Мир без огня: на перекрёстке у рисовых полей (СИ) - "Felix Comrade" - Страница 15

— Тогда, почему вы продолжаете нас учить?

— А что нам остаётся, Юри? — она улыбнулась. — Сатомори — наш маленький мир. Такой же жестокий, как и тот, который там, за холмами. Не превращаться же нам в овощи? Мы люди, Юри. А люди не могут сидеть просто так, без дела.

— Я могу.

— Не можешь, — отрезала Ханакири. — Представь, что ты лежишь вот здесь, прямо на этом самом месте. Представила? А теперь представь, что ты лежишь тут день, второй, третий, неделю, а за ней месяц, а за ним год. Ты лежишь, а всё вокруг тебя живёт. Аи, Морико и Уми, все они веселятся, играют, читают, узнают что-то новое. А ты лежишь тут, Юри, лежишь и просто смотришь в небо. Сможешь так?

Юри не ответила. Не знала, что ответить. Не знала, как ответить.

— Знаешь, Юри, — женщина тяжело вздохнула. — Все избегают этой темы, но я скажу. Верёвкой делу не поможешь. То, что ты хотела сделать, Юри, очень плохой и глупый поступок. Потерять близкого человека — больно. Уж мне ли не знать. Но пройдёт время, и боль, какой бы сильной она сейчас не казалась, отступит. Отступит, вот увидишь!

— Не отступит, — Юри снова подняла глаза на серое небо. — Никогда не отступит.

— Просто нужно стараться, Юри, — Ханакири поднялась с земли. — Нужно быть сильной, Юри. Твоя сестра была сильной?

— Она была самая сильная! — крикнула девочка.

— А ты?

— А я нет.

— Будь сильной, Юри, — женщина протянула ей руку. — Стисни зубы, но будь сильной

***

— *Мгновение — и рухнули волны, что еще недавно вздымались громадой, и поднялись те, что расстилались ровною гладью, а воды в безграничном морском просторе не убавилось и не прибавилось ни на каплю, — голос Ханакири-сенсей был спокойным, мерным и усыпляющим. — Так устроена жизнь. Но человек — единственное в великой вселенной создание, от рождения наделенное страстями, даже понимая все это, вечно останется неразумным: он безрассудно радуется мимолетной победе и скорбит о временном поражении.

Женщина отошла от окна, за которым во всю валил снег. Зима накрыла Сатомори белоснежным мягким покрывалом, и вся деревня будто бы уснула. Дни тянулись медленно, были однообразными и жутко холодными.

— Эти слова были написаны Токутоми Кэндзиро. Кто из вас может объяснить мне их смысл?

— Ва! — послышался голос Рико с последней парты. — Я ничегошеньки не поняла! Какието воды, селенные, что-то там неразумное.

— Может быть, кто-нибудь всё же выскажет свои мысли?

— Могу предположить, — Уми скучающе подпёрла голову рукой. — Что по мнению Токутоми, человек по природе своей глуп и наивен. Что он, даже понимая всю суть бытия, так и остаётся заложником своих страстей, поддаваясь эйфории от совершенно незначительной победы, или же наоборот, сокрушаясь мелкому поражению.

— Интересное рассуждение, — улыбнулась Ханакири. — А как вы думаете, вы можете изменить этот мир? Сможете понять всю его глубину, и, как выразилась Уми-чан: суть бытия?

— Мир, он большой, — снова отозвалась Рико. — А я маленькая. Как я могу его изменить?

— Наполеон тоже был маленьким, — Ханакири засмеялась. — Однако, он сумел изменить мир и вписать своё имя в историю.

— Ничего мы не сможем изменить, — вдруг раздался голос Юри. — Что мы можем изменить, будучи запертыми в этой деревне?

— Юри… — Ханакири не договорила.

— Все эти книжки, все эти уроки, — девочка поднялась из-за парты. — Что это нам даёт? Мы останемся здесь навечно. Мир? Вселенная? Наша вселенная — Сатомори. Наш мир — Сатомори. Наш гроб — Сатомори.

— Юри, ты ошибаешься.

— Нет, Ханакири-сенсей. Это вы ошибаетесь.

Девочка поднялась из-за парты, схватила свой портфель и вышла из класса, демонстративно хлопнув дверью. В кабинете повисла неуютная тишина, которая разбавлялась лишь шумом метели за окном.

— Юри-чан злится? — Аи оторвалась от манги. — Почему?

— Юри… — учительница запнулась. — Нацуёши-сан просто немного устала.

