Могила - Данливи Джеймс Патрик - Страница 1

Джеймс Патрик Данливи

Могила

Я валялся с книжкой в полночь в Коннектикуте. Гремела буря, Хаусатоник-ривер угрожала выйти из берегов, и лис облаивал молнии, полосовавшие лесистый склон. На последней странице было написано, что Германа Мелвилла похоронили в дождливый день на кладбище Вуд-Лоун на окраине Нью-Йорка.

Ближе к концу месяца я решил наведаться в город и сел на поезд. Через Дэнбери, Стэмфорд и Нью-Рошель, вдоль реки Бронкс, где в давние времена мог пройти крейсер. Теперь она перегорожена запрудой, измельчала, провоняла сточными водами. Летом сюда приезжают парочки. И дети плещутся там, где поглубже, а как-то раз близнецы нырнули с пирса, застряли в придонном иле, да так и не вынырнули.

Я поднялся с платформы, постоял на мосту, разглядывая машины на новом шоссе. Вся эта плавность, скорость и нега. Домчат на мягких колесах куда только захочешь. Я прошел через железные ворота и далее, в прохладный каменный особняк, где были пишущие машинки и тихие обходительные люди. Молодая женщина предложила мне сесть и ушла в архив. Вернувшись, принесла план и прочертила маршрут среди петляющих дорожек к аккуратному иксику, который, как она уточнила, находится на вершине холма.

Я шел мимо всех этих дверей, мраморных, гранитных и бронзовых, мимо деревьев, не по сезону радующих глаз. Они богаче там, чем я при жизни. Человек в серой форме приветственно помахал рукой и улыбнулся. Тропинка, проложенная среди папоротников и плюща, привела на невысокий холм, и я остановился под сенью огромного вяза. Четыре плиты, одна с пером и свитком. За деревьями виднеются мавзолеи, витражные окна и двери под стать гигантам. А с той стороны проносятся поезда следованием Нью-Йорк — Бостон. Я приехал проверить, правда ли это, и оказывается, правда. И, как везде, надгробия гласят умолкшая песня вечный покой или даже моя Мейбл я никогда тебя не забуду когда же мы снова будем вместе. Я бродил и читал и наконец снова вышел за ворота.

Через несколько кварталов я завернул в бар, который назывался «У Джо». И уселся на высокий табурет, заказал кружку пива в это послеполуденное ненастье. Запах сыра, масла и пирогов с помидорами. Какой-то вялый джаз из музыкального автомата. За стойкой мужчина с волосатыми мускулистыми предплечьями и аккуратно закатанными белыми рукавами сказал, я видел вас тут несколько лет назад, может пять или шесть, я запомнил ваше лицо. Да, я помню вас, у меня хорошая память на лица. Очень хорошая. Он принес мне стопку виски и еще одно пиво и сказал это за счет заведения. Когда я уходил, он сказал еще увидимся.

Я пошел на станцию смотреть поезда. Одни мчались на север, покачиваясь на средних путях с уютными зажженными окнами, белыми салфетками и свежими вечерними газетами, — тут, значит, ужин будет далеко от городов, среди лесистых пейзажей. Другие были товарные — алюминиевые в красную полоску. А то порой глянет на меня женщина из какого-нибудь поезда. На Чаппакуа? На Валгаллу? Или на Поулинг?

Назад я ехал вдоль темных пустых полей с круглыми тенями кедров, а затем по дорожке, петляющей среди елей, к моей поляне; внизу шумел Хаусатоник, и вдруг в лучах фар замерли три оленя. На ужин у меня были ребрышки с луком и лимонным соком и бутылка пива. Потом я написал письмо одному человеку в Европу и спросил его,