Оса в паутине (СИ) - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 8

…так… истероидный тип, эмоционально несдержан, впечатлителен, крайне жесток…

Айс слышала где-то, что жестокость — следствие трусости. Что по-настоящему смелые люди жестокими не бывают.

Раньше она в это утверждение верила. Теперь — перестала.

Старая гвардия.

Легкое раздражение.

Потому что кажется, что вне старогвардейцев Зверя как бы и нет. Кажется, что он живет лишь там, где живут остальные пятеро. Остальное математически выстроенная иллюзия существования. Все параллельно и перпендикулярно, все, как у всех, и не складывается образа, живого человека, хоть сколько-нибудь похожего на настоящего Зверя, на улыбчивого мальчишку, которого видела и знала Айс.

Где он? Где Зверь в этих сухо изложенных файлах?

Женщины?

Ага, вот она, Катрин фон Рауб, в девичестве Катрин Зельц, простолюдинка из семьи какого-то эльбургского садовника. Два месяца была любовницей Зверя… сбежала…

Почему?!

Она вообразила себе, что Зверь собирается ее убить. Ну, как же, сатанист! Как его угораздило связаться с такой идиоткой?

Полтора года Зверь искал эту дуру по всему миру.

Искал ее или своего сына? Катрин была беременна.

Полтора года! Весь мир вверх дном из-за какой-то кретинки! Да подумаешь, сын! Зверь, слава богу, не шефанго. Неужели дело в женщине?

Любовь?

Катрин погибла через три года после замужества. Хм, замужества. С точки зрения христиан она и замужем-то не была. Жила во грехе…

Почему в убийстве подозревали Зверя? Почему Катрин решила, что он хочет ее смерти? Что там, черт побери, было на самом деле?.. Ладно, это на потом, с этим можно разобраться позже. Главное — дальше. Главное — это то, что после смерти Катрин, то есть сорок лет, четыре десятилетия, у Зверя не было постоянной женщины. Ни одной. Раз в месяц — дом терпимости. И все. Зверь даже не скрывал, что с удовольствием обходился бы без этого, но… куда деваться, есть такая страшная штука — гормоны.

И вдруг она, Айс, и его «болид» за окном, и плевать на охрану, и ради нее сумасшедшая чехарда в небе над царским дворцом, и огоньки факелов в черных глазах, и удивленно перешептываются люди, и женщины смотрят не то с завистью, не то с сочувствием, и… Сорок лет Зверь не удостаивал своим вниманием никого. А сейчас…

Эльрик когда-то выбрал ее из многих. Он любит женщин, ее могущественный и мудрый господин, он любит их, как любят вино, музыку, книги или картины. Мимолетно. Один раз попробовать, послушать, прочитать, взглянуть… Если что-то привлекло, показалось чуть интереснее, что ж, можно задержаться. Айс стала единственной, кто задержал Торанго надолго. А потом и навсегда. Это льстило ей, было приятно, чуть щекотало нервы. Это делало ее особенной. Лучшей.

А Зверь не выбирал, не пробовал, не одаривал даже взглядом — просто не замечал. Не желал видеть женщин. Не желал знать, нужны ли они для чего-то, кроме как для успокоения гормональных всплесков. Зверь… Это даже не льстило, это… чуть-чуть пугало. А еще было радостно. Очень.

— Почему? — спросила однажды Айс, позабыв про строгий уговор молчать во время полета. — Почему я?

Зверь лишь молча посмотрел на нее. И улыбнулся. И почему-то Айс захотелось, чтобы он никогда больше не улыбался так.

Предположительно.

Он удивительно скуп на ласку, на поцелуи и прикосновения, на тонкую игру осязательных паутинок, которыми так легко опутывать женщин. Но его глаза, голос, слова, от которых то вздрагиваешь, сладостно и жарко, то взрываешься искрами, то просто нежишься, паришь, как пушинка в солнечном ветре, ни о чем не думая, просто слушая его, слушая, слушая…

Он не спешит. Чудесный, деликатный, удивительно чуткий. Ласковый, насмешливый, колючий и нежный. Он не спешит. И за это Айс была ему благодарна. Она не готова… нет, еще не готова. Хотя уже скоро. Все идет к тому, легко и естественно. И когда это случится, это будет прекрасно. Ново. И чисто. Не измена — любовь. Ведь можно же любить двоих? Эльрик наверняка сказал бы, что можно.

