Канон Смерти (СИ) - Плотникова Александра - Страница 5

И помимо книг из личной библиотеки Тоурена Рей постепенно постигал и иную науку. Он рос быстро и через несколько месяцев выглядел уже не на пять, а на все десять лет. Совесть сутенера не грызла, сынки вельмож начинали таскаться к нему в неполные четырнадцать. Но сам Тоурен ждал, не спеша прикасаться к своему сокровищу и наблюдая. Рей обещал стать умелым и пылким любовником, темперамент его народа бурлил в крови в полной мере, незамутненность моралью делала постижение искусства любви легким, как дыхание.

Но порой человека начинали одолевать сомнения в том, насколько правдивы рассказы о полукровках. С каждым месяцем он все больше понимал, что попадает в зависимость от этих золотых глаз, от притягательного, почти гипнотического взгляда. Порой ему начинало казаться, что мальчишеское лицо — только обертка, иллюзия, тронь ее — и проступит настоящая морда. Хотя Тоурен прекрасно понимал, что это не так — в маскирующих иллюзиях он, в силу профессии, разбирался прекрасно.

Нет, дело было не во всем этом.

Всю жизнь Тоурен считал, что полукровки рождаются более-менее людьми. А ему казалось все больше и больше, что он воспитывает чистопородного даэйра! Доверчивого, ласкового, но, тем не менее, опасного небесного хищника, которому, как ни внушай, скоро станет тесно на земле.

— Я соберу денег, продам заведение, и мы уедем отсюда подальше, — говорил ему на ухо Тоурен, когда черноволосая голова впервые приникла к его плечу на ночном ложе, а тело все еще отзывалось на мягкие прикосновения, но уже утихло. — Ты сможешь пойти учиться куда-нибудь, вырасти, а потом вернуться к своему народу, если захочешь.

— Куда учиться? — блеснули в темноте глаза.

— В Кафирскую Академию. Там никому нет дела до того, кто ты, зато магов учат знатно, — человек легонько гладил дарри по волосам в тщетной попытке отогнать внезапно налетевшие дурные мысль. Набирающий силу Храм Единой Матери даэйров и полукровок попросту убивал, как демонов. Особенно почему-то черных.

Но Рея ведь не спрячешь под стеклом от всего мира.

Вот только мир через несколько дней ворвался в их неприметную жизнь сам.

[1] В отличие от презрительного «даррей» — ублюдок, полукровка, слово «дарри» обозначает даэйрское дитя до определенного этаапа развития и не носит негативного оттенка.

Глава 2 Личная преисподняя

Год спустя. Пригород Канси

Очередной удар зазубренного кнута с оттягом сорвал с живота кожу вместе с мясом. Растянутое на цепях тело дернулось, но не издало ни звука — голос давно был сорван, горло пересохло, да и кольцо в зубах мешало.

Слез тоже не было. Высохли давно.

Кончились.

И воспаленные золотые глаза тупо глядели в потолок, не моргая. Он ненавидел этот богатый расписной потолок, с которого ему в лицо смеялись голые крылатые девицы. Но это хорошо, что сегодня на растяжке приковали лицом вверх. А то у хозяина страсть пихать раскаленные и не очень предметы между ягодиц. Под Тоурена пришлось хотя бы просто лечь, чтобы на улицу не выбросил. Он боли не причинял, даже, наверное, любил-по-своему. Новый хозяин любил и ценил только себя и свои прихоти.

Рей потерял счет времени. Забыл, на каком свете находится. Забыл, что когда-то существовала другая, пусть затворническая, но тихая и спокойная жизнь. Сейчас и здесь важно было или попытаться избежать новой боли, или хотя бы убедить себя в том, что ее можно терпеть. Но хуже всего то, что хозяин все-таки добивается своей цели. Чтобы не сойти с ума, в боли приходится искать удовольствие.

Еще несколько ударов. Мышцы давно свело непроходящей судорогой. Рывок раскаленными щипцами — и не стало еще пары чешуек на левой руке. Они потом все равно отрастут и их еще раз вырвут. Как и когти. Что будет следующим? Глаза? Так они не отрастают. Скорее бы уже все это закончилось совсем!

Разум метался в клетке тела, не в силах найти выход. И напрочь лишившийся голоса Рей кричал мысленно, не веря, что кто-нибудь отзовется…

Тоурен с того света точно не услышит. Если бы он знал. Если бы он мог прийти.

