Эпоха справедливости. Мгла (СИ) - Мороз Андрей - Страница 35

… Нет, всё норм: отдыхают родненькие, на скрипы не реагируют. Притомились видать, покойнички! Ничего — сейчас и отдохнете.

Клинком показываю напарнику на вольготно раскинувшееся, лежащее на спине, тело. Бесшумно скидываю щит с руки и мачете на соседнюю от «моего» обьекта кровать. Достаю «вишню». «Мой» — предпочитает спать на животе. Мордой вниз. Что ж — обойдемся без визуального знакомства. Да оно мне и без надобности.

Левой — вдавливаю грязную чернявую голову в подушку, правой вгоняя финку под острую, костлявую лопатку — прямиком в сердце… Оп — па! Всё! Спи спокойно, дружок!

Поднимаю голову и ошпариваю напарника злобным взглядом. Таращу глаза, оскаливаюсь, провожу большим пальцем по горлу… Все напрасно. Завис родимый. Поплыл. Сейчас сомлеет ещё, не дай бог! Ну и хрен с тобою, золотая рыбка — некогда мне твои сопли жевать. Рыцарь печального образа, мля! А ну как — сейчас этот пёс, свои глазоньки мутные продерет, да и заорет во всю дурнину пьяную? Быстро подхожу к спящему уроду и не мудрствуя, коротко примерившись — наношу размашистый рубящий удар с оттяжкой по горлу. Прямо под острый кадык, густо заросший рыжеватой щетиной. О как! Если откровенно — сам не ожидал такого результата! Почти до подушки прорубил! Практически снес голову с плеч! А кровищщи-то, мама не горюй! Ну, потрепыхайся давай, петушина. Посучи ножками, безголовый!

Спешу на выход из спальни. Как там у Шептуна с Долгим? Порядок — надеюсь, ибо тихо на этаже. Проходя мимо известково-бледного Сереги, ошалело рассматривающего трупы, увесисто, но в меру — влезаю ему локтем «в душу». Хорош уже рефлексии гонять, да рвоту перекатывать. Щегол слюнявый! Теперь только так — убей или убит будешь!

… Долгий с Шептуном уже ждут, слава творцам. Живые и без видимых повреждений. «Как прошло?» — тихим шепотом, с торопливой опаской. Долгий кивает, Шептун веско оттопыривает большой палец.

— Во сне отъехали. Как у вас?

— Так же. Тихо! Ждите — сонар гляну, — наверху всё без изменений: всё те же — на манеже. Четверо краснюков и три серых тени. Ну, теперь-то попроще дышать стало. Должны справиться. Да и фактор внезапности демиурги ещё не отменяли.

— Может детей из подвала выпустим? — неожиданно «просыпается» Сергей.

Смотрю на мужичонку и понимаю, что он имеет в виду. Выпустить детей и самим свалить от греха. И волки сыты и овцы целы, понимаешь.

— Нет! — отрубаю категорично, и объясняю торопливым шепотом, злясь на него и себя, за то, что приходится, теряя время, заниматься такой байдой, — Дети же — тихо не выйдет. Кипеш будет, шум поднимется. Драки всё-равно не избежать. Только мелкие под замес попадут… Сначала валим гадов! Потом остальное.

Уяснив полную несбыточность своих надежд, он обреченно кивает.

…Нетушки, дорогуша! Да, даже, если бы и удалось детишек из подвала, без шума и пыли вызволить, и тихо-охонько, на цыпочках, увести их отсюда и самим свалить — я бы все равно тебе хрен во всю морду показал. Что же, тех троих, сереньких наверху — списать? На неизбежные потери? А если бы там сейчас твоя двойня оказалась? Нет, тут ты не

угадал, дорогой товарищ! Ты у меня, Серёня — сейчас, как миленький, пойдешь войну воевать, гадов наказывать и детей у пидоргов отбивать. Ибо — нехрен!

…Слабый звук открывающейся входной двери — больше ощутился, обдавшим лица легким дуновением свежего уличного сырого воздуха, чем расслышался… Не усидел-таки малолетний бес на указанной позиции. Вовремя, однако. Это он молодец.

— Так, Данила, мы — наверх. Ты — здесь. Как начнем шуметь — открывай подвал. Понял? -

наш «Гаврош» энергично кивает, — Смотри, только не раньше! Как загремит, так и действуй. А голову я тебе потом оторву…

«На мягких лапах» поднимаемся по широкой лестнице, подзаляпанной тёмно-бурыми пятнами «вчерашней» крови. Мы с Валентином впереди. Долгий с Серёней за нами.

О чём бакланят упыри — пока не разобрать, но голоса уже вполне различимы.

