По ту сторону жизни - Лесина Екатерина - Страница 41

И это было произнесено задумчиво, с толикой недоумения в голосе.

Я и сама понюхала руку. Пахло розовой водой и самую малость коньяком, которым со мною поделился Аарон Маркович. Разложения мне только не хватало…

— Позволите? — Он надавил на ладонь и из пальцев моих выдвинулись когти. — Какая невозможная прелесть!

В коготь потыкали пальцем, проверяя его остроту.

— Прекратите…

— Вашим… гм, домашним я бы настоятельно рекомендовал покой, хорошее питание и отдых… в остальном… основные повреждения я залечил. И с позволения вашего оформил должным образом… мало ли… практика показывает…

Он мял мою руку. Крутил ладонь, словно проверяя, достаточно ли прочно держится сустав. Шевелил моими пальцами, заставляя их сгибаться и разгибаться. Цокал. И продолжал говорить:

— …показывает, что некоторые вопросы приходится решать в судебном порядке…

Судов я не боялась, тем паче пока у меня имелся Аарон Маркович…

— Вы позволите?

И прежде чем я успела что-то сказать, у меня отщипнули кусочек кожи. Было не больно, но я зарычала…

— Простите… — раскаяния в голосе было ни на грош.

А я вздохнула.

— Крови вам нацедить? Точнее, не совсем, чтобы крови…

Глаза Виннерхорфа вспыхнули.

— Взамен?

Вот за что его люблю, так это за тонкость чувств и понимание.

— Моя смерть…

— Печальное событие…

— Вы присутствовали?

— Не имел чести… к сожалению. — Мейстер Виннерхорф отпустил мою руку. — Я вынужден был покинуть город…

— Причина?

— Очень личная.

— И все-таки?

Как-то вот подозрительным мне кажется обстоятельство, что я преставилась именно тогда, когда семейный целитель, единственный, кому я более-менее доверяла, уехал из города. Не то чтобы он не имел права, но… прежде мейстер, если куда и удалялся, то в пригород.

Он вздохнул. Потарабанил по столу. И тихо произнес:

— В городе неладно…

В этом городе всегда что-то да неладно, будь то стихийный выброс темной энергии, провоцирующий мигрени, зубную боль и вспышки ярости, несанкционированные ритуалы на старых погостах или появление провидиц, предвещающих очередной конец света… в общем, неладность — это нормально. Ненормально, когда она такая.

— Моя сестра… попала в затруднительное положение… мы давно не виделись, но получив от нее телеграмму, я не мог остаться в стороне… однако оказалось, что на деле все не так уж и печально, более того… она клялась, что не отправляла телеграмм…

И это еще более подозрительно. Настолько, что мейстер Виннерхорф тяжко вздыхает, и в том мне видится признание вины. Впрочем, полагаю, если бы я находилась при смерти, он отложил бы поездку. Но я была здорова… и здоровой умерла.

— От чего?

— Что? Ах да… мне сказали, что острый приступ почечной колики… подобное, к сожалению, случается…

— И кто… поставил диагноз?

Посмертный, к слову.

— Мой коллега… я всецело доверяю его мнению, — правда, сказано это было несколько неуверенно.

— Мне бы хотелось с ним побеседовать…

— Боюсь… он покинул город.

Как мило…

— Если бы мне было позволено провести вскрытие, — сказал мейстер Виннерхорф, глядя на меня печальными синими очами. — Я бы мог сказать точнее…

— Спасибо, но… пожалуй, воздержусь.

За своими домашними я отряжу Гюнтера, пусть заодно уж закажет одежды и чего там еще надо. А я…

Инквизитор был зол. Тот, серенький.

Диттер сидел, вытянув ноги, прислонившись спиной к ржавому фонарному столбу. Кристалл в нем то ли перегорел, то ли вовсе никогда не работал. Стеклянный колпак был разбит и скалился в небеса парой-тройкой пустых зубов. Монк сидел рядышком, обнявши знакомый кофр. А вот серенький метался по улице с видом в высшей степени возбужденным.

— Что ты себе позволяешь?! — рявкнул он, бросаясь едва ли не под колеса. Это хорошо, что у меня реакция отменная, а то пришлось бы возвращаться теперь к мейстеру Виннерхорфу с его маниакальным желанием покопаться в моих внутренностях.

Крови — теперь она была темной и густой, что деготь, — ему было маловато.

