Невеста Солнца
(Роман) - Леру Гастон - Страница 29

С этими словами он свистнул своему военному министру; тот неохотно поднялся с валика.

— Поди узнай, что там творится на берегу Чили, — сказал ему Гарсия, — и поскорее вернись ко мне с докладом. Между нами, господа, я думаю, что вы введены в заблуждение — это какая-то очень странная история… Поверьте, все, что я могу сделать для вас, будет сделано.

И он сам распахнул перед ними дверь, давая понять, что аудиенция окончена.

Маркиз, за неимением лучшего, потащил за собой военного министра, чьи огромные шпоры гулко звенели на ступенях парадной лестницы. Нативидад шел сзади. Гарсия притворил за ними дверь и повернулся к своим министрам, видимо, очень раздосадованный.

— Что это еще за история? Пари держу, что тут замешан Овьедо Рунту. Если правда, что он посягнул на сеньориту де ла Торрес, это может только повредить мне в Лиме.

Дверь отворилась — и дежурный офицер доложил о приходе английского консула. Это был крупный местный негоциант, поставлявший провиант войскам Гарсии и добившийся поставки, пообещав диктатору помощь Англии. Войдя, он сейчас же рассыпался в поздравлениях и любезностях. Гарсия стал расхваливать свои войска, но консул твердил, что и самые лучшие солдаты — ничто без хорошего генерала. И, наконец, совсем зарапортовался, прибавив: «Потому что, между нами говоря, ваше превосходительство, кечуа, как солдаты, немногого стоят, и если бы не вы…».

— Мои солдаты мало что стоят? — заревел Гарсия. — Да знаете ли вы, господин консул, сколько им довелось претерпеть в Сьерре — и после жестокой битвы!.. А разве это было заметно по ним на параде?.. Разве хоть один из них волочил ноги?

— Нет. Но зато теперь они спят на лестнице.

— Мои солдаты спят на лестнице!..

Генерал распахнул дверь и перегнулся через перила парадной лестницы. И собственными глазами и ушами убедился, что его гвардия, как один человек, валялась на ступенях и храпела. Громовой окрик командира сразу разогнал сон бедных гусар. Перепуганные, они вскочили на ноги: им показалось, что их уже призывает на страшный суд труба архангела. Гарсия, бледный от злости, позвал офицера и приказал ему выстроить всю команду на площадке перед открытой дверью в опочивальню.

— Мои солдаты никогда не спят! — кричал Гарсия английскому консулу. — Вы только посмотрите на этих молодцов, господин консул, и скажите сами, сонные ли у них глаза. Ну-ка, братцы, покажите, как вы умеете делать гимнастику… Раз-два, раз-два… Прыгайте все в окно.

Грозным жестом он указал на окно своей спальни. Окно это было расположено на высоте пяти-шести метров над мостовой, вымощенной острым щебнем, но вид генерала был так грозен, что солдаты, ни на минуту не задумываясь, повыскакивали один за другим в окно. Остался только офицер.

— Ну что же, капитан? Следуйте за вашими солдатами, — обратился к нему Гарсия. И поскольку офицер явно колебался, генерал схватил его за плечи и вышвырнул в окно. Английский консул, министры и сам диктатор, который теперь уже весело смеялся, — все высунулись из окна посмотреть, что из этого вышло. Внизу, на улице, солдаты, выпрыгнувшие без особого ущерба для себя, подбирали троих товарищей, переломавших ноги. Офицера унесли замертво: при падении он проломил себе череп.

Несколько минут спустя возвратился военный министр — по-прежнему в сопровождении маркиза и Нативидада.

— Ну-с? — осведомился Гарсия, затворяя окно.

— Ну-с, — ответил военный министр, подмигивая своему начальнику, — там красные пончо. Овьедо Рунту поручил им охранять этот дом и дал им в подмогу нескольких солдат. Впрочем, это только до завтра. Завтра вечером красные пончо покидают Арекипу и отправляются в Куско.

— Ну, так что же? — допытывался Гарсия, нервно крутя усы.

— А то, что они и не слыхали про украденную молодую барышню и мальчика.