Всё — площадка второго этажа. Дальше «точка невозврата»: просторный коридор и метров через двадцать нужное нам помещение, где расположились те, кого мы должны уничтожить. Оттуда приносит глумливый ржач и еле слышное всхлипывание.

… - Исполняй красиво, сучка! Не ной, тварь! Танцуй, давай! Не понравится — я тебе этот тесак по самую рукоятку воткну. А ну, давай веселей, животные!

Вот ведь твари! Ну, всё! Отставленным в сторону щитом, придерживаю яростный порыв художника, ломануться вперед. Глубоко дыша, концентрирую всю бурлящую внутри себя злобу в один увесистый плотный сгусток и накрываю ментальным воздействием всю комнату с упырями. Уж как умею! Очки энергии обнуляются за один миг. Всё, пошли!

С сумашедшим первобытным криком, в несколько бешеных прыжков, ураганом проносимся по коридору и влетаем в просторную спальню. Перечеркиваю клинком красное, перекошенное ужасом, вытянутое лошадиное лицо сидящего на кровати по правую руку от меня. Прыгаю ко второму, который даже не пытается приподняться и только в панике обхватывает голову руками… Не успеваю. Лезвие топора Шептуна — раскалывает ему череп, прорубившись через эти скорченные руки. Слева от страшно рычащего художника, Долгий неумолимо опускает свой мясницкий топорище на еще одного — скрюченного, инстинктивно прикрывшего голову плечом. В проходе между рядами кроватей — ничком распростерты на полу тела двоих с самой быстрой реакцией. Чуть дальше по тому же проходу — тугими комками сжимаются два голых полудетских тельца. Всё?

…Похоже, всё! За исключением одного: пленных нам тут не надо. Совсем.

Выдыхаю, стараясь расслабить сжатое заледеневшее нутро. «Мой» недоработанный клиент колготится на полу. Утробно стонет, обхватив брызжущее кровью разрубленное лицо.

— Добей, командир, — равнодушно предлагает художник, — Или пускай себе помучается? — и срывая по пути одеяла с кроватей, идет к так и застывшим, боящимся или просто не способным шелохнуться от страха, девочкам.

Из-за дверного косяка осторожно высовывает рожу Данька. Оглядев спальню, мрачно, но удовлетворенно улыбается.

— Подвал открыл? Как там? — устало спрашивает Долгий.

— Неа… Если я открою — они все в разные стороны ломанутся и лови их потом. А куда бежать-то?

Вопрос повисает в пахнувшем парной кровью воздухе. Мы с Долгим длинно переглядываемся.

… Да, дерись всё оно конём! Все вопросы потом! Дайте мне хоть самую малость, выдохнуть. Похоже, ментальное воздействие первой степени — неплохо вычерпывает силы и бодрость с обоих сторон. И вообще, сложно сказать — принесло его применение результат или нет. Ну, по факту, вроде сработало. Черти даже с кроватей в панике не вскочили — не то чтобы сопротивление попытаться оказать. Но, с другой стороны: наш рев был так страшен, а полет по коридору настолько яростно — стремителен, что большой вопрос: а мое ли это воздействие — причина столь легкой победы. Сидели себе, демоны, в абсолютной безопасности, как им казалось. Наслаждались моментом — согласно своим животным и ублюдочным представлениям о счастье. Жизнь явно удалась и ничто не предвещало, как говорится. И вдруг совершенно неожиданно, просто громом среди ясного неба: трубный, страшный рёв и здоровенные, как из-под земли появившиеся, ужасающего вида адские создания. Со щитами и топорами! А волна злобы и бешеной ярости от них идёт — просто запредельная! Мало кто удержался бы и не впал в оцепенение ступора или бездумную животную панику. Даже матерых бойцов проняло бы и деморализовало, хоть ненадолго. Точно вам говорю. А тут не воины, а какая-то шушара залетная, шныреватая. Шакальё опущенное. Да и хрен с ним! Голову забивать! Не последний день живем, надеюсь. Разберемся как-нибудь потихоньку.

… Укрытые одеялами девчоночки, направляемые Янычем — бледными тенями плывут к выходу. Данька чертом вьется вокруг них, что-то тараторит и изображает пляшущими руками и всем худым и гибким телом. Проходя мимо меня, отвлекается от ровесниц, и бросает, как равный — равному:

— Ну что, командир, выпускать братву?

Ишь ты, Гаврош! Солидности добирает, чертушка малолетний! Перед девахами рисуется. Дурак ты молодой! Им сейчас не до понтов твоих: хлещись не хлещись. Всё напрасно будет. Девки только что из ада — чудом выбрались. А возможно, что и останутся в нём до конца жизни. Или он в них… Н-да, а ведь ещё и с ними придется что-то решать. Ох, грехи наши тяжкие!