Ловцы жемчуга - Пашек Мирко - Страница 10

Саффар был поражен ужасом. Он знал, что стоит одному из них поднять голову, и он будет обнаружен. Но они не видели его, занятые деньгами, а Саффар не отважился залезть выше. Он остался на прежнем месте. На ковре блестела груда серебра, и Саид прибавлял к ней все новые и новые горсти монет. Это был настоящий серебряный дождь, а Саффару до сих пор приходилось видеть только отдельные капли его.

Но вдруг поблизости раздались чьи-то шаги, он спрыгнул с пальмы, словно боясь быть заподозренным в краже, и бросился бежать…

Он бежал, хотя женщина, испугавшая его, сама застыла на месте от ужаса. Он не знал об этом и бежал из всех сил, направляясь к глиняной ограде, которую перескочил одним прыжком. Он не думал ни о Саиде, ни о своей просьбе, и в голове его была только одна мысль: бежать.

Добежав до моря, он окольными путями пробрался на корабль. Кожа его блестела от пота. А ловцы все еще пели…

Шоа приветствовал его вопросительным взглядом. И Саффар был вынужден закрыть глаза, потому что его мучил стыд. Он видел Саида, был от него так близко, что смог бы коснуться его пальмовой веткой… и убежал. Почему? Потому что боялся нахуды и серинджа. Теперь он уже не сможет спасти Раскаллу. Он испугался нахуды и серинджа. В этом все зло: он всегда будет бояться нахуды и серинджа…

А сериндж Бен Абди и нахуда хаджи Шере уже возвращались из дома Саида, и лица их были мрачными. Нахуда простер руки к небу:

— Иншаллах. Горе нам, о люди.

Сериндж с выражением глубокой печали на лице почесал себе спину.

— Саид не нашел жемчужину ценной. Он дал нам всего двенадцать фунтов, — сказал он неуверенно.

Саффар встал, словно подброшенный какой-то неведомой силой. Он сам не понимал, что с ним случилось, но чувствовал эту силу у себя в сердце, у себя в душе, переполненной возмущением:

— Лжете! Он дал вам больше!

— О, баркале! — возмутился сериндж, в гневе своем употребляя любимое слово саладина. Он шагнул вперед.

А Саффар закричал:

— Читайте фатхи!

Удивленный сериндж застыл на месте.

— Читайте фатхи! — настаивал Саффар.

— Да, читайте фатхи! — поддержал Шоа.

— Читайте фатхи! — потребовали остальные ловцы. Они улыбались. Им понравилась мысль о том, что и нахуда с серинджем должны поклясться святыми словами в своей честности.

— Читайте фатхи!

Хаджи Шере и Беи Абди стояли и молчали. Потом посмотрели друг на друга. Это было неслыханно… но они не могли отказаться; этим они только бы подтвердили подозрения.

— Читайте фатхи! — требовали ловцы. Они гримасничали.

Саффар начал отчетливо произносить святые слова, вкладывая в них всю душу.

Хаджи Шере и Бен Абди опустились на колени и раздраженными голосами стали читать молитву.

Саффар следил за каждым движением их губ; потом голос его стал все слабее и, наконец, как бы сломался… И внутри у Саффара тоже что-то сломалось: его наивная, слепая вера заколебалась. Ему было страшно. Казалось, что он вдруг увидел то, что ему никогда не доводилось видеть, увидел оборотную сторону всего возвышенного, святого, великого… Сериндж и нахуда читали фатхи, а до этого они солгали. И ничего не случилось, ангел не слетел с неба, и молния не вспыхнула в облаках, и не было слышно грозного, карающего голоса, ничего, ничего… Нахуда и сериндж не боялись ничего. Они читали фатхи не со страхом, а со злостью. В их душах был гнев. Вот они окончили молитву и встали.

Встал и Саффар. Лицо у него было грозное.

— Вы клятвопреступники! — крикнул он. — Клятвопреступники. Богохульники! Я видел все у Саида. Вы воры!

Бен Абди двинулся к нему. Но Саффар ускользнул от него и подбежал к борту корабля. Снова он поднял голову:

— Воры! Воры!

