По ту сторону жизни - Лесина Екатерина - Страница 52

Широкая ладонь ложится на грудь Диттера, и Вильгельм хмыкает:

— Надо же… и… это просто отсрочка?

Я киваю.

— Надолго?

— Пока дело не закончится…

Нехорошо ругаться на неизвестном языке. Но мы оба понимаем: боги далеко не так щедры, чтобы отзываться на каждую просьбу.

— Возможно… потом… ей тоже не нравится, что происходит.

Он кивает. И продолжает:

— В учебниках пишут про одаренных, которые вдруг начали появляться… но не говорят, что эти одаренные творили. Один… достопочтенный бюргер, купивший в лавке колониальных товаров забавную фигурку, сошел с ума и сжег весь дом. Другая… тихая старушка, которой внуки поднесли веер, вдруг резко помолодела… и заодно отравила своих сыновей, дочерей, внуков и правнуков, и гостей, которые собрались, дабы отметить ее день рождения… старушка смеялась и говорила, что лишь взяла то, что сама некогда отдала. И таких случаев было не один и не два… как понимаешь, радости они не вызывали. Именно тогда и возник орден. Изначально мы лишь пытались предотвратить беду… искали людей, которые вдруг начинали вести себя странно. Вещи…

— Сжигали…

— Не без того. Время было… специфическим. И требовало жестких мер. Уже потом… когда сущности окончательно пробудились…

— Сущности?

Вильгельм поморщился и сказал:

— Наши богословы полагают их лишь отражениями истинного бога, которые воплотились в самостоятельные сущности, ибо слабый человеческий рассудок не способен постичь все величие божественной сути…

Богиня умела смеяться легко.

И смех ее был колючим первым снегом, первой вьюгой, которая поднялась в храме…

— Да, да… — Вильгельм смахнул лед с лица. — Мне это тоже… кажется, несколько… преувеличенным.

Снег горячий. И тает.

— Но я лишь простой дознаватель… куда мне… я вот дела расследую… как бы то ни было, но через сотню-другую лет стали появляться храмы… то есть сами по себе они возникали много раньше. В лесах… при поместьях… в городских катакомбах. Среди людей находились те, кто слышал зов и отвечал на него, кто делился кровью, взамен принимая силу и благословение…

Как мой предок, который рискнул умереть, чтобы вернуться измененным. Интересно, как его встретили на родине? Что-то сомневаюсь, что радостно. Не сожгли, и уже радость.

— Твой предок первым принес присягу короне. И когда… на границе возник очередной конфликт, он весьма наглядно продемонстрировал свою силу. Что? В Империи не так много первых родов… и каждый связан с определенной сутью, а потому приходится учить… да ладно, если бы учить… я даже зачет сдавал по героическим деяниям твоих предков.

Сочувствую.

И даже соболезную. Предки мои отличались редкостным умением вляпываться в эти самые деяния, которые позже становились героическими.

— Сперва инквизиция охотилась… не за всеми, те, кто доказал свою полезность короне, были неприкосновенны, как ты понимаешь.

А мой предок проявил себя хитрым засранцем. И силу получил. И неприкосновенность. И земли, надо полагать, на которых и возвел храм с особняком вкупе.

— Но вот остальные, от кого исходила потенциальная опасность… и скажу, что далеко не все были безобидны… первой признали Исцеляющую… потом Огненнорожденного… и дальше уже было просто. Жрецы приносят клятву на крови, обязуясь не вредить короне и соблюдать закон. И сами следят за своей паствой… А еще платят подушный налог согласно переписи. Небольшой, две марки в год, но с учетом того, что в Империи проживает почти двести миллионов человек, каждый из которых привязан к какому-либо храму…

— Этот метод быстро доказал свою эффективность.

Не сомневаюсь. И налоги в казну идут, и на дрова с маслом тратиться не надо.

— Инквизицию реформировали… в первый раз. Второй случился уже позже, после смуты…

— А смута…

— Возникла не на пустом месте.

