Алые Розы (СИ) - Карелин Андрей Дмитриевич - Страница 23

— Прости, Саш, я не права, я терпела, притворялась, что люблю тебя, я даже сама отчасти в это верила. Я хотела, чтобы у нас всё было, хотела тебя любить, искренне, но я оказалась не той, которая нужна тебе. — Я просто мастер красноречия, сама не могу понять, что ему только что сказала. Пить надо меньше, чтобы язык не заплетался.

— Ладно, проехали… Никогда так больше не делай, не давай людям ложной надежды.

— Хорошо, хорошо, Сашенька, прости ещё раз! Мне жаль, мне, правда, жаль… — Не могу подобрать слова; с таким словарным запасом, как у меня, надо было в ПТУ поступать, а не в институт.

— Но ведь мы занимались любовью, тебе даже нравилось.

— Это было до того, как я переспала с Викой. И с ней мне понравилось в сто раз больше. Тебе же с ней нравится?

— При чём тут это? Я же парень. — Сашка такой непонятливый! Да ещё и с патриархальными замашками.

— Саш, ну какая разница? Сердце не выбирает… У меня такое чувство, что ты осуждаешь меня за то, что я лесбиянка. Как будто это я сама захотела такой стать. — Мне так обидно, так обидно! Он меня не понимает. Никто не может меня понять!

— Прости, Юлечка, меня иногда заносит.

— Это ты меня прости, Сашка. — Я уже чуть не плачу, так его жалко!

— Юль, я тебя всё ещё люблю. Дверь для тебя всегда открыта.

— А как же Вика? — не понимаю я.

— А что Вика? — удивляется он. — Думаешь, я машина: раз! — и разлюбил, два! — и полюбил другую? Я так сильно тебя люблю! Что угодно тебе прощу, только вернись!

— Сашка, будь с Викой, пожалуйста! — плачу я. — Не хочу и ей сердце разбивать, я слишком сильно её люблю!

— Но она же твоё разбила…

Молчу, ничего не говорю. Не знаю, что сказать.

— Саш, дай Вике трубочку. — Из моих глаз продолжат течь слёзы.

— Хочешь отбить у меня девушку?

— Да, постараюсь, — сквозь слёзы улыбаюсь я. — Может, позвать её к телефону?

— Ну, попробуй, — явно улыбается Сашка. Я слышу какой-то шорох, и трубка переходит из рук в руки.

— Да, Юля? — слышу голос Вики.

— Приветик, моё солнышко, — говорю я шёпотом. Голос куда-то пропал. Я боюсь даже пошелохнуться, чтобы не пропустить ничего из того, что она произнесёт.

— Сашка всё тебе сказал, — говорит она. — Не думаю, что мне нужно повторять. Ты же умненькая, всё поняла?

— Я ничего не понимаю, — говорю и всхлипываю. Чёрт, что со мной происходит, и почему именно со мной?!

— Юля, Юлечка, милая… — говорит она с такой нежностью, как мамочка со своей доченькой. — Ну ты же всё понимаешь. Я знаю, как тебе сейчас больно, и не хочу делать ещё больнее. Ну давай хоть какое-то время не созваниваться.

Это звучит лучше, чем то, что предлагал Сашка, и всё равно жестоко по отношению ко мне.

— Как долго? — спрашиваю я. Как будто мне судья срок присуждает.

— Давай хотя бы неделю друг другу не звонить, — мягко предлагает она.

— За неделю без тебя я сдохну. — Я тянусь к бутылке, делаю пару глотков мерзкого ликёра и ставлю её назад на пол.

— И что ты предлагаешь? Бросить Сашку и стать, как ты, лесбиянкой? Тогда тебе станет легче?

— Наверное.

— Наверное или точно? А то ты хочешь разрушить мою жизнь и не предлагаешь ничего взамен.

— Я не знаю что ответить, — говорю. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, я так люблю тебя, что готова позволить тебе самой выбирать.

— Типа, ты можешь мне запретить… — недовольно бормочет она. — Прости, Юлька, думаю, недельку нам лучше не общаться. Выдержишь?

— Постараюсь — всё равно ты не оставила мне другого выбора.

— Вот и хорошо… держись, моя хорошая! Тут ещё Сашка хотел тебе пару слов сказать.

Она передаёт ему трубку, а я чувствую в её словах нотки прощания, как будто мы расстаёмся с ней навсегда и больше никогда не увидимся. Мне больно, мне так больно! И кажется, будто я проваливаюсь в диван в какое-то мокрое и гиблое место. Здесь темно и страшно, а я держусь за телефон, ведь как он — единственное, что связывает меня с реальным миром. На полу — бутылка ликёра, но мне до неё уже не дотянуться.

