельно ранить противника. Это дело потом с трудом удалось замять — дуэли в Ламахоне были вне закона.

Мурасаки бережно провёл пальцами по ножнам. Ему казалось, что он действительно любит этот меч, словно у него тоже была душа и чувства. Возможно, сикомидзуэ просто напоминал ему о бабушке, которая была образцовой воительницей в глазах юноши, но Джуничи придавал ему особое значение. Мурасаки, конечно, сильно скучал по бабушке, но сикомидзуэ давно стал его частью, его личным оружием. Мурасаки осторожно коснулся рукояти. На чёрном дереве было вырезано имя, всего два иероглифа — Ночной ветер.

Теперь, похоже, меч ему не понадобится. Эрхонцы разорят замок, и сикомидзуэ присвоят какой-нибудь герцогине, графине или кому-то ещё… Мурасаки убрал руку от меча и покачал головой. Расставаться ни с мечом, ни с замком не хотелось. Он родился и вырос в этих стенах, он был хозяином этих мест, здесь жили его предки, за этот замок проливали кровь его люди. Что ж, теперь это всё достанется кому-то другому, и честь Мурасаки станет фальшивым золотом. Или, может быть, свои будут помнить о нём и воспоют его имя в легендах, именуя последним воином мёртвой земли?

К счастью, Джуничи пока не был последним — в Ламахоне ещё тысячи воинов, земли которых ещё живы, семьи которых ещё целы. Солдат, которые в любой миг готовы взять оружие и сражаться за родину до последнего вздоха. В глубине души Мурасаки хотелось ещё надеяться на что-то. Вдруг кто-то всё-таки придёт с войском на помощь…

Раздался стук в дверь, и Джуничи тихим голосом разрешил войти. Это был Рокеру Ким — рыцарь из феода, разрушенного междоусобицей ещё до войны. Ему было некуда деваться, когда эрхонцы вторглись в Ламахон. Но Мурасаки смиловался над ним и отправил сначала в разведку, а затем назначил главнокомандующим. Молодой капитан приглянулся Эйуми — матери Джуничи, а это значило многое. Она, как и бабушка, была мудрой женщиной, прошедшей в своё время не одно сражение. Да и сам Мурасаки с течением времени увидел, что выбрал достойного помощника. Ким когда-то был оруженосцем Джоши, но не проявлял себя как особенно выдающийся ученик, не демонстрировал ценных качеств. Похоже, служба и долгие годы гражданской войны сильно закалили и изменили его в лучшую сторону.

— Ваше сиятельство. — Рокеру откланялся и протянул сюзерену незапечатанный свиток. Джуничи развернул его и, прочитав первые пару строк, и резко отбросил, словно порченый. Ким испуганно взглянул на сюзерена, сидевшего перед ним не шевелясь с широко раскрытыми глазами. Он, похоже, знал содержание письма, но его реакция не была такой бурной. Рокеру смотрел скорее печально, нежели испуганно.

Руки Джуничи задрожали. Он не мог поверить в то, что принц Иори умер. Только не сейчас, не во время войны.

Сам Рокеру выглядел куда менее потрясённым. Скорее опечаленным, силящимся найти подходящие слова для описания своего ужаса. Возможно, в этом сыграл вину и голод, и отсутствие света, но Рокеру казался куда бледнее, чем обычно. К его скорбному лицу только свечи в руках и белых одежд не хватало…

— Принц скончался утром второго мая… — Придя в себя, Мурасаки перечитал первые строки. — Почему мы узнали только сейчас, что он был болен? — Джуничи поднял взволнованный гневный взгляд на вассала. Ким промолчал. Он знал едва ли больше сюзерена. Да и что бы изменила весть о том, что принц умирает? Он и так бы не мог отправить в Мурасаки отряд на помщь, так как наверняка не знал. Король и его мать в войну пока не вмешивались, феодалы Ламахона справлялись сами.

Вне себя от ужаса, гнева и потрясения, Мурасаки дочитал письмо до конца и откинулся на спинку стула, тяжело вздохнув.

— Если умрёт и Эша… будет смута, — тихо произнёс Рокеру и поднял взволнованный взгляд на сюзерена. Джуничи ничего не ответил. Это было очевидно. У принца Иори не было ни жены, ни детей. Королева Эша была слишком стара, чтобы родить нового наследника, а потому конец династии был неминуем. Мурасаки нервно сглотнул. Только бы не во время войны. Хоть через год после неё, но только не сейчас. Без королевы страна станет беззащитной. Это будет слишком лёгкая добыча и для Эрхона, и для других стран и земель. Стране нужно время, чтобы восстановить силы, и тогда, может быть, она и выдержит. Сейчас же она рискует превратиться в руины.

Джуничи положил голову на руки и закрыл глаза, пытаясь привести в порядок мысли. Всё же не верилось, что это произошло. Это означало только одно: гражданскую войну. Рокеру, стоявший рядом, чуть не плакал. Он, видимо, понимал, что слёзы ничего не изменят. С другой же стороны, Эша Монкут пока не умерла и наверняка попытается что-то предпринять. Джуничи даже не хотелось думать об этом. И так голова буквально плавится, и так его замок пребывает в осаде… Если он будет думать ещё и о возможной смуте, то просто сойдёт с ума.

— Её сиятельство Эйуми знает? — Ким кивнул. — Никому не говори про Воронёный клинок. То, что сказано о нём в письме — только между нами. — Об этом Мурасаки предпочёл даже ничего не расспрашивать у вассала и даже как-то забыл об этой не менее важной детали. Его отчасти удивило, что Иори завещал клинок не матери, но, с другой стороны, показалось разумным.

Рокеру снова кивнул в ответ.

Джуничи, не обращая внимание на него, но и не приказывая ему уходить, вновь подошёл к окну. Он так давно не спускался в город, туда, где жили крестьяне, оставшиеся почти без еды и воды полгода назад. Конечно, они ещё держались, зимой растапливали снег и пили, ели крыс и кошек, обитавших в замке и городе, но и эти ресурсы рано или поздно заканчивались. Вода в реках была отравлена, а снег растаял уже почти месяц назад. Все припасы вышли. Почти никакой живности не осталось. Город опустел мгновенно. А вылазки, попытки своровать что-то у эрхонских солдат нередко заканчивались плохо. Так погибли несколько горожан, с которыми герцог близко общался.

Воспоминания об их смерти заставили содрогнуться. Какие же всё-таки эрхонцы жестокие. Но Мурасаки гордился своим народом: они умирали не в тепле и покое, а в осаждённом городе, многие — на полях сражений. Умереть за родину — это большая честь. Всех этих воинов ждёт покой и вечная слава после их героической смерти.

Самому Джуничи и его семье было едва ли легче. Припасы кончились чуть более двух недель назад. Теперь и им предстояло питаться чем придётся. А подкрепление не поступит. Джуничи больше не отправлял писем — последние три раза их, похоже, перехватывали.

Мурасаки устало вздохнул и зажмурил глаза. Мать умоляла его сдать замок. Она настолько устала от осады, что не раз повторяла, что готова сдаться даже на дискрецию. Он был отчасти согласен с ней, но сильно сомневался и колебался. Переговоры, которые велись, были безрезультатны. А в разведку отправлять было просто некого: все, кто мог, занимались обороной замка или просто повымирали от голода и болезней.