Византия сражается - Муркок Майкл Джон - Страница 78

Я обрадовался, что Эсме с матерью уехала. Солнце пропало. Я, прищурившись, смотрел на Петлюру. Он спросил:

– Вы уверены, что свет будет невидим?

Я ответил:

– Да.

– Это ослабит их боевой дух. И даст нам время привести в действие следующую часть нашего плана.

– Вы переходите в контрнаступление?

– Ваше дело – наука, профессор.

Солдат с усмешкой смотрел на меня. Я избегал его взгляда. Я не хотел неприятностей. Моя голова раскалывалась. Я забыл кокаин и попросил разрешения вернуться в гостиницу за лекарством. «Возьмите мое», – сказал Петлюра. Он протянул мне маленькую золотую коробочку, полную кокаина. Я нисколько не удивился. Вся эта революция, вся гражданская война – битвы на «снежке». Это топливо питало всю военную машину, топливо, гораздо более важное, чем политика или порох. Восстановив силы, я заметил солдата, который нагло ухмылялся:

– Думаете, я не знаю, что делаю?

– Думаю, что вы единственный, кто знает, товарищ.

Петлюра мрачно произнес:

– Вас могут расстрелять, капрал.

– Думаю, что сегодня у меня есть шанс, товарищ Верховный главнокомандующий.

Капрал нисколько не боялся, потому что слишком устал. Я почувствовал симпатию к нему. Нас перехитрили. Даже Сципион[123] нуждался в армии, чтобы уничтожить карфагенских слонов. И все в те дни было залито солнечным светом. Все битвы велись на жаре, а не в снегах. Только Ганнибалу был знаком снег, и то это были уютные снега Альп, а не снежные пустыни России. Рагнарёк наступал снова. Энтропия. И в России так много подтверждений этого. Нам повезло – у нас есть наши краткие мгновения тепла и жизни. Вот почему мы почитаем Бога.

Петлюра что-то пробормотал, повернувшись к капралу. Он не мог позволить себе кого-то расстрелять. Его армия, вполне возможно, теперь состояла только из притихших генералов, капрала и моей лучевой машины. Он сказал что-то по-французски единственному человеку в гражданском, кроме меня. Но Петлюра говорил со столь сильным акцентом, что, кажется, никто ничего не понял. Человек, возможно, был французским консулом. Он кивнул. Петлюра попросил меня навести линзу на леса Труханова острова:

– Вы можете уничтожить те деревья?

– Конечно. Но мне нужна энергия.

– Мы подключим.

Я направил свою машину на днепровский лед. Нажав на соответствующий выключатель, я провел тонкую линию по белой поверхности.

– Все, лед растаял. Подумайте, как можно было бы применить эту машину.

– Растопить лед – неподходящая цель… – начал один из генералов.

– Это может быть полезно на кораблях, – сказал другой.

Все они говорили как автоматы, как будто получали энергию и вдохновение от Петлюры, но этот источник иссяк и больше не мог обеспечить их всем необходимым. Мое устройство мало что значило для большинства из них. Они не знали, почему здесь оказались.

– Вы прожгли лед? – Петлюра взял походный бинокль. – Я вижу трещину. Превосходно. Само по себе это будет полезно, когда они попробуют перейти реку. Это напоминает битвы Александра Невского. Наши враги погибнут в нашей реке.

Петлюра протянул мне бинокль, но я в нем не нуждался. Генерал наклонился и, криво улыбаясь, восстановил настройку. «Спасибо», – сказал он медленно, как будто я не понимал русского языка.

Священники все еще пели для своей паствы. Звук становился все громче и громче. Петлюру возмутили их голоса; а я был рад их слышать. Даже тогда, не понимая, что делаю, я получал вдохновение от Бога, не от человека. Мне следовало запомнить это мгновение – ведь я, один из всей собравшейся компании, был наделен силой.

– Эти крестьяне… – произнес Петлюра. – Они скоты. Они предатели и глупцы. Они предали меня. Они примитивные животные.

– Мы все такие, товарищ, – сказал солдат. Он прислонился к парапету, выглянул в окно. – Но некоторые из нас – невинные животные. Вот единственное отличие. Вы провели не слишком много времени в стаде.

Петлюра прикусил тонкую нижнюю губу. Его бесцветные глаза обращались то к одному генералу, то к другому – и не видели ничего, кроме пустоты.

– Коришенко, – проговорил он, – вы должны сделать так, чтобы вся энергия была переключена на машину профессора.

