Песнь об Ахилле (ЛП) - Миллер Мадлен - Страница 3

Одиссей снова пожал плечами. — Опасная игра, несмотря на сокровище и признание, которое получаешь. Каждый из этих людей достоин и знает это. Нелегко им будет остыть.

— Все это ты говорил мне ранее наедине.

Мой отец будто окаменел за моей спиной. Заговор. И в этом зале не только его лицо сейчас лучилось яростью.

— Правда. Но теперь я предлагаю тебе выход, — Одиссей поднял руки, показывая, что ладони его пусты. — Я не принес даров и не ищу руки Елены. Я, как было сказано, царь скал и коз. За мой совет я прошу награды, о которой сказал ранее.

— Расскажи мне, что ты предлагаешь — и ты получишь ее. — И снова легкое движение на помосте. Рука одной из женщин сжала край платья своей соседки.

— Вот что — я предлагаю предоставить выбор Елене, — Одиссей помедлил, пережидая пока улягутся перешептывания: женщинам в таких случаях голоса не давали. — Тогда тебя винить будет некому. Но она должна выбрать прямо сейчас, так, чтоб ни совета, ни наставления она от тебя не получила. И… — он поднял палец, — прежде, чем она сделает выбор, каждый должен принести клятву принять выбор Елены и защитить ее мужа против любого, кто посягнет на нее.

Я почувствовал в зале напряжение? Клятва? И по такому необычному поводу, когда женщина сама выбирает мужа. Все насторожились.

— Хорошо, — Тиндарей, с непроницаемым лицом, повернулся к женщинам, скрытым покрывалами. — Елена, принимаешь ли ты предложение?

Ее голос был низким и нежным, и достиг каждого уголочка залы. — Принимаю, — было все, что она сказала, но я ощутил трепет людей вокруг меня. Даже я, ребенок, почувствовал это и поразился могуществу этой женщины, которая и с закрытым лицом могла заставить трепетать. Мне вспомнилось, что ее кожа по рассказам была золотистой, а глаза темны, как обсидианы, которые мы вымениваем за оливки и масло. В тот миг она стоила всех сокровищ, громоздившихся в центре залы, и даже большего. Она стоила наших жизней.

Тиндарей кивнул.

— Так быть же по сему. Все, кто желает принести клятву, сделают это немедленно.

Я расслышал бормотание, раздраженные голоса. Но ни один не ушел. Голос Елены и укрывающее ее покрывало, легко колышущееся дыханием, удержали нас.

Поспешно призванный в залу жрец привел к алтарю белую козу. В зале это было лучшей жертвой, нежели бык, чья кровь могла залить весь пол. Животное умерло легко, жрец смешал его темную кровь с кипарисовыми углями из очага. Чаша громко зашипела в тишине залы.

— Ты будешь первым, — Тиндарей указал на Одиссея. Даже я, девятилетний понял, что это было разумно. Ведь Одиссей уже показал себя умнейшим. Наши непрочные союзы держались только тогда, когда никому не дозволялось становиться слишком могущественным. Среди царей раздалось довольное хмыканье — ему не избежать следования собственному совету.

Губы Одиссея покривились в полуулыбке. — Разумеется. С удовольствием. — Но я понял, что это было неправдой. Во время жертвоприношения я заметил, как он укрылся в полутьме, словно желая, чтобы про него забыли. Сейчас он поднялся и подошел к алтарю.

— Ну, Елена, — Одиссей задержал уже протянутую к жрецу руку, — помни, что я клянусь только из дружбы, не как соискатель. Ты никогда не простишь себе, если выберешь меня. — Он насмешничал, и ответом на его слова был приглушенный смех. Все знали, что вряд ли такая красавица как Елена выберет царя из нищей Итаки.

Одного за другим жрец вызывал нас к алтарю, метя наши запястья кровью и золой, связующей как цепи. Я с поднятой на виду у всех рукой проговорил за жрецом слова клятвы.

Когда последний вернулся на свое место, Тиндарей встал. — Теперь выбирай, дочь моя.

— Менелай, — сказала она без колебаний, поразив нас всех. Мы ожидали нерешительности, сомнений. Я взглянул на рыжеволосого мужа, который стоял с широкой улыбкой. В необузданной радости он хлопнул своего молчаливого брата по спине. Остальные были в ярости, разочаровании и скорби. Но ни один не коснулся меча — клятвенная кровь засохла на наших запястьях толстой коркой.