Что-то обожгло его — нож, который швырнул сериндж в слепой ярости.

Но он не обратил на это внимания.

— Воры! — кричал он изо всех сил. — Воры! Богохульники! Клятвопреступники!

Потом он бежал вдоль морского берега. Остановился лишь тогда, когда почувствовал, что истекает кровью. Нож серинджа нанес глубокую рану. Он вымыл ее прозрачной морской водой. Потом лег на песок, и в голове бесконечной чередой одна за одной оживали картины и образы…

Вечером он прокрался к кораблю. Шоа дал ему поесть. Саффар утолил голод и двинулся вдоль берега.

На следующий день ловцы с «Йемена» собрались перед домом Саида. Пришел и каид, мигая глазами за стеклами очков в жестяной оправе и перебирая янтарные четки; он делал это не из религиозных побуждений — для этого четки на Востоке не применяются — а для того, чтобы сосредоточивать свои мысли. Черный невольник держал над его головой зонтик с длинной ручкой. На песке лежал кусок пальмового ствола, и рядом, на костре, кипело масло. Привели Раскаллу. Ему отрубили кисть правой руки и сунули обрубок в кипящее масло, чтобы остановить кровь. Палач — он же мясник — перевязал рану куском материи, смоченной в масле. Так велит аллах — ведь коран советует отрубать вору руку.

После этого Раскалла был освобожден. Но куда он мог идти после этого? Что делать ныряльщику, у которого нет руки?

Через несколько дней его посадили в первую попавшую лодку и отвезли на материк.

Там они высадили Раскаллу. Он сел на песок и задумался. У него не было ничего, кроме двух кусков полотна, одного на бедрах и одного на обрубке руки. Он действительно был «баркале», «тем, кто не имеет даже подушки». Он шел по берегу. Его жена и ребенок жили далеко на юге, но Раскалла направлялся к западу, от моря. Шел он долго. Никто не знает, где окончился его путь. Никто и не старался узнать.

К этому времени его жемчужина окончательно побелела, и Али Саид положил ее в свой хрустальный сосуд — это была сто семнадцатая красавица. Но на вид ничего не изменилось — просто в кучу маковых зерен добавили еще одно.

Саффар же некоторое время жил в рыбацкой деревушке на западном берегу острова Эль-Кебир. Рана зарубцевалась, но после нее остался большой шрам. Потом он вернулся в Джумеле и поступил на службу к господину Попастратосу.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава I

Господин Попастратос прибыл в Массауа как раз в то время, когда Раскалла впервые поддался искушению открыть жемчужную раковину.

Так же как и господин Бабелон семнадцать лет назад, господин Попастратос сошел с почтового парохода. У него была высокая коренастая фигура, необычайно подвижное лицо, маленькая бородка и щегольски закрученные усы. Но в отличие от тихого господина Бабелона приезжий прямо на набережной стал ругать своих носильщиков.

Мигом он познакомился со всеми жителями Массауа. Да и сам господин Бабелон — все такой же, как и семнадцать лет назад, — проявил такое любопытство, что, не ожидая, пока приезжий навестит его гостеприимный дом, — что в конце концов непременно бы произошло — оставил свой письменный стол и наргиле с грудой подушек и пришел в гостиницу к господину Попастратосу с визитом, предложив себя к его услугам.

Господин Попастратос, пожав руку господину Бабелону, заявил, что услуг ему не надо, а нужен хороший дом и быстроходный корабль, что он приехал не за дружбой, а за жемчугом и что бескорыстие это признак лицемерия, которое он — почтенный грек — не переносит. Господин Бабелон выразил удовлетворение, что в Массауа теперь будет хоть один добропорядочный человек, и ушел, пряча свое впечатление за синими непроницаемыми стеклами очков.

Через месяц у господина Попастратоса уже был хороший дом, быстроходный корабль и мешочек с жемчужинами. Дом его был частью европейский, а частью восточный, но совсем не так, как дом господина Бабелона, потому что в нем одни помещения были полностью обставлены по-европейски, а другие — по-восточному.