По ту сторону жизни - Лесина Екатерина - Страница 38

— Монк, — тихо произнес он.

И голос, что характерно, был невыразительным. Вместе с тем Монк поклонился и произнес:

— Я заранее приношу прощения моей сестре за неудобства, которые причинит мой спутник и прошу… проявить некоторое терпение. Его талант несомненен, но характер…

Поганен. А еще этот засранец, чуется, избалован донельзя, поэтому и распирает его от восторга и восхищения собственною особой. Ничего, потерпим… правда, обращались явно не столько ко мне, сколько к той, что стояла за моей спиной.

— Диттер, ты идешь?

— А его как зовут? — тихо спросила я, указав мизинчиком на серого, который пританцовывал у дверей.

— Вильгельм, — так же шепотом ответил Монк.

— И он не знает…

— Во многих знаниях многие печали…

Ага. Учту.

Диттер шел, слегка прихрамывая.

— Вы ничего не можете сделать? — поинтересовалась я, поскольку Монк не спешил присоединяться к дознавателям. И он меня понял. Вздохнул. Покачал головой:

— Мне жаль, но… все, что мы могли дать — время. Однако и оно на исходе.

И Диттер это знает. Он даже смирился. Пообвыкся с мыслью о скорой кончине. Даже не пытается сопротивляться, что поганей всего. Ничего. Теперь у него есть я. И я помогу. И готова поклясться, что мысли мои не стали неожиданностью для Монка. Он слегка поклонился. Усмехнулся. А от дома орали:

— Монк, где тебя демоны носят… навязали на мою голову… отлично, Диттер… вижу, чему-то тебя да научили… что странно, определенно, странно…

Я фыркнула, борясь с желанием наградить Вольдемара проклятьем… нет, Вильгельма, надо запомнить, а то тип столь самолюбивый в жизни не простит, если я его чужим именем назову. Огляделась.

Инквизиторы были заняты. А я… У меня имелись свои дела. И вообще я не нанималась им извозчиком. На мой отъезд внимания не обратили.

Любезнейший Аарон Маркович обретался на самой окраине города, в доме старом и с виду донельзя неказистом. Неровные стены, выбеленные весьма неряшливо. Разбухшие подоконники, некогда дубовые, но ныне несколько поутратившие вид. Темные окна.

Крохотная вывеска, которую, не зная, не разглядишь. Впрочем, случайные люди здесь не появлялись. А что до дома… мало ли у кого какие привычки, тем паче что за неказистой с виду дверью меня встретила молчаливая Берта, бессменная домоправительница — и полагаю, не только она — мастера-поверенного. Берта была толстой, квадратной и носила платья всех оттенков серого.

— Вас не ждали. — С посетителями она держалась прохладно, порой откровенно хамила, но это ее хамство и потрясающую бесцеремонность — полагаю, искусственного свойства — терпели, как и прочие мелкие неудобства, ибо во всей нашей земле, а может, и в империи не было человека, более сведущего в законах, нежели Аарон Маркович.

И более изворотливого. Местами беспринципного. А главное, весьма и весьма полезного.

— Но может, соизволят принять? — Я сунула Берте коробку из кондитерской, и она скривилась.

— Я сладкого не ем.

— Я ем. Сделайте чаю. Зеленого, пожалуйста. Сахар не кладите.

Она поджала губы, явно испытывая преогромнейшее желание выставить меня прочь. И кого другого, пожалуй, вы ставила бы, но… с нашим родом Аарон Маркович был связан не только пятью десятками лет совместной практики, но и кровной клятвой, которая позволяла мне чуть больше, нежели прочим.

— А вам советую попробовать. Безе ныне особенно хороши…

Я кинула перчатки на поднос. И устроилась в гостиной.

Старый ковер, местами протертый. Пара кресел, которым явно место в лавке старьевщика. Низенькая софа, одну ножку которой заменяла пара кирпичей. Столик обшарпанный, прикрытый скатертью, более напоминавшей половую тряпку. Вазочка со сколом.

Ничего не изменилось. Даже сухой букет в вазе, кажется, тот же самый, что и год тому…

— Дорогая, не буду лукавить, я несказанно рад нашей встрече. — Аарон Маркович разменял восьмой десяток, но выглядел вполне себе бодрым.

