Сердце Хейла (СИ) - "Lieber spitz" - Страница 30

Питер качал головой – я добился всего, чего хотел, я не особо жажду прыгать выше головы, меня устраивает быть королем в своем королевстве, а не становиться вновь уязвимой пешкой где-то там, на Олимпе, где провинциального выскочку, скорее всего, сожрут. Пускай резвые молодые мальчики едут покорять столицы, а я буду царствовать здесь. И не забудь отправить Стайлзу с курьером те несколько писем, снова присланных с Уолл-стрит... Хотя, нет, на этот раз я их отдам ему лично.

Питер уже давно пытался вручить своему стажеру конверты, но Стайлз изворачивался, как мог, чтобы не прикоснуться к страшным приглашениям, которые открывали для него окно в мир больших денег и власти. В итоге Питер просто выслал письма ему в отдел вместе с курьером. А когда Стайлз сделал вид, будто бы он их не получал, вызвал своего подчиненного в конференц-зал и грубо на столе трахнул, вернув себя прежнего и отбросив Стилински на три года в прошлое, когда он был совсем юным, несмышленым мальчиком, которого можно было наказывать, ругать, воспитывать, грозить ему отцом и пихать огнестрельное оружие в задний проход безнаказанно.

Сейчас, Стайлз был уверен, Питер бы не посмел.

И все же равенства между ними не было.

Ты слишком молод, чтобы сидеть вечерами дома, говорил ему Хейл, выкручивая руку из цепких пальцев мальчишки. Стайлз лежал в постели голым, и Питер уже сделал с ним все, что хотел. И теперь собирался идти в “Вавилон”, стараясь не слушать нытья малолетнего домоседа, которому вот именно сегодня подавай этот вечер уютным, тихим и ласковым.

Питер возвращал себе свою руку, выуживал в гардеробе темно-синюю рубашку в тон к оттенку глаз. Искоса смотрел на любовника, безмолвно спрашивая – как тебе?

Стайлз кивал, не глядя – круто.

Обиженный пиздёныш.

Посмевший сказать, что Питер слишком стар, чтобы таскаться вечерами по гейским притонам...

Конечно, они пошли тогда в клуб. И там, среди вечного веселья и танцев, Питер обидно покинул своего слишком серьезного бойфренда, скрывшись в комнатах отдыха с каким-то парнем. Легко и беззаботно доказывая, что кто тут, на минуточку, стар и скучен? Не ты ли, мрачное солнышко? Стоящий сейчас у бара с угрюмым видом и ворчащий, словно столетний старик, женатый на закоснелой идее моногамии?

Стайлз так себя и чувствовал в последнее время. Старым. Тем, кто в двадцать по какой-то необъяснимой причине старше своего почти сорокалетнего любовника на целую вечность.

... – Курьер доставил тебе почту? – уже утром спрашивал Стайлза собранный, необъяснимо свежий после жаркой ночи разврата Питер Хейл о письмах из Нью-Йорка.

Об очень лестных для двадцатилетнего предложениях, которые игнорировать мог только провинциальный трусишка.

Стайлз упрямо мотал головой – он не боялся, вот еще. Он просто не замечал иного пути, не видел дороги успеха, строго держась курса Питера Хейла, по-собачьи доказывая ему преданность и сидя у его ног. Думая, что жертвенность – лучшее доказательство любви.

Питер, конечно же, понимал мотивы. Они понимали их оба.

Злой Хейл вел Стайлза наверх, в переговорную, и грубо вбиваясь в тугую задницу своего любовника и стажера, наказывал.

Было неожиданно больно. Питер использовал чертовски мало смазки, будто бы жалко ему её было, поэтому член шел плохо или же это Стайлз все с тем же упрямством, с каким отказывался хотя бы рассмотреть блестящие предложения столичных работодателей, сжимался, еле давая доступ к себе. Тогда Питер, не брезгуя и не боясь замарать белоснежных манжет рубашки, засовывал в Стайлза пальцы, сразу четыре, и заставлял стонать, потому что знал, что делает. И через воспитательную боль, смешанную с удовольствием, старательно не давал забыть, кто тут из них босс, а кто – всего лишь глупый влюбленный пиздёныш, с потерянными ориентирами в жизни. Рождая в Стайлзе подозрения куда как более страшные, чем новая жизнь в столице. Подозрения в ответной любви. Потому что, ну, знаете, как говорят: “Любишь – отпусти”. И Питер отпускал. Но Стайлзу почему-то казалось, что избавлялся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Стилински заслуживал пощечины. Потому что сбежал из квартиры Хейла некрасиво, тайно и вряд ли в Нью-Йорк.

