Годы гроз (СИ) - Ульянов Александр - Страница 23

— Что? — он повернулся к Ритте и увидел в ее глазах только гнев. — О, миледи, простите. Не хотел вас обидеть. Конечно, пора возвращаться. Уже и впрямь слишком темно.

«Ни хрена уже не разглядеть. Одно я понял точно — в башню не забраться по стене, лестниц нет, окна слишком высоко. Пристать на лодке к берегу можно, но толку? Если только среди скал нет какого-нибудь тайного хода. Надо будет приехать завтра и…»

— Зачем вообще мы поехали сюда? — спросила Ритта. — Это ведь было не свидание, сир.

— А? Что вы, леди. Просто мысли не дают мне покоя.

— И о чем же вы думаете?

— О войне, дорогая, о грядущей войне. Ваш брат, я слышал, собрал войска и идет на Длань?

— Он первым откликнулся на призыв короля, — холодно произнесла леди Дульф и плотнее запахнула полы плаща.

— Простите, что испортил вечер, — изо всех сил работая веслами, сказал Коррин. — Я хотел читать вам стихи под луной, но луна ушла за тучи, и я сразу вспомнил о войне. Но поверьте — ваша красота поистине не знает равных.

Насчет этого Корр сильно сомневался. У Ритты был слишком длинный подбородок, слишком толстая шея и слишком колючий нрав. И ко всему прочему, она не была тупицей — так что в ответ на комплименты только фыркнула.

— Вы позволите мне исправиться? Скажем, завтра? После завтрака, когда будет светло?

— Почему бы вам не исправиться прямо сейчас?

— Как же?

— Вы говорили о стихах, — ехидно заметила Ритта. — Прочитайте один, пока мы не доехали до причала.

«Размечталась».

— Кажется, тяжелые мысли выбили их все из моей памяти.

— Попробуйте вспомнить. Мой брат, который едет на Длань с армией моего отца, знает их много.

«Ого, мы перешли на угрозы! Мрак с тобой, сейчас я что-нибудь припомню».

— Ах да, кажется, я вспомнил кое-что. Небольшое лэ10, которое называется «Царица троллей».

Лицо леди Дульф потемнело, но Коррин уже начал читать:

Давным-давно, в заре времен

Был дикий тролль в горах рожден.

Он был могуч, и нравом зол,

И руки — как древесный ствол.

А зубы — точно пики скал,

Людей он ими разрывал.

И равных не было ему

По силе, ярости и злу.

Но вот однажды, в жаркий день,

Искал для отдыха он тень.

И вдруг заметил: у реки

Резвились девы, все наги.

Навстречу девам вышел тролль,

Надеясь причинить им боль.

Девицы бросились бежать,

Осталась лишь одна стоять.

Она смотрела на него

И не боялась ничего.

Глаза-сапфиры, кожа — снег.

«Что за прекрасный человек!

Подумал, глядя, дикий тролль

Мала, конечно, будто моль…

Но как красива! Украду!

Как украшенье, не еду».

Вдруг дева подошла сама

С улыбкой, донельзя мила.

«Я рада видеть вас, друг мой,

Скажите, кто же вы такой?»

«Я тролль, злодей, я ем людей!»

«Зачем съедать своих друзей?»

«Друзей? Мне не нужны друзья!»

«Ну а невеста? Может, я?..»

И сердце каменное вдруг

Ожило, и раздался стук.

И Божий свет зажегся в нем

И тролль наш был преображен.

Он человеком сразу стал,

Жестокость, злобу потерял.

И с чудотворной девой той

Остались мужем и женой.

Это лэ было явно незнакомо Ритте, и, судя по названию, она ожидала чего-то другого. Но когда Коррин закончил, на ее щеках расцвел румянец, она смущенно отвела глаза и сказала:

— Прекрасное стихотворение, сир.

— Его сочинил Гатье Неутомимый, странствующий бард из Энариона, — направляя лодку к причалу у Солнечного моста, сказал Коррин. — Видите, милая леди, даже дикий тролль может стать прекрасным, если ему подарит любовь прекрасная дама.

Лодка подошла к причалу. Коррин вылез и подал Ритте руку. Стражники у дворцовых ворот подняли фонарь, и Корр помахал им.