Не знает и не придет. Мертвым уже все равно.

Их жизнь рухнула за час, а планы развеялись пеплом на ветру. Среди ночи в дом ворвались какие-то люди. Перебудили и переполошили всех, убили матушку Нэрту. Подняли с постели Тоурена, самого Рея отшвырнув в угол так, что он потерял сознание. Когда очнулся, старшего друга уже избивали и требовали подписать бумаги на передачу борделя. Сами вложили в трясущуюся, еще целую руку перо и вывели росчерк по бумаге.

Потом перерезали горло. И Рей не выдержал, прыгнул на врагов, скаля впервые отросшие клыки. Сомкнул челюсти на чьей-то волосатой лапище — его отодрали с куском плоти. Выплюнул, ринулся снова, шипя, рыча и покрываясь чешуей. Обернуться полностью не успел. Сбили пинком, сунули в рот какую-то тряпку и придушили, пока связывали, пинками в живот напоминая, что змеиному ублюдку положено знать свое место и не нападать на нормальных людей. Которые его, ублюдка, выше по положению, потому что люди и потому что он подстилка для таких, как они. Пристраивались развлекаться по очереди до тех пор, пока боль не погасила сознание. Да и потом, наверное, тоже…

Очнулся во второй раз уже в этом ненавистном доме, на тюфяке в кладовке. Связанным и с вырванными на всех конечностях когтями.

С тех пор кошмар не прекращался ни на минуту. Даже в те часы, когда его оставляли в покое и можно было провалиться в сон, проглотив несколько кусков чего-то малосъедобного, брошенного прямо на пол. Наверное, это было протухшее мясо. Небо перестало сниться совсем. Снились только пытки. И, просыпаясь, он старался не дрожать и никак не подавать голоса, вжимаясь в тощий тюфяк. Мало ли, что будет, если услышат…

…Удушье заставило вынырнуть из потока воспоминаний. Хозяин держал за горло, а к окровавленному животу опасно приближались горячие клещи.

— Давай, Змееныш, — жирная рука с размаху впечатала голову в пол. Рей даже не всхлипнул. — Ты же умеешь быть податливым! Ты же ласковый, правда? — колыхалось белое брюхо, колыхался в руке налившийся член. Запах не будоражил, не вызывал желания — только дурноту. Содержимое желудка, несмотря на отупение, подкатывало к горлу от вида этого бревна, которое хозяин упоенно раздрочивал.

Еще немного, и оно окажется в глотке.

Клещи сомкнулись. Тело забилось в судороге. Из горла против воли вырвался вой, тут же захлебнувшийся.

Разум рванулся прочь.

«Помогите мне, кто-нибудь! Отпустите отсюда!!!»

Внезапной картинкой накрыло резко и ярко.

Неторопливо рысит по дороге серая боевая лошадь. Всадник с белыми, как снег, волосами, вздрагивает, словно от удара и натягивает поводья. Лошадь вскидывается, храпит, но поворачивает назад. Рядом удивленно скачет огромная черно-серая собака, спрашивает, чего это вдруг случилось такого важного.

Спрашивает?..

Всадник уже несется галопом.

Доли мгновения тянутся медленно, словно горячая карамель.

«Ты же даэйр, малыш, убей его! Ты сможешь!»

«Кто ты?»

«Неважно, убей! Я приду так быстро, как смогу!»

«Кто ты?!»

Вместо ответа пришла сила. Тяжелой волной накатил гнев, разогнал кровь по жилам. Бешеный взгляд сфокусировался на колыхавшихся перед лицом телесах, отвратительно белых, в каких-то багровых пятнах. Да ты даже не дичь, двуногое!

Жалобно звякнуло перегрызенное кольцо, клацнули челюсти, отхватывая отвратительно мягкий кровавый кусок. Измученное, истощенное тело задрожало уже не от страха. Тонкие мышцы вздулись, доведенный до крайности зверь резким рывком выдрал цепи из колец в полу и первым делом хлестанул ими воющую человекообразную тварь. Плевать, что тяжелые клещи больно ударили между ног. Зверь прыжком повалил тушу на пол, раздирая ее даже не когтями, пальцами. Двуногое вопило, извивалось, пыталось сбросить с себя смерть.

Тщетно. Ему в лицо скалилась черная морда.

Напоследок Рей с наслаждением оторвал человекообразной твари остатки ее «мужской гордости».