Три с полтиной (СИ) - "Аlushka" - Страница 4

Люциус ныл не переставая. Ирвинг и не предполагал, что омега может быть настолько назойливым, раздражающим и дотошным. Он ходил за альфой по пятам, а когда Ирвинг его подчеркнуто игнорировал, бомбил телефон смсками, караулил под дверью и постоянно скулил, будто побитая дворняжка:

- Ну, И-и-ирв! Ну, ты уже достаточно меня наказал! Я все понял и раскаялся! Можно мне переехать обратно в свои покои? Мне тесно в маленькой гостиной, там нет большого экрана, а смотреть реалити шоу с планшета ужасно! И-и-рв! Я обещаю хорошо себя вести, я стану послушным-послушным мальчиком, позволь мне сходить на пиллинг! В моем любимом салоне акция, если сделать одновременно стрижку и укладку волос, они обещают маникюр в подарок, заплатить придется только за лак, а не за работу, ну, дай мне денег… И-и-ирв! Почему ты меня больше не любишь, я же твой сладкий омежка, я хочу быть красивым ради тебя, а давай сделаем мне пирсинг на сосках, это ужасно модно в новом сезоне, а бриллианты можно вынуть из того ужасного тяжеленного колье, которое я нашел в сейфе… Там было так много драгоценностей, почему ты никогда не дарил мне столько колец? Я тоже хочу выглядеть шикарно, как Данко! И-и-ирв!

На него даже сердиться было абсолютно невозможно – этот мелкий балбес абсолютно не осознавал масштаба своих поступков. Он ныл на одной ноте, иногда срываясь на фальцет и умоляюще хлопая ресницами, а у Ирвинга от бесконечных требований уже через полчаса начинала болеть голова.

Он попробовал было посадить Люциуса под замок, но тот моментально упал в обморок, а тайно вызванный отрабатывающим последние дни домоуправом городской фельдшер диагностировал шоковое состояние и рекомендовал беречь столь тонкую нервную натуру. Адриан тут же прошипел, что нервы у Люциуса будут покрепче, чем у них всех вместе взятых, и отправил фельдшера восвояси – у фон Дрейков был подписан договор с медицинским центром, предоставляющим полный комплекс услуг. Люциус, едва услышав о перспективе отправиться на стационарное лечение в неврологическое отделение, тут же пришел в себя и изобразил глубочайшую скорбь и раскаяние.

Это был не дом, а цирк с клоунадой, и Ирвинг с ужасом представлял себе тот день, когда Люциус узнает о беременности Торна.

Торн же тем временем понемногу обживался. Помогал садовнику ухаживать за редкими цветами, часами просиживал в библиотеке, буквально вгрызаясь в учебники по социализации и естественным наукам, заинтересовался историей клана фон Дрейков, стал осваивать основы экономики. Каким-то чудом он поладил с огромным альфой-поваром, который держал в страхе даже Адриана – семья работала на фон Дрейков шестое поколение, относясь к омегам дома как к собственным и воспитывая их на свой лад, - и уговорил его внести изменения в привычное меню. Теперь к столу время от времени подавались острые, пряные мясные блюда, приготовленные на открытом огне, рецепты которых Торн обнаружил в дневниках фон Дрейков, и которые Ирвинг ел разве что в глубоком детстве, и вкуснейший ягодно-малиновый морс.

Вроде бы незаметный и не облеченный никакой властью, Торн ухитрялся привносить в дом собственные правила, наполняя комнаты уютом. Через пару месяцев в большой гостиной сменился интерьер – вместо яркого, вызывающего багрянца появились мягкие золотисто-коричневые тона, сад окрасился солнечно-желтым и ярко-голубым, исчезла помпезная альпийская горка, ее заменили причудливой формы красивые клумбы. Распорядок дня Торн тоже организовал свой собственный. Рано вставал, завтракая с Адрианом в маленькой гостиной, потом вел старшего мужа на физиотерапию и на массаж. Массажистов присылали из медцентра, и Торн забраковал троих, прежде чем остановился на кандидатуре хрупкого на вид омеги с сильными руками. Тот так хорошо знал свое дело, что Адриан вскоре почти перестал пользоваться палкой, без напряжения перемещаясь на близкие расстояния. Потом они шли отдыхать в сад, где Торн читал вслух, попутно задавая десятки вопросов, а Адриан, развалившись на низкой удобной кушетке, лениво отвечал и грелся на солнышке. К обеду, когда просыпался Люциус, старший и младший мужья уже успевали обсудить массу вопросов и переделать кучу дел и либо закрывались в покоях, либо уезжали из дома полюбоваться на рыбок в аквапарке, погулять по оранжерее или посетить выставку малоизвестных художников. Люциус бесился и психовал, оказавшись не у дел, но его мнение никто не принимал в расчет.