Думал, глупый, что Питер, прячущий в морщинках голубых глаз молчаливое что-то, что изредка бывало похоже на любовь, опомнится и вернёт. Но странный Хейл дал ему свободу. И откровенно наслаждался своей. Он после побега Стайлза очень правдоподобно веселился в Вавилоне и каждый раз уходил оттуда с новым парнем. Неизменно темненьким, неизменно стройным, неизменно слишком молодым.

Стайлз слепо не проводил параллелей. Дурак, господи.

Этот был грубым брюнетом, с неприятно жесткими чертами лица, но вот спина, она была необходимо узкой, повторяя знакомые очертания. Питер еще раз окинул взглядом толпу “Вавилона”. У барной стойки нарисовался блондин – солнечный, улыбчивый мальчик, но Питер сразу же отвел глаза. С блондинами было покончено давно. Хейл, бросив верить в чудеса реинкарнации, перестал цеплять в клубах сияющих золотоволосых мальчишек, сейчас его заботил только один единственный и, к сожалению, носитель темноволосого гена.

Стайлз Стилински. И странно нездешнее имя в придачу в паспорте.

- Эй, – остановил он брюнета, – потрахаться хочешь?

Трахаться с Питером хотели. И Питер трахался.

Иной раз он не находил правильного колора радужки, необходимой стройности, нужного оттенка кожи среди танцующих парней и тогда вызывал проститута на дом.

Бритоголовый, темненький мальчик с тонкой талией потом отчаянно жаловался: ему было больно. Больно принимать большой член Питера без подготовки и прелюдии. Даже без поцелуев, хотя прошлые клиенты всегда целовали его. На непрофессиональные его жалобы Хейл морщился и додумывал в одиночестве, что Стайлз, такой же тоненький, такой же хрупкий, был удивительно вынослив, и даже физический аспект, так огорчивший удивительно нерастянутого шлюшонка, он был для жадного Стилински желанен. Питер входил в него с лёту, часто используя вместо смазки слюну. Было легко и скользко. Было идеально.

Только вот не теперь, когда он был вынужден вызывать по телефону шлюх и платить им только за то, чтобы касаясь темных волос, представлять на их месте своего сбежавшего мальчика.

Блять. Он столько раз видел, как чей-то чужой член доставляет удовольствие Стайлзу! Проблемы не было. Но то, как глупый щенок в последнее время задумчиво торчал у окна с мечтательным выражением на лице, грезя... Да плевать, о чем он там воображал, вспоминая их целомудренные встречи с Дереком! Это была измена. Неприкрытая, явная. По болевой шкале тянувшая на целых десять. Дурацкая измена, в которой не фигурировало ни единого расчехленного члена.

Маленький ресторан, где Дерек ждал Питера, выглядел, как бистро, раскрашенное в радугу.

- И что в этом месте такого... особенного? – спросил он дядю недоуменно, оглядываясь на суету одетых в яркие жилетки официантов.

- Ну, это же “Либерти”, забыл? – протянул Питер. – Ты именно здесь заказывал тот самый ужин, который потом не съел.

Ах, да.

Дерек скривился, припоминая. И неласково посмотрел на дядю, излишним тактом не страдающего абсолютно. Спорить не стал. Заказывал здесь те самые стейки, которые стухли под пошлыми серебряными крышками? Заказывал. Чего уж теперь отрицать.

Сам он в Либерти так до сих пор и не был, поэтому, приглядевшись к развеселой обстановочке, поразился единодушному выбору этого места Стайлзом и Питером. С мальчишкой он встретился тоже здесь, только тремя днями раньше.

- Не думал, что такой домашний ресторанчик вообще в твоем духе, дядя, – сказал по-новому ту же мысль.

- В моем духе? Наверно, нет. Но знаешь, Дер, это кафе... Да не важно.

Питер запнулся и не стал продолжать. Вот еще. Зачем рассказывать Дереку, что это место “их место”? Вспоминать вслух о многих проведенных здесь вечерах за чашкой латте с лимонными брусочками, подробностями этими соглашаясь с тем, что их “неотношения” со Стайлзом могли иметь явные симптомы гетерозаразы?