Лукоеды - Данливи Джеймс Патрик - Страница 9

Клементин, чиркая спичками, обследует судно. Всего девяносто восемь футов. Поперек все двадцать один фут. В машинном отделении огромный дизель. Упакованный на двенадцать цилиндров. И даже небольшой верстак с ключами, тисками и сверлом. Лифт, что вертикальный гроб с зеркалом, можно даже причесываться. Может вместить тесно слившуюся в объятиях любовную парочку. В кают-компании заляпанные солью иллюминаторы. Зацветшие диваны и стопки пожелтевших географических журналов. Гальюн здесь, гальюн там. В них Элмер пробует ржавую воду, бегая вверх и вниз по трапу. Пробует на зуб ковер, мочится на ступеньку. Забирай Розу с парапета, заливай баки ослиным дистиллятом, преврати эту посудину в корабль славы.

Клементин стучит по барометру, висящим на переборке под красное дерево в огромной отдельной каюте на миделе. Двойная кровать, покрытая рваной парусиной. Кто-то кашляет прямо мне в ухо. От чего на затылке дыбом встают небольшие остатки волос. Я уже привык к периодическому террору. И Эрконвальду. Медленно кланяется и снимает белую кепку яхстмена.

— О, любезный, прошу прощения. Но дело в том, что я заметил, что вы исчезли в этом направлении. И взошел на борт лишь для того, чтобы задать вопрос. Хотя я весь в сомнениях и навязываться дальше просто грех, но, умоляю, прибыло еще несколько друзей и оба они из тех, что вам понравятся. А это. Покорнейше прошу принять с наилучшими пожеланиями от Франца, меня и Джорджа сосуд с ослиным дистиллятом. Когда Франц закончит осаждение эссенции из репродукционной жидкости мамбы, мы обязательно, удостоверившись в результатах наших опытов, передадим ее в ваше непосредственное пользование.

— Спасибо. Ваши друзья, они проездом?

— Проездом? Знаете ли, на это можно ответить кратким описанием. Он — Указующий Добрый Свет. Его жена — рафинированная женщина. Они уже давно посвятили свою жизнь с присущей им добротой тем, кто находится в заключении. И сейчас их сопровождают трое бывших заключенных. Видите ли, некоторые женщины предпочитают сожительствовать с мужчинами, которые копили страсти в условиях лишения свободы в течении многих лет.

— Так их пять.

— Ах, да, конечно. Но я вижу, уважаемый, что вы удручены. Мне бы этого не хотелось. Скажите только слово и мы уедем. Но прежде я хочу сказать, что Роза шлет вам свой поклон. Она увидела в вас, также как и я, уважаемый, такое благородство и безмерное человеколюбие, которые и мы, ваши самые покорные слуги, с благодарностью разделяем. Удаляюсь в ожидании вашего решения.

Клементин, спотыкаясь, выбирается по трапу наверх из влажной затхлости. Снова поднимается по ступенькам лодочного ангара. Выходит через дверь на солнечный свет и торопливо идет вверх по холму. В библиотеке ищет в словаре букву «м». И между «мамин сынок» и «мамбо» находит слово «мамба». Любая из нескольких тропических ядовитых змей, атакующих с дистанции двенадцати футов, и очень опасная своей молниеносной быстротой и бесстрашием нанесения смертельного укуса.

Клементин тяжело опирается на край стола. Ромбики из слоновой кости вкраплены вокруг покрытого зеленой кожей верха. Прокралась в мир, едва не коснувшись моей крайней плоти, где-то спряталась и теперь тебе придется истерично плясать, увертываясь от беспощадных ядовитых зубов, которые будут разить даже, если ты ей ничего и не сделал. Скажем, даже, если не коснулся и головы. Что вообще вряд ли осуществимо с учетом ее молниеносной скорости. И двенадцать футов извивающейся смерти, ждущей как бы вцепиться в твое тело.

Голоса в большом зале. Клементин проходит туда на цыпочках. Штатив Франца стоит уже в другом углу. Оставив на прежнем месте четыре вывороченные из пола плитки и кучу выкопанной глины. Персиваль стоит среди груды багажа. Мужчина хрупкого сложения в рубашке с расстегнутым воротом одной рукой чешет свое хозяйство, а в другой держит пастуший посох. Рядом с ним высокая широкоплечая блондинка с крупной головой и большой грудью, создающей впечатление каменной кладки на цементном растворе. Приложись по ней тяжелым молотком и долотом. И все безрезультатно. Уработайся хоть до пота. Позади них тихо стоят три джентльмена в цветастых галстуках и синих костюмах в полоску. Лица с умиротворенными выражениями, руки сложены, время от времени посматривают на высокий потолок.