— Ханакири-сенсей, — Уми тоже поднялась из-за парты. — Я думаю, с этим нужно чтото делать.

— У тебя есть идеи, Окико-сан?

— Да, есть одна, — она кивнула. — Мы можем ненадолго отлучиться с урока?

— Если это поможет…

— Должно помочь.

Юри спешно натягивала куртку. Ей хотелось как можно быстрее убежать, зарыться как можно глубже, потеряться, никого не видеть. Ей было страшно, ей было одиноко и невыносимо, адски больно.

До недавнего времени, жизнь, неспешная и тягучая, словно сладкий, свежесобранный мёд, имела смысл. Юри понимала, зачем учиться, зачем дружить, зачем существовать. А сейчас? Сейчас, всё: люди, места, события, время и она сама — превратились в набор несвязанных между собой картинок.

Нет, Юри — не сильная. Юри — обычная девочка, неспособная пережить все те напасти, которые навалились на неё. Сколько ни убеждай, сколько ни проводи сеансов, а всё это абсолютно бессмысленно. Кошмарные сны не излечить пустыми разговорами. Холодную пустоту не заполнить пилюлями.

— Юри, — в раздевалку вошла Уми. — Подожди.

Окико Уми — всегда умная, всегда собранная, всегда деятельная. Она не задавалась вопросами зачем и почему, ей был неинтересен процесс, её волновал лишь конечный результат. Всё в окружающем её мире было не более, чем набором формул и задач. Раскусишь одну, двигаешься к следующей. Таков смысл жизнь Окико Уми.

— Послушай меня, — голос её, словно металлический, не имел никакого окраса. — Я отлично тебя понимаю. Мне тоже трудно смириться, я также, как и ты, обеспокоена всем происходящим. Так, давай докопаемся до истины вместе?

— Вместе? — Юри опустила руки. — До истины? До какой истины ты будешь докапываться, Уми?

За спиной Уми, появилась печальная мордашка Аи. Девочка смотрела на всех откровенно, непонимающими ничего, глазами.

Комаэда Аи была окружена заботой родителей, она привыкла жить под опекой, и без неё становилась похожа на выпавшего из гнезда птенца, который безуспешно машет крыльями, в надежде вернуться на своё прежнее место.

И хотя Аи казалась жизнерадостным ребёнком, в душе её уже очень давно, зияла та же пустота, что и у Юри. Мать была для Аи тем самым гнездом, которое оберегало её от внешнего мира. Чтобы ни случилось в жизни Аи, она всегда знала где можно спрятаться, где можно отдышаться. Но однажды этого гнезда просто не стало. В один прекрасный летний день, самый дорогой для Аи человек уснул и больше не проснулся.

— Юри-чан, — раздался приглушённый голосок. — Я тоже буду искать. Честно-честно! Если ты хочешь, я обязательно найду эту самую истину! Только скажи!

— Ва! — Рико, беспардонно растолкала подруг. — Не люблю искать потерянные вещи. Но если эта истина тебе так нужна, то можешь на меня положиться.

Каватсуки Морико, несмотря на лёгкую глупость и деревенскую простодушность, прекрасно понимала чувства окружающих. Пожалуй, это был её дар. Рико всегда знала, когда появиться и что сказать.

Рико не волновал поиск смысла, не волновала её и страшная участь быть навечно запертой в Сатомори. Её волновал только велосипед, в который она вложила всю свою душу. Самым страшным для Рико было пропустить обед и получить подзатыльник от матери.

Каватсуки была порождением Сатомори, была связана с этой деревней невидимой нитью. Может, причиной тому её характер, может, наивность и глупость, а может, и нечто более глубокое, нечто более важное.

— Что бы ни случилось, — вновь раздался монотонный голос Уми. — Мы не дадим тебе наделать глупостей. Слышишь меня, Юри? Если тебе нужен смысл, если тебе нужна истина — мы достанем её для тебя.

Юри лишь слушала.

— Мы всегда будем на твоей стороне, Юри.

Такая простая фраза, неосторожно брошенная когда-то очень давно. Мог ли тогда кто-нибудь знать, насколько сильно эта фраза изменит Юри, изменит девочек, изменит Сатомори? Нет. Конечно, никто и не догадывался о всей тяжести своих преступлений.

А метель всё завывала. Тряслись оконные рамы, в стёкла врезались и тут же таяли тысячи маленьких снежинок. Четыре девочки стояли посреди раздевалки. Трещали подгнившие доски, скрипела, покачиваясь туда-сюда, дверь.