Она не готова… еще не готова. Хотя уже скоро. Все идет к тому, легко и естественно. И когда это случится, это будет прекрасно. Ново.

Единственное, что было трудно, это касаться ее. Маска удерживалась с трудом, из-под нее с рычанием такое рвалось — самому страшно делалось. Впрочем, если все и дальше будет развиваться по сценарию, до физической близости дело не дойдет. Контролировать себя до такой степени просто не получится. Зверь до сих пор вздрагивал, вспоминая один-единственный визит Айс в его камеру… Теперь-то, слава богу, он не был скован и беззащитен, но Суслики — тварюшки впечатлительные, с тонкой душевной организацией. Одного раза им, Сусликам, хватает обычно надолго, если не навсегда.

Эта ведьма сама не представляла, насколько она опасна. Как данность принимала свою нечеловеческую силу, подвижность, скорость реакции, невероятную, почти пилотскую координацию. Принимала как данность, да еще и работала над своим телом почти также безжалостно, как над образцами в лабораториях. Усиливала мышцы. Повышала скорость прохождения нервных импульсов. Изменяла состав кожи, превращая ее постепенно в настоящую броню. Нежизнеспособная помесь орка и человека, она ваяла себя по образу и подобию не то шефанго, не то вовсе «суперхомо» — легендарной, скорее всего, сказочной разработки Вотаншилльских лабораторий.

Она собой гордилась.

И, не стыдясь, хвасталась успехами.

Зверь слушал. Запоминал. Делал выводы.

Два сердца… продублированная кровеносная система… состав крови… легкие… строение костей…

Слушал и понимал, что шансов против этого у него нет, не только в прямой стычке — вообще нет.

Зверь чувствовал себя пауком, поймавшим здоровенную осу. Только паук, наверное, был бы не рад — тут ведь неизвестно, кто добыча, он или страшная тварь, завязшая в паутине. А Зверь был доволен.

Кураж.

Это не только в небе, это и на земле возможно.

Кураж.

Виток за витком тонюсенькие нити паутины. Виток за витком. Подойти ближе, коснуться лапами, и тут же — в сторону, подальше, переждать, пережить инстинктивный ужас и вновь приблизиться, накинуть еще одну нить, еще одну петельку.

Интересно.

Он привязывал ее к себе, приучал и всех вокруг приучал к тому, что Айс фон Вульф, Айс де Фокс — его, Зверя, женщина и добыча. Чтобы на Рождественском балу — господи, как же он ненавидел все эти развеселые тусовки! — уже никто ничему не удивлялся. Чтобы Айс чувствовала себя комфортно. Чтобы поверила в себя и в него окончательно и навсегда.

Паук. И оса. Непонятно только, что нашел в ней Лонгвиец? Зато понятно, почему он с ней развелся. Это ж такая тварь! Ее кто хочешь испугается.

— Какая она была? — спросила Айс.

— Кто?

— Катрин.

В черных глазах Зверя мелькнуло что-то, как будто снова вспыхнули в темноте огоньки факелов. Айс успела подумать, что, наверное, затрагивать эту тему не стоило. Как видно, сорок лет — недостаточный срок, чтобы воспоминания стали просто воспоминаниями.

— Она была сильной, — легко сказал Зверь, — она любила меня.

— А ты?

— Она мне так и не поверила, — он весело хмыкнул, — знаешь, очень умная была женщина. Страшная смесь разума и интуиции. Катрин прекрасно умела пользоваться и тем и другим, в сочетании и по отдельности.

— Не поверила, — повторила Айс, — но она ведь стала твоей женой?

— Нет, — Зверь качнул головой, — хотя, видит бог, когда-то я хотел этого.

— Как же?..

— Да вот так, — он смотрел на нее с чуть насмешливым пониманием, — она жила в моем доме, она воспитывала моего сына, и она не была моей женой. Мне нельзя верить, госпожа фон Вульф, — произнес чуть нараспев, — нельзя. Я убийца. Вы видели в файле пометочку: «крайне опасен»?

— Просьба не подходить к куполу, животное крайне опасно, — улыбнувшись, вспомнила Айс.

И вспомнила, как погасли огоньки в глазах Зверя, там, в тюрьме, когда он решил, что она боится его.