— Уважаемый, это мои друзья. Позвольте, г-жа Указующий Добрый Свет и ее супруг.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. Прошу нас с мужем простить, как вы видите, мы все в дорожной грязи. И нас ввели в заблуждение местные жители. Очень любезно с вашей стороны принять нас в таком виде. Вчера поздно вечером муж принял морзянку от Эрконвальда и мы отправились прямо сюда. Приятный антураж. Ты не находишь, милый. Как мне нравится изгиб лестницы. Она явно более поздней постройки.

— Любезный, их три друга предпочитают не представляться. И я взял на себя смелость, предложить вашему верному Персивалю проводить их в комнаты. Не хотел отрывать вас от ваших научных изысканий, заглянув в библиотеку.

За ленчем девять человек. Франц появляется позже и объясняет, что задержался, менял бур. Роза сменила розовое красное платье на ярко-желтое. Супруги Указующий Добрый Свет на своих местах рассматривают книги по искусству. Бывшие зэки вежливо спрашивают у меня, нужно ли мне что-нибудь с их края стола. Я попросил соль. Которую и передали. Пока все вкушали три блюда, включающих томатный суп, жареный бекон и яйцо и пудинг на пару. Персиваль разлил четыре магнума кларета в жадно раскрытые глотки. Я поинтересовался, где Путлог.

— Так он, если внимательно прислушаться, играет на органе. Ему так так хочется сделать для вас что-нибудь приятное, поэтому, он посчитал, что приятная музыка во время ленча вам понравится.

— О, спасибо.

Обед проходил в обстановке, напоминающий расположение в автомобиле. Кто сидел на противоположном конце стола, ничего не говорил, уставившись в тарелку. На стенах дымили свечи. В винном погребе Персиваль ткнул меня в бок.

— О, Господи, сэр, это так похоже на старые добрые дни.

Я вычеркнул из амбарной книги шесть магнумов кларета, которые предполагалось распить под двух зайцев и ягненка, который, по словам Тима, и так дышал на ладан на дальней стороне холма, так что его было не жаль приготовить для стола. Гости ножку за ножкой уминали баранину, заливая ее кларетом. Эрконвальд с Францем поедали свой лук и жерех с берега ручья. А экс-зэки между порциями тихо отпускали в сторону Розы комплименты. До тех пор, пока г-жа УДС не сказала, наслаждайся своей трапезой, моя милая, приятно слышать звук твоих голодных челюстей.

Вижу, что Роза готова встать и плотно сжать своими мощными руками жилистую шею, растущую прямо из груди г-жи УДС, которая сидит выпрямившись, как орудийная установка, готовая дать оглушающий залп. А у меня под столом так встал, что заломило. И все лишь от того, что чуть лизнул ослиного дистиллята. И тут Роза встает, обходит вокруг стола и, обхватив руками шею г-жи УДС, начинает ее душить.

Персиваль подает второе из зайца. Оскар застыл в дверях столовой с остатками баранины, плавающими в буром жирном подливе, начинающим капать с наклоненного блюда. Эрконвальд открыл рот. Чтобы принять четвертушку лука. Ина наливает вино. Через плечо молчаливого таинственного человека в конце стола. Который сидит прямо, уставившись в пустоту за его тарелкой. Мне всегда было неудобно вставать перед людьми, когда у тебя торчит из брюк. Сижу и думаю, какую шутку отпустить. Чтобы затушить явно назревающий общественный холокост. И может быть таким образом выяснить цену сливочного масла, четыре фунта которого исчезло за ленчем.

Г— жа УДС ахает и, подняв руки, хватает Розу за кисти. На ее шее выступает огромная синяя жила. Боже, это же яремная вена. За которую многие из нас мечтают схватить других. Вот уже на виске проступает жилка. Даже при таком свете видно, что она начинает синеть. А ее муж переворачивает очередную страницу. Экс-зэки поднимаются. Тот, что смуглый, берет Розу за руку. Другой пытается применить легкий захват и тут же получает по морде. Третий щупает ее сзади. На предмет скрытых мощностей. Боже, что за люди. Все поворачиваются на звук остатков баранины, шлепнувшихся с подноса Оскара. Лицо бедного парня выражает тревогу. Тут же исчезающую при победном реве Розы. И, конечно, не просто тра-ля-ля.