Ирвинг радовался тому, как поладили Торн с Адрианом, но почему-то считал, что у него самого отношения с молодым омегой не сложатся. Слишком уж они были разными, да и рана от гибели Данко еще не затянулась. Ирвинг купил Торна исключительно в качестве инкубатора для здоровых детей и тот факт, что парнишка оказался приятным во многих отношениях человеком, ничего для него не менял. Во всяком случае, поначалу.

Вот только оказалось, что Торн обладает невероятной способностью создавать вокруг себя уют не только в быту, но и в постели. Их первый раз был странным – немного неловким и невероятно невинным. Торн смущался, робел, восторженно ахал, а, кончив, принялся смотреть на альфу с таким обожанием в глазах, что уйти сразу к себе и оставить беднягу одного, как он планировал вначале, показалось Ирвингу неприличным. Он заснул, уложив тяжелую голову омеги себе на плечо и вдыхая приятный, будто травяной аромат его мягких волос, а к утру почувствовал себя прекрасно отдохнувшим.

Второй раз стал еще лучше, а третий – просто превосходным. Торн отдавался легко, щедро, безоглядно, с той простотой и естественностью, которой Ирвингу ужасно не хватало. Он думал, что не сможет после гибели Данко настолько наслаждаться сексом – и фатально ошибся.

В юности, с Адрианом, секс был похож на затянувшийся эксперимент. Вначале они просто развлекались, набираясь опыта и из любопытства пробуя те или иные варианты, потом разнообразили половую жизнь, пытаясь завести детей, а когда Адриан стал старше, Ирвингу приходилось применять все свое мастерство, чтобы доставить ему удовольствие. С Данко они горели оба – с первого дня. Ничего более яркого, темпераментного и страстного Ирвинг не мог себе и представить. Данко никогда не довольствовался малым, ему всегда нужно было больше, жестче, сильней, он словно доказывал кому-то что-то, оставляя отметины на Ирвинге и сам без стеснения щеголяя засосами и следами зубов. Жеманство и нарциссизм Люциуса в постели откровенно раздражали. А с Торном было хорошо и спокойно, без вспышек и драм, и это затягивало, как затягивает в бархатный сезон теплое море – хотелось купаться в нем бесконечно.

Ирвинг и сам не заметил, как стал проводить в спальне Торна сначала две, а потом и три ночи в неделю. Как невольно тянулся взлохматить ему волосы, проходя мимо, или притормаживал, наслаждаясь мягкой расслабленной улыбкой, адресованной только ему. Как сам гордо улыбался, узнавая про успехи младшего мужа в учебе, или оценивал выведенный им новый сорт бегоний. Как стал покупать для Торна любимые им пончики в шоколадной глазури по пути из офиса, а однажды, поддавшись порыву, заказал по каталогу три куста белого шиповника только потому, что накануне Торн обмолвился, что ему нравится аромат белых лепестков.

В тот день, когда Ирвинг поймал себя на мысли, что он уже третий месяц не заглядывает в комнаты Данко, Адриан затянул его в пустой кабинет и с загадочной улыбкой сообщил:

- Похоже, все твои подозрения были беспочвенны.

- Ты о чем? – не сразу понял Ирвинг.

- Помнишь, на прошлой неделе ты жаловался, что ни один твой муж не может понести, и переживал, что проблемы не только в омегах, но и в несовместимости с нашими организмами твоих сперматозоидов?

- И?…

- У Торна изменился запах. Я почувствовал сегодня утром.

Ирвинг сначала не осознал услышанного. Пару секунд подождал, вопросительно глядя на Адриана и ожидая продолжения, и вдруг сообразил. Как чистокровный и высокородный, его первый муж острее других воспринимал тонкости ароматов и определил изменение в состоянии Торна сразу же.