И по глазам я видела, что мысль о вскрытии прочно поселилась в светлой его голове, вытеснив иные, несколько неудобные для мейстера и его совести мыслишки.

— Пирожные, — скромно сказала я, разглядывая серенького сквозь ресницы. — Два со сливками, еще пара эклеров… если бы вы знали, какие здесь готовят эклеры… Я слышала, что мертвые не полнеют, поэтому и позволила еще несколько.

Он пыхтел. Кривился. И… видел груду пакетов на заднем сиденье. А что… раз уж время выдалось свободным, отчего б не прогуляться по магазинам? Зато я знала, кто похудел на два размера почти и это отнюдь не благостно сказалось на внешности, а кто поправился. Кто перестал заглядывать в храм.

И кажется, вот-вот грядет свадьба, поскольку платья стали тесноваты в груди и на талии… и судя по выражению лица потенциального супруга, свадьба будет отнюдь не добровольной. Во всяком случае со стороны жениха.

Я заглянула и в маленькую лавку, где взяла несколько пар перчаток. Веера. Сумочки. Пудра, помада и новый, весьма активно расхваливаемый девушкой-продавщицей крем для лица. Кажется, с полдюжины шелковых чулок. Пара поясочков. Кружево — есть у меня одно платье, которое явно нуждается в доработке… пуговицы. Иголки.

Милая шкатулочка ручной работы.

Серьги с аметистами.

Два кристалла для записи неплохой емкости — а вот заказ на десяток прибудет лишь послезавтра, все же в нашем захолустье не самый популярный товар… кое-что для лаборатории. Обновленный справочник ингредиентов, подлежащих особому учету… не помню, что еще, но в багажник пакеты не помещались, не говоря уже о трех шляпных коробках. Мода на вуали и вуалетки дошла и до нас.

— А я вам шарфики купила… — Я вытащила шарфик из свертка и протянула Вильгельму… да, кажется, все-таки Вильгельму, но надо будет уточнить и записать. Впервые меня настолько подводит память. — А то ведь у нас тут сквозняки гуляют.

И ресницами хлоп-хлоп. Ротик округлить. Бровки чуть приподнять. И побольше наивного восторга во взгляде. Он мне давался тяжело, но долгие тренировки, должно быть, возымели свое дело, иначе ничем не могу объяснить, что инквизитор шарфик таки взял. Приложил к костюму.

— Это мне? — поинтересовался он как-то обреченно. — Розовенький?

— Это бледный коралл! — возмутилась я почти искренне. — У розового совсем иная насыщенность.

У него нервно дернулся глаз. И Вильгельм оглянулся на Диттера, словно спрашивая, как быть.

— Примерьте, — подсказала я. — Коралловый очень к серому идет, а то вы такой… ску-у-учный… невыразительный…

— Я, к слову, предлагал за извозчиком сходить, — заметил Диттер, поднимаясь. И по тому, как скупы и осторожны были его движения, я поняла: дело плохо.

Серый, кажется, это тоже почувствовал и помрачнел еще больше.

— Возьмем, — буркнул он, покосившись на стремительно темнеющее небо. — Этого идиота отвези к целителям… авось еще помогут.

Шарфик он намотал на шею.

Надо же, а коралловый ему и вправду идет. И, кажется, серый не такой уж засранец, каким активно пытается казаться.

— Я за вами Гюнтера отправлю… ему все равно в город надо будет.

Диттер молчал. Кусал губы. Смотрел на дорогу. А я… я мысленно проклинала себя за затянувшуюся шутку. Почему-то она больше не казалась забавной, и… и пусть я не виновата, а я действительно не виновата, что им было лень дойти до перекрестка и свистнуть…

Ему было плохо. И мне, кажется, тоже… и я утопила педаль газа. Взревел мотор, а о лобовое стекло разбились первые капли дождя. Небо стало темным. Воздух сгустился и задрожал. А я… Я опаздывала. Я пропустила момент, когда Диттера скрутил приступ боли и он, не способный усидеть, сполз на пол. Он закусил грязный рукав куртки, чтобы сдержать стон.

Я же… Я смотрела на дорогу. Не хватало нам еще разбиться… ливень. Небеса прорвало, и вода хлынула на землю. Ее стало так много, что свет фар увяз в ней. А в машине стало трудно дышать. Дорога исчезла. И аллея тополей. И все, кроме серой дрожащей пелены.