Он был высок. Сухопар. И смуглокож. Темные волосы его изрядно побило сединой, на лице прибавилось морщин, нос стал больше, а губы — уже. Тонкая шея. Белоснежная рубашка. Галстук, завязанный двойным узлом. Домашний темный костюм. Плоская цепочка для часов, свисающая из кармашка мышиным хвостом…

— Ваше появление всегда ознаменует что-то интересное… прошу…

Меня Аарон Маркович принимал в кабинете, который разительно отличался от уродливой гостиной. Дубовые панели. Темные ковры. Мебель, явно сделанная на заказ. Особенно хорошо было кресло: темная кожа, посеребренные гвоздики и головы горгулий на подлокотниках. И главное, что в мордах их кривых усматривалось несомненное портретное сходство с хозяином.

— Сегодня я скорее по делам иным… мне стало известно, что мой дед… и возможно, мой отец заключили некий договор, касающийся Летиции… моей сестры.

Эта фраза далась нелегко.

Аарон же Маркович слегка наклонил голову, что можно было растолковать и как согласие, и как предложение говорить дальше.

— Не так давно ей… стало известно о своем происхождении. — Я выпустила когти и убрала их. — И она желает обратиться в суд, дабы взыскать… скажем так, свою долю наследства.

Приподнятая бровь. Удивление?

— Возможно, в обычных условиях договор и не позволил бы ей на что-то претендовать, однако… — я погладила металлические нашлепки на подлокотниках гостевого кресла. — Ввиду последних событий… и руководствуясь соображениями… практичного склада… мне интересно, насколько Имперский суд будет склонен… прислушаться к этой просьбе.

Аарон Маркович задумался. Хмыкнул. Потер подбородок, который, сколько себя помню, всегда был выбрит гладко.

— Я же говорил, вы всегда преподносите интересную задачу… да, полагаю, до вашей смерти у… вашей родственницы не было бы шансов опротестовать договор. Но, как вы выразились, нынешние обстоятельства создают прецедент.

Значит, шансы у поганки есть.

— Могу ли я взглянуть на договор? Раз уж являюсь заинтересованной стороной…

Со старика станется отказать, особенно если в договоре имеется пометка специфического характера. Но Аарон Маркович кивнул и поднялся. Он подошел к одному из семи шкапов, что вытянулись вдоль стен, занимая все пространство комнаты. Сделанные из каменного дуба, сдобренные заклятиями, они хранили немало тайн.

Поговаривали, что время от времени находились желающие заглянуть за темные дверцы, пролистать бумаги, а то и просто незамысловато сжечь со всем содержимым, но вот что с ними происходило, о том история умалчивала.

Сейчас я видела сиреневое марево заклятий. Сложные. Красивые.

Дверца открылась беззвучно, и темная папочка на завязках, казалось, сама прыгнула в руки Аарону Марковичу. Он положил ее на стол, аккурат на середину белой салфетки. Потер подбородок. Потянул за завязки. Мне уже случалось наблюдать нехитрый сей ритуал, однако, признаюсь, ныне я следила за каждым жестом. Нет, не было у меня подозрений, что он скроет бумагу. Безупречная репутация Аарона Марковича — сама по себе состояние, а уж вкупе с кровной клятвой и вовсе надежнейшая гарантия честности.

Что поделать… Правильным клятвам я верю больше, чем словам.

— Прошу, — он подвинул папку ко мне. — Ознакомьтесь…

Заявление. И выписка из храмовой книги о рождении ребенка, отцом которого указан… ага, значит, законность рождения сестрицы все же признали… выписка из родильного дома. Свидетельства доктора… не сомневаюсь, что в обмен на оное ему неплохо заплатили, а после наградили клятвой. Так вернее… свидетельство медсестры… Результат сравнительного анализа крови, подтверждающий родство.

Я поморщилась.

Все-таки вот… неприятно, да… определенно, неприятно осознавать, что отец, пусть и под влиянием приворотного зелья, но матушке изменил.

А вот и признание… Добровольное. Облегчающее вину, но усугубляющее срок… писано кратко и явно под диктовку, поскольку подобная краткость дражайшей тетушке в жизни не свойственна.

Итак, пятнадцатого марсаля, на день Благодарения, она, зная, что мой отец находится дома один…