Годы гроз (СИ) - Ульянов Александр - Страница 35

Ромашка скоро вернулся и принес ему ковш теплой воды с привкусом ржавчины. Коррин напился так, что заболел живот.

— Ладно, я пошел, — сказал добрый тюремщик, забирая ковш. — Пойду к другим.

— Они рядом?

— Не скажу, — замялся Ромашка. — Нельзя.

— Они хоть живы?

— Умер один, которому руку отрубили. Один без сознания до сих пор. Не знаю, как его зовут. С бородой черной.

«Пьерриг. Вернее, теперь уже просто Дюг».

— Спасибо, Ромашка.

— Да пожалуйста, — тепло улыбнулся толстяк и ушел.

Коррин снова остался один в темноте.

Три дня после Битвы подонков

— Почему вы отправили их в темницу, государь?

Эсмунд принял от Йоэна кубок с горячим гальтасом. Только хранитель покоев умел делать его так, как любит король. С возрастом специи стали вызывать изжогу, но иногда Эсмунд позволял себе это вино. Особенно в темные дни, как сейчас.

— Думаешь, надо было сразу на плаху?

— Нет. Почему вы вообще так поступили с ними? — нахмурился Йоэн, убирая за спину золоченый поднос.

— Я не хотел этого, если хочешь знать. Будь моя воля, я приказал бы им взять оружие и добить паладинов. Но я король, и моя воля скована. У меня есть долг перед страной, и я поступил, как был должен. Власть Великого Наместника вровень с королевской, а может, и выше. Если он отказывается выйти, мне остается только ждать. Я не имею права применять к нему силу. Это преступление перед верой и самим Господом! — Эсмунд вздохнул. — Как еще я мог поступить?

Король подул на вино и сделал глоток.

— Вы предали их, государь. Предали рыцарей, верных вам.

— Следи за языком, Йоэн. Как бы я ни любил теб??я, не заходи слишком далеко.

— Вы сами научили меня говорить, что я думаю.

— Ты такой от природы.

— Нет. Когда я начинал вам служить, вы сказали: я хочу, чтобы ты говорил все, что думаешь, — Йоэн нахмурился все больше. — Ты будешь хранителем моих покоев, ты будешь видеть и слышать самое сокровенное. Так используй это и всегда будь рядом, чтоб я мог услышать честное мнение, без лести и лизоблюдства.

— Я припоминаю, — сказал Эсмунд. — Выходит, это я сделал тебя таким?

— Нет. Я сам стал. Вы только сказали, что хотите этого от меня.

— Тогда я могу лишь гордиться тобой.

— Вы гордились и Аллерсом до недавнего времени, — хранитель поклонился. — Я могу идти? Живот крутит, надо бы в уборную.

— А такие вещи лучше оставляй при себе.

— Вы про Аллерса или про живот?

Эсмунд сделал обжигающий глоток. На глазах выступили слезы, но было непонятно — то ли от вина, то ли от слов.

— Про живот, Йоэн. Конечно, про живот.

Когда хранитель вышел, король вздохнул и медленно сжал ноющую от артрита руку в кулак. Он понимал, почему страдает. В этих рыцарях, которые презрели приказ ради чести, он видел продолжение себя. Если бы он был молод и не был королем, то стал бы одним из них и сейчас, по насмешке судьбы, сидел бы в темнице. Эсмунд покачал головой.

— Аллерсом я горжусь до сих пор. Я горжусь ими всеми. Ты прав, Небытие побери! Я их предал.

Он сильнее сжал кулак, чтобы боль в воспаленных суставах прогнала боль из его души.

Скрипучая дверь распахнулась только на следующий день. А может, и через день — в темнице трудно было понять, сколько времени прошло.

Коррин заморгал, защурился от света факела. Тюремщик вошел в камеру. В животе заурчало — за прошедшее время голод проснулся и теперь терзал желудок, будто волк.

— Ромашка?

— Говняшка, — ответил ему грубый голос. — На, жри.

В грудь ударился камень, который оказался затвердевшей краюхой черного хлеба. Глаза привыкли к свету, и Коррин увидел, что факел держит одноглазый горбун с заячьей губой. Да уж, это не Ромашка.

— Можно воды?

— Можно пасть закрыть, пока зубы не выбил, — горбун прочистил горло и харкнул на стену. Зеленый плевок медленно потек вниз. — В ведро срал?