Коришенко отдал честь и удалился, явно обрадованный возможностью уйти.

– Мы дождёмся сумерек, – произнес Верховный главнокомандующий. – Возможна ли опасность? Какая-то обратная реакция механизма?

– Это маловероятно.

– А что, если люди окажутся на пути луча?

– Скажите всем: пусть остаются в укрытиях, – предложил я. – На всякий случай.

– Мы не хотим разрезать какого-нибудь бедного еврея надвое, – заметил капрал.

Петлюра и его прихвостни уже покидали башню. Петлюра начал что-то говорить на своем ужасном французском. Я слышал, как человек в гражданском произнес:

– Что там с евреями? Еще один погром?

– Естественно, нет.

– У нас во Франции есть евреи.

Мужчины исчезли, голоса их смешались с раскатами хора, и я остался наедине с капралом.

– Он говорил что-нибудь этому французу об отступлении из Киева? – спросил мой помощник.

– Нет.

– Что он говорил о евреях?

– Ничего.

Капрал поднял руку, как будто хотел повалить мою машину.

– У меня нет предрассудков, но предупреждаю вас…

– О чем вы говорите?

Его поведение начало беспокоить меня. Этот идиот считал меня евреем, потому что я занимался наукой? В этом отношении я был согласен с Петлюрой и большинством крестьян. Евреи на Украине и в Польше сделали саму землю белой, они обескровили обе страны. Чернозем был истощен так сильно, что только кровь могла вернуть земле жизнь. Кровь и солнце и наши широкие реки, которые, по утверждению красных, они смогли покорить. Но кто может приручить русскую реку? Она навеки свободна. Они пытались сделать из нас европейских буржуа, но потерпели неудачу. Мы не относимся к среднему классу. Мы – интеллигенция, мы – рабочие, мы – крестьяне. Пусть евреи ищут свой Сион в другом месте. Они не получат Россию. Только славяне выживут на славянской земле. Татарам не удалось здесь уцелеть. Земля уничтожила их ханства. Ведь это одно и то же: финикийские торговцы и пятая колонна сионистов. Мне это известно – точно так же, как известно, что дьявол кроется во всех мужчинах. И во мне таится дьявол.

Я предложил солдату сигарету.

Солнце уже садилось. В Киеве было тихо. Повсюду было тихо. Поезда удалялись от города. Я мог разглядеть клубы дыма. Я видел фигуры на льду. Я не знал, кто эти люди. Пение внизу утихло. Я ощутил свое одиночество. Возможно, я заплакал. Я хотел девочку. Я хотел утешения, хотел отдыха. Я вспомнил Колю. Где он теперь – в петроградской тюрьме? Эмигрировал? Отправился с Корниловым или Деникиным, чтобы пробиться обратно к центру силы? Почему поляки вторглись на Украину? Они хотели вернуть свою империю. Не удивительно, что немцы начали бояться их, как боялись чехов. Чехи прославились своей храбростью и боевыми навыками. Они проложили дорогу домой через всю Сибирь. Тевтонцы боялись славян так же, как упадочные латиняне боялись викингов. Если б только империя сохранилась. Славянская империя. Тогда мы уже сегодня возродили бы эллинистический мир. Мы – наследники греков. Это наша славянская кровь объединяет нас, а не коммунизм. Англосаксы и китайцы пережили свою славу. Они обрели стабильность и погибель. Отрицание никогда не было свойственно славянам. Мы всегда предпочитаем действие бездействию. Если бы поляки доверились немцам, не дошло бы до второй войны. Национализм противостоит всему разумному и прогрессивному, всем плодам учености, всему опыту человечества. Израиль! Свежая шутка: теперь евреи стали националистами. Вот почему нам следует опасаться худшего.

Варшава, Прага и Киев были прекрасными городами. И кто разрушил их? Евреи-большевики. Гитлер, возможно, никогда не сделал бы того, что сделал, если б не их угрозы. Ему приходилось сопротивляться им, укреплять и защищать свои рубежи. Россия всегда была союзницей Германии. И кто разрушил этот союз? Еврейский фабрикант, еврейский интеллигент, еврейский политик. Чувствует ли мир эту угрозу? Не истерически, как Гитлер, а разумно? Пусть забирают Израиль. Пусть забирают весь Ближний Восток. А затем мы возведем вокруг евреев огромную стену и простимся с ними навеки. Они могут сколько угодно вопить у себя за стеной. Я не стану их слушать.