Диттер что-то пробормотал и перевернулся на бок, сунул сложенные руки под щеку и колени к груди подтянул. Очаровательнейшая беззащитность…

— То есть полы я буду мыть один? — мрачно уточнил Вильгельм. И поднялся. — Если вкратце, то помимо благих богов пришли и темные… и не со всеми получалось договориться. Секты возникали одна за другой… это было похоже на безумие, на заразу, которая распространялась по воздуху. Люди сходили с ума… причем не по одному, а массово… был город, где жители проснулись однажды с мыслью, что нужно принести жертву новому их властелину. За три дня они вырезали всех женщин… всех, это начиная с младенческого возраста и заканчивая глубокими старухами… был другой, где с приезжих снимали шкуру… были тайные секты и явные… инквизиция захлебывалась, не зная, как справиться. Именно тогда противовесом появился Орден света, объединивший людей разных, но желавших одного: остановить кровавое это безумие.

Вот только вместо одного, они принесли другое.

Пол мы все-таки помыли. Вместе. И окна протерли.

И Вильгельм, освоившись, окончательно перестал изображать засранца. А что на подоконник забрался, втиснувшись в узкий оконный проем, так я в детстве тоже частенько здесь сиживала.

— Ты иди, — сказал он. — Ну, куда хотела… а я с этим побуду.

— Может…

Спал Диттер крепко, и куртку Вильгельмову, наброшенную исключительно потому, что в куртке мыть полы крайне неудобно, не скинул. Только посапывал во сне и улыбался. А еще говорят, что смерть жестока.

— Да нет… пускай уж… он в последние лет пять вообще редко спал больше часа… как не свихнулся, хрен его знает. Иди давай… сразу не скрутила и сейчас не тронет. Я даже обещаю вести себя прилично.

В закрытой части библиотеки было темно, прохладно, поскольку древние фолианты требуют особого обращения. Эта библиотека не отличалась размерами, напротив, всего-то пара шкафов из мореного дуба, стол да стул. Чернильница. Перья. Запас бумаги. Пара тетрадей, сшитых суровой ниткой. Воск и печать.

Мрачноватое местечко.

Я сняла первую книгу.

…Описание земель чужедальних и верований их языческих, сотворенное монахом монастыря Святого Августина в году тысяча пятьсот сорок пятом от Рождества Христова.

Темная обложка, свинцовые накладки, которые выглядят скорее оковами. Почерк мелкий и местами неровный, хотя книгу явно отдавали на переписку. И не тогда ли началось все…

Главное, уцелела лишь пара ее экземпляров, и своим Инквизиция точно не поделится.

Монах был предвзят и уверен, что все боги чужого мира — суть порождения Тьмы, с которыми надлежит бороться огнем и мечом. А заодно уж через строку призывал Святой престол совершить крестовый поход по проклятым землям, выкорчевывая диявольское семя одаренных.

Их он именовал посланцами Диавола. Но, следовало признать, что, несмотря на шелуху религиозных сомнений, он был изрядно дотошен во всем, что касалось описаний.

Вот дети Целительницы, богини, что рядится в алые нарядные одежды. В руках ее — священный лотос, возникший из слезы. Сердце богини мягко и полно сочувствия, а посвященные ей не только не проливают кровь существ разумных, но даже мяса не едят. Зато сила, им дарованная, такова, что одним прикосновением своим они способны излечить многие болезни.

Вот посвященные Огненному. Он дотошно описал танцы их и жертвоприношения, в котором священному огню скармливались плоды земли и вод…

И тихое поклонение той, кого именуют хозяйкой разума. Ее сила передается лишь избранным, тем, кто не смеет смешивать кровь свою с кровью иных каст. Ее храмы закрыты, а обряды подернуты флером чужих фантазий.

Сомневаюсь, чтобы эта богиня нуждалась в сушеных крысах. И жабьи ноги ей зачем?

Она присутствует в нашем мире, привечая тех, кого сжирает жажда знаний. И пусть храмы ее открыты ныне для всех, но отмечает богиня лишь избранных. Те же, кто отмечен печатью ее, теряют интерес ко всему, что происходит в мире…

Бабушка говорила, что они опасны, ибо разум в чистом виде далек от такой иррациональной глупости, как мораль. Совесть же ему вовсе не ведома… существует лишь целесообразность.