— Нет.

Тюремщик, подволакивая ногу, подошел к ведру и заглянул в него. Хмыкнув, отправился к выходу. Коррин увидел, что в руке он держит окованную дубинку.

— А воды?

— Какой тебе воды, мышь вонючая? Вон что нассал в ведро, то и пей.

Дверь захлопнулась, и Коррин снова остался один в темноте.

Двенадцать дней после Битвы подонков

Горбун и Ромашка приходили посменно. От толстяка Корр узнал, что на Кольце Вальдара началось настоящее восстание. Люди перекрыли Солнечный мост, поубивали нескольких стражей, устроили в городе пожары. Ромашка знал немного, но и этого хватало.

Трудно было не понять, почему это случилось. Коррин слышал о проповедниках, о том, что люди требуют свободы для Наместника и мира для Америи. Похоже, узнав о нападении на башню, они окончательно распалились.

«Дурак! — ругал себя Корр. — Вот про какую катастрофу говорил король. Что же теперь будет?»

Будь Коррин на месте короля, он бы взял заговорщиков и прилюдно казнил одного за другим, чтобы люди насытились кровью, и добавил немного хлеба, чтобы уж точно утолить народный голод. Бунты прекратились бы, хоть на время. Пока не начнется настоящая война на западе.

Интересно, кстати, что сделает Кальдириум, когда услышит обо всем.

Четырнадцать дней после Битвы подонков

Коррину снился кошмар. Он сражался один с семью паладинами, и те постоянно ранили его, но никак не могли убить. Мечи кальдийцев мелькали с невероятной скоростью, и каждый замах оставлял на его теле новую отметину. Кровь хлестала по телу, хлюпала в сапогах. Коррин упал на колени и к нему подошел Витторио эль Гарра.

— Проси прощенья, — потребовал он.

— Простите меня!

Паладин рассмеялся, и смех его больше походил на оглушающий скрежет.

Коррин подскочил с соломенной подстилки. Дверь распахнулась, и в темницу вплыл пухлый силуэт Ромашки.

— Это ты, — Корр чувствовал, как сердце колотится у самого горла. Вытер со лба пот.

— Ну да. Кушать хочешь?

— Да. Спасибо.

Добрый тюремщик протянул ему миску. Коррин уселся обратно на подстилку и стал хлебать сурговую кашу прямо так, без ложки.

— Народ вашей смерти требует, — сказал Ромашка.

Корр пожал плечами.

— Неудивительно.

Он доел кашу и протянул тюремщику миску.

— Когда нас казнят?

— Не знаю. Может, король вас еще помилует.

Корр невесело усмехнулся.

— Будь ты королем, ты бы помиловал?

— Не знаю, — смущенно ответил Ромашка. — Я же не король.

«Да уж. Будь ты королем, я бы уже кувыркался в постели леди Дульф».

Сердце вдруг сжалось. За время заключения Коррин впервые вспомнил о Ритте, и ему почему-то стало стыдно от этого.

— Можно попросить тебя кое о чем?

— Наверное.

— Во дворце живет леди Ритта Дульф. Передай ей послание от меня, сможешь?

— А что передать?

— Скажи… скажи, что я скучаю. И прошу прощения.

— За что? — открывая скрипучую дверь, спросил Ромашка.

— Просто передай.

— Ладно. Доброй ночи.

«У меня тут вечная ночь, — подумал Коррин, оставаясь один в темноте. — И она далеко не добрая».

VII

Где-то в южной Лотарии

Эльтон никому не рассказал, как ему было страшно. Не во время боя. После.

Он бывал на похоронах в столице — там человека обертывали в саван и предавали огню. Здесь, в Лотарии, четыреста трупов свалили в одну кучу. Мертвецы покрывали друг друга, будто отбросы.

Глядя на это, неистово хотелось верить, что их души уже у трона Божьего.

Прошло дней десять с тех пор, как они покинули Баргезар. И людей, и лошадей с каждым днем становилось все меньше. В первый день они остановились трижды, чтобы сжечь умерших. Павших лошадей оставляли на обочине — конины хватало с избытком. Другой еды не было, и даже Алине пришлось есть мясо. Ягод и трав, что находили крестьянки вдоль дороги, ей не хватало.