— Ваше превосходительство, прикажите сделать обыск в этом доме! — вскричал потерявший хладнокровие маркиз. — Его необходимо обшарить сверху донизу, со всеми закоулками… Не теряя ни минуты… Я знаю, что эти мерзавцы прячут там моих детей. Неужели вы допустите, чтобы эти фанатики увезли их в Куско? Вы же знаете — они на все способны… Не для забавы же они их похитили… Готовится нечто ужасное… Через несколько дней будет поздно: праздник Интерайми закончится и страшная жертва будет принесена… Умоляю вас… как отец, как друг… Генерал Гарсия не даст запятнать свою славу гнусным преступлением, допустив которое, он был бы недостоин называться цивилизованным человеком… Никогда благородные перувианцы не простили бы ему, если б он даже бессознательно стал сообщником подобной гнусности, и уж, конечно, не простят, если он ничего не сделает, чтобы предупредить ее… Наконец, речь идет о жизни и смерти моего маленького Кристобаля, последнего представителя славного рода, всегда сражавшегося за цивилизацию рядом с вашими предками… и о жизни моей дочери, которую вы любили…

Последние слова вряд ли произвели особо сильное впечатление на генерала, который, как все великие люди, хвастал, что никогда не смешивает сердечные раны с политикой, но упоминание о предках, сражавшихся за цивилизацию, сразило его. Гарсия круто повернулся в своему военному министру.

— Послушай, не мог же ты ничего не заметить… Ты в дом-то входил?

— Да нет же, ваше превосходительство! Нельзя туда войти. Это запретное место. Красные пончо и мамаконас везут из Каямарки в Куско священные реликвии для торжественных обрядов последних дней праздника Интерайми. Ворвись я силой в это священное убежище, наши солдаты-кечуа тотчас же узнали бы об этом от караульных, поставленных Овьедо Рунту, и взбунтовались бы все до единого.

— Оставьте нас! — загремел Гарсия и так грозно нахмурил брови, что все его министры мгновенно исчезли, и он остался наедине с Нативидадом и маркизом, дрожавшим от бессильной ярости. За эти дни он до того изнервничался, что не мог удержать жгучих слез, катившихся у него по щекам.

— Господин маркиз, если ваши дети и вправду в руках этих мерзавцев — это действительно ужасно, так как я ничем не могу помочь вам.

Маркиз покачнулся, словно от удара, прислонился к стене и прохрипел:

— Слушайте, Гарсия, если они погибнут, — кровь моих детей падет на вашу голову. Вы будете ответственны за их гибель перед всем цивилизованным миром. И Перу никогда не простит вам этого.

Но тотчас же упал на колени, плача:

— Верните мне моих детей!

Гарсия кинулся к нему и поднял, как ребенка. Но юркий маркиз, успев овладеть собой, выскользнул у него из рук, как угорь, гордо выпрямился на своих коротеньких ножках и крикнул:

— Оставьте меня! Вы не генерал, а разбойничий атаман — и только!

Гарсия побледнел и заскрипел зубами. Перепуганный Нативидад боялся, как бы он, в буквальном смысле слова, не растерзал маркиза — но старый Кристобаль, не имея ничего прибавить к сказанному, уже повернулся и бесстрашно, хоть и опасаясь удара ножом в спину, направился к двери. Вдруг его остановил ласковый, сюсюкающий голос диктатора:

— Постойте, не уходите, господин маркиз. Если я ничего не могу для вас сделать, то, по крайней мере, могу дать вам добрый совет.

Кристобаль обернулся. Гарсия жестом пригласил его присесть. Но маркиз колебался: и так слишком много драгоценного времени потеряно на разговоры.

— Говорите скорее. Время не ждет.

— У вас есть деньги? — неожиданно спросил Гарсия.

— Деньги?.. Для чего?.. Чтобы…

Он хотел сказать: «заплатить вам?» — но не договорил, встретив умоляющий взгляд Нативидада, делавшего ему предупредительные знаки. Гарсия заметил, что за спиной его разыгрывается пантомима, обернулся, увидал Нативидада и, не говоря ни слова, вывел инспектора за дверь. Потом притворил дверь, присел к маленькому столику, заваленному бумагами, положил локти на стол и, подпирая голову ладонями, заговорил вполголоса, не глядя на маркиза, который недоверчиво продолжал стоять.