— Юля, что с тобой происходит? — спрашивает Сашка.

Я приподнимаюсь на лопатках и смотрю на своё отражение. Да, вроде, всё нормально, только с головой проблемы. Да-а-а, голову тут однозначно менять надо!

— Сама не понимаю, что со мной, — говорю я.

— Проспись там хорошенько и не бухай больше. Чмоки-чмоки!

— Пока. — Я едва шевелю языком и кладу трубку.

У меня после этого разговора осталось странное послевкусие. Вроде как мы о чём-то договорились, да вот только я не помню, о чём. Ага, точно Вике не звонить целую неделю. Открываю в телефоне календарь и ставлю напоминалку: «Позвонить Вике». Это несложно, осталось всего шесть дней продержаться.

Я поднимаюсь с кровати и ковыляю в ванную. Перед глазами всё плывёт, свет мелькает, меня тошнит, а во рту жуткий привкус перегара. Беру бутылку и делаю ещё пару глотков этой гадости. Всё надеюсь добраться до золотой стружки — а вдруг там не фольга, а золото на дне бутылки? Но не допиваю: я же не алкаш — выдуть целую бутылку залпом, да ещё и почти без закуси. Сколько тут — ноль пять? Я не могу разобрать, циферки скачут в глазах.

Стягиваю с себя одежду и становлюсь под душ. Включаю сначала холодный. Нужно протрезветь как можно быстрее: если спать лягу пьяной — облююсь. В любом случае придётся с тазиком ночевать, а утром постель стирать, а я не знаю, как в этой стиралке режимы переключать. Свои трусики я стираю вручную авторским мылом. Не доверяю я это дело машинке.

Стою под холодным душем и мёрзну, синяя уже, стучу зубами, волосы мокрые, а я всё никак не трезвею.

«Давай, Юленька, трезвей!» — повторяю я. Мне с трудом удаётся хоть что-то разглядеть вокруг себя. Представляю, как кто-то сейчас заберётся в мою квартиру, рукой зажмёт мне нос, чтобы я начала дышать ртом, а после вставит туда свой член и заставит сосать. Хочешь дышать — соси и пытайся не проблеваться. Может, я хоть сосать научусь, правда, возненавижу это до конца своих дней. А после меня перевернут на живот и вставят член в мою «киску» или в попку, чтобы больнее было. Ну, или заставят дрочить, стоя перед ними на коленях. Это ещё самое безобидное.

Что у меня за мысли такие? Трезвей, Юленька, трезвей давай. Много раз повторяю сама себе, но без толку. Включаю тёплый душ, чтобы согреться. Всё равно не трезвею. От горячей воды меня развозит ещё сильнее.

Выключаю воду. Закутываюсь в полотенце и, пошатываясь, добираюсь до своей комнаты. Тут просто необходимы навыки хождения на автопилоте. Падаю на свою кровать, забираюсь под одеяло, а передо мной всё плывёт, так красиво. Нужно только поскорее заснуть, вырубиться пока меня не вырвало. Краем глаза замечаю бутылку, меня от одного её вида подташнивает. Закрываю глаза и отрубаюсь почти мгновенно.

Мне снится яркий цветной сон про какие-то цветы и крылья бабочек, снится моё голое тело, и снится Вика. Мне каждый день она снится. Во сне мы с ней всё делаем вместе: вместе ходим в кино и магазин, вместе учимся, спим в одной постели, иногда целуемся, мы неразлучны. Мама знает, что мы не просто подруги, и она не против. Ну, а окружающим нечего совать нос в наши с ней дела.

Даже не верится, что это сон. Ведь там мы с Викой безумно влюблены друг в друга, души друг в дружке не чаем. Вика обожает меня, обожает мою «кисулю», и её не оторвёшь от моих «лепесточков». Она называет меня ласточкой, звёздочкой, любимой девочкой.

Мы уже планируем ребёнка, решаем, кто из нас забеременеет первой (понятное дело не друг от друга, я же не совсем дурочка). И для этого у нас есть Сашка. Господи, какой классный сон! Не хочу просыпаться, хочу здесь остаться! И мамка счастлива, и все кругом знают и не осуждают нас. Ни косых взглядов, ни порицаний. «Любите, девочки, кого хотите, ведь что прекраснее любви на свете есть?» Вопрос, конечно, риторический.

Я открываю глаза, и меня жутко тошнит, сейчас вырвет. Потолок над головой вращается, а во рту едкий запах перегара. Приподнимаю голову, и меня мутит ещё сильнее. Меня едва не выворачивает прямо на кровать. Поднимаюсь и ковыляю в ванну… добежать бы… В унитаз я сейчас просто не попаду, я раньше никогда так не напивалась, чтобы блевать над унитазом.