— Так тому и быть, — Тиндарей также встал. — Я рад приветсвовать в своей семье младшего сына Атрея. Ты получишь Елену, даже если твой достойный брат однажды решит взять за себя мою Клитемнестру. — Он жестом показал высокой встать. Но она не шелохнулась. Может быть, не услышала.

— А как насчет третьей девушки? — это крикнул коротышка из-за спины гиганта Аякса. — Твоя племянница — могу я получить ее?

Он засмеялся, радуясь спавшему напряжению.

— Ты опоздал, Тевкр, — перекричал шум Одиссей. — Она обещана мне.

Больше я ничего не услышал. Рука отца сжала мое плечо, сердито сталкивая со скамьи. — Здесь нам больше нечего ждать. — Мы отправились домой этим же вечером, я снова вскарабкался на своего ослика, полный разочарования: мне даже не удалось увидеть воспетое многими лицо Елены.

Отец никогда не говорил больше об этой поездке, но и дома картинки произошедшего все крутились в моей голове. Кровь и клятва, зала, полная царей, они казались бледными и далекими, как те, о ком пели аэды, а не как живые люди. Вправду ли я склонял перед ними колени? И клятва, которую я принес — она казалась безумием, неправдоподобным и нелепым, как послеобеденный сон.

Глава 3

Я стоял посреди поля. В моих руках были две пары игральных костей, подарок. Не от отца, который никогда и не думал об этом. Не от матери, которая иногда меня не узнавала. Я не помнил, кто мне их подарил. Царственный гость? Кто-то из приближенных вельмож?

Они были вырезаны из слоновой кости, с очками из оникса, гладкие. Стоял конец лета, я бежал от самого дворца и теперь дышал тяжело. С самого дня игр мне придали учителя разных атлетических искусств — кулачного боя, умения управляться с копьем и мечом, метания диска. Но я сбежал от него и наслаждался беспечной легкостью одиночества. Впервые за много недель я остался один.

Потом появился тот мальчик. Звали его Клисоним, и был он сыном вельможи, часто появлявшегося во дворце. Старше, выше меня, неприятно плотный. Он заметил сверкание костей в моей руке. Алчно глядел на них, протягивая руку. — Дай-ка посмотреть.

— Нет. — Мне не хотелось, чтоб его пальцы, грубые и толстые, касались костей. И я-то был царевичем, пусть и юным. Разве у меня не было прав царевича? Но сынки вельмож уже привыкли, что я поступаю, как они того хотят. Они знали, что отец за меня не вступится.

— Отдавай их мне, — он пока и не думал угрожать. За это я его ненавидел. Я должен был заслуживать хотя бы угроз.

— Нет.

Он сделал шаг вперед. — Давай их мне!

— Они мои, — ощерился я. Я огрызался, как те собаки, что грызлись за объедки с нашего стола.

Он потянулся за ними, и я его оттолкнул. Он застыл в удивлении, и я был этому рад. Ему не заполучить того, что принадлежит мне.

— Эй! — он пришел в ярость. Я был мал, меня считали дурачком. Если он сейчас отступит, это будет бесчестьем. Он надвинулся на меня, лицо покраснело. Неосознанно я сделал шаг назад.

Тогда он ухмыльнулся. — Трус.

— Я не трус! — мой голос зазвенел, а лицо обдало жаром.

— Твой отец так считает, — он говорил уверенно, словно о давно известной вещи. — Я слышал, как он говорил моему отцу.

— Он этого не говорил. — Но я знал, что он так и сказал.

Мальчик подошел ближе. Поднял кулак. — Я, по-твоему, лжец? — Я знал, что он меня ударит. Ему просто нужно было оправдание. Я хорошо представлял, как отец произносит это. Трус. Я уперся руками в его грудь и толкнул, что было сил. Наша земля — земля травы и пшеницы, так что падать не больно.

Я оправдывал себя. На нашей земле было и немало камней.

Голова его глухо ударилась о камень, и я заметил застывшее в глазах удивление. Земля пропитывалась кровью.

Я все смотрел, горло сжалось от ужаса, от того, что я наделал. До сих пор я не видел смерти человека. Да, были быки, козы, даже бескровные задыхающиеся рыбы. Я видел смерть на картинах, гобеленах, черные фигуры на расписных блюдах. Но я не видел ее по-настоящему — как хрипят, задыхаются, скребут землю. Запах крови. Я лишился чувств.