— Вы правы. Простите меня за мой гнев, — подавая руку, сказала Ритта. — Должно быть, вы и впрямь были заняты мыслями о войне — это так свойственно мужчинам. Пожалуй, я действительно желаю… прокатиться с вами.

— Вы оказали мне честь, — Коррин поклонился и коснулся губами ее перчатки. — Я зайду за вами после завтрака.

— А как насчет позавтракать вместе?

— Прошу простить, но в последнее время я обычно завтракаю с друзьями. У нас есть одно дело, которое мы обсуждаем.

— Вы неверно меня поняли, — Ритта приблизилась. — Я имела в виду, позавтракать вместе в моих покоях.

— О, — Коррин улыбнулся. — Это совсем другое дело. Но должен предупредить, что я обладаю отменным аппетитом.

— Как и я, — она улыбнулась в ответ, и стала вдруг гораздо красивее. — Посмотрим, кто из нас насытится быстрее.

Утром Коррин проснулся первым. Леди Дульф спала рядом, положив руку ему на грудь. В памяти тут же всплыли дикие скачки, которые они устроили ночью, и совершенно неприличные вещи, которые Ритта делала губами и языком. От этих мыслей внизу живота сладко заныло.

«Небытие меня забери, за неказистой внешностью скрывается настоящая тигрица, — подумал он. — Я бы вряд ли на ней женился, но с удовольствием навещал бы пару раз в неделю».

Он аккуратно убрал руку Ритты, вытащил из-под кровати горшок и помочился. За витражным окном занимался рассвет. Для завтрака еще рановато, так что, быть может…

— Ты проснулся?

Коррин повернулся и увидел, как Ритта потягивается. Одеяло соскользнуло с ее острой груди, и от этого вида мужество Коррина снова напряглось. Она это заметила.

— Неужели ты не насытился ночью?

— Я же сказал — у меня отменный аппетит, — залезая обратно в кровать, сказал он.

— Пожалуй, и меня с утра мучает голод, — полностью сбрасывая одеяло, сказала она.

Кататься на лодке они так и не поехали.

Весь день и весь вечер Коррин вспоминал горячие объятья леди Дульф. Он пытался думать о деле, но воспоминания о страстных играх не позволяли ему этого делать. Только ближе к ночи, придя в сторожку Гиральда, он смог сосредоточиться.

Комната была расположена прямо над Черными воротами, так что внутри пахло тухлятиной и чем-то кислым. Запах горящих в очаге дров и булькающей овощной похлебки с этим не справлялся. Зайдя, Коррин отпихнул ногой бутылку с разбитым горлышком и молча поприветствовал Гиральда и Пьеррига, сидящих за столом.

— Снаружи в башню не попасть. Если только есть какой-нибудь тайный ход.

— И что, ты не попробовал его найти? — спросил Пьерриг.

— На то он и тайный, Дюг, его так просто не найдешь.

— Одним словом, не пробовал.

— А как же ты? Говорил с кальдийцами?

— Эти твари не хотят говорить.

— А ты пробовал?

— Пробовал! Мой кальдийский для них все равно что овечье блеянье. Ни хрена не понимают.

— Хватит вам собачиться, — Гиральд взял кусок ткани и снял с огня закопченный котелок. — Похлебка готова.

Он поставил котелок на стол и протянул каждому миску. Пьерриг зачерпнул похлебки и стал пить через край. Коррин благодарно кивнул, но есть не стал. Стряпня Двухголового — сомнительное удовольствие, так что он лишь отломил себе предложенного черного хлеба.

— Помолиться забыли, — укоризненно сказал Двухголовый, садясь.

— Твоя правда, — Пьерриг отставил миску.

Напротив окна, перечеркнутого трещиной, висела икона, покрытая латунью вместо серебра. На ней была изображена святая Лиссия — покровительница вдов и матерей. Неизвестно почему, Гиральд глубоко почитал ее. Там что-то было связано с его семьей, но Коррин никогда не спрашивал, а Двухголовый не стремился рассказывать.

После молитвы Гиральд и Дюг вернулись к похлебке. Пока они ели, Коррин теребил кончик носа и думал.

Кардинал Лекко просил обратить внимание на подземелья. Вся земля под Кроунгардом изрыта древними ходами, которые построил таинственный серокожий народ. Задолго до того, как америйцы захватили острова — быть может, за тысячи лет, еще в Эру чудовищ, когда на Мирисе обитали тролли и другие гигантские твари…