Закон Жизни (СИ) - Георгиевич Ярослав - Страница 1

Закон Жизни

Глава 1

Посвящается моему отцу.

Резкая боль в боку. Тело подбрасывает, закручивает, едва не переворачивает. Распахиваю глаза, ни черта не понимая: где низ, где верх, что творится. И что за тело. Моё? Правда, что ли?..

Только мелькает быстрое: «сейчас йопнусь», как тут же оно и случается. Шлёпаюсь кулём с костями, прикусываю язык, больно бьюсь затылком. Пытаюсь опереться на руки, встать… Но повинуются плохо, затекли.

Замечаю смазанное движение. Еле успеваю разглядеть, зажмуриваюсь… Удар в голову кидает назад. Но хоть группируюсь наконец, подтягиваю конечности к телу.

Жадно втягиваю воздух. Вдыхаю его, будто только вспомнил, что это вообще нужно делать. Лёгкие разрывает от нехватки кислорода, хочется ещё и ещё, как после долгого бега. Или хорошей драки.

Но знаю: считанные мгновения — и прилетит снова. Буквально чувствую, и использую передышку по полной, пытаясь понять, где я. Успеваю увидеть только три пары босых ног, и отмечаю странную одежду, что-то деревенски-архаичное. Но самое главное — успеваю выставить блок. Его, конечно, пробивает, и я отлетаю назад, но хоть получается чуть смягчить встречу чужой ноги со своим телом.

— За ч… — очередной удар выбивает воздух из груди. Хочу крикнуть: «За что?..», но мне не дают даже этого.

О том, чтобы встать, не может быть и речи. Остаётся сжаться, уменьшая количество уязвимых мест, закрыть голову… И замереть, скрипя на зубах песком пополам с кровью, ожидая следующих ударов.

Меня пинают и пинают, без всякой жалости, не останавливаясь ни на секунду, даже не пытаясь сдерживать силу. Плохо, такое может кончиться плачевно.

Это длится длится, и когда удары перестают сотрясать тело, даже не сразу понимаю, что уже всё. Лежу с целый десяток ударов сердца, и только после этого доходит, что вроде всё, закончилось. А сознания, сквозь стук крови в ушах, начинают достигать чьи-то голоса.

С трудом приподнимаю голову, очень осторожно — болит…

Оглядываюсь. Одним глазом. Второй, надеюсь, просто заплыл. А если даже и нет… Как-то, всё равно уже.

Да, именно так. Всё равно. Сам не замечаю, как успокаиваюсь, откуда-то приходит, обнимает, укутывает равнодушием странная болезненная апатия, полное безразличие ко всему. Что-то неодолимое наполняет мышцы слабостью, а волю — покорностью судьбе. Без разницы, что там дальше, начнут бить — закрываться не стану. Даже боль во всём теле больше не трогает.

С лёгким, отстранённым удивлением отмечаю, как всё вокруг становится неестественно чётким, начинает восприниматься слишком детально. Картинки словно впечатываются прямо в кору мозга, пудовыми штампами. Наверное, это ненормально. Даже, скорее всего, так и есть. Но мне уже нет дела даже до этого.

Перестав существовать, я просто лежу, смотрю и слушаю. С трудом понимаю. Зрачки не двигаются, веки не моргают, взгляд застыл, уперевшись в одну точку. А там, снаружи от глаз, на фоне близких синеватых гор — странная улица, узкая и извилистая. Её образуют грязь, в которой я валяюсь, и гордо торчащие из неё вверх ограды. Почерневшие от времени, но очень солидные, из толстых жердей, почти что брёвен, заострённых кверху и вбитых сплошными рядами. Сделано основательно. Видно, что не перелезть, не проломить. Почему-то ничего не могу вспомнить, но знаю — подобного в жизни не видал нигде. Разве что на картинках.

Кое-где изгороди врастают в бока массивных срубов, не то домов, не то бань, не то сараев — окон снаружи нет, и с виду все постройки похожи, но размерами отличаются заметно. Кое-где виднеются ворота, калитки. Они, судя по всему, мало уступают в прочности крепостным, без хорошего тарана не пробьёшь.

В какое-то мгновение появляется стойкое ощущение, будто это не неодушевлённые строения и заборы, а живые существа, вроде свернувшихся клубками ежей, или втянувших голову черепах. Там, где-то внутри — тепло, уютно и безопасно, а снаружи — только торчащие в стороны иглы частоколов, сырость, неприветливые тени, да толстые бревенчатые панцири внешних стен. Я здесь, на улице, как лишённый раковины моллюск, нагой и беззащитный. Угораздило оказаться в месте, где, видимо, будешь стучать, умирая на пороге, и никто даже не подумает открыть и протянуть руку помощи. И…

Как же, всё-таки, покойно лежать! Но сейчас, пусть это звучит банально, решается моя судьба. Возможно даже, буду жить дальше, или нет. Всё равно? Да, конечно… Стоп. Вру. Ничего подобного. Нет! Не всё равно! Хотелось бы побарахтаться ещё! И собрав остатки воли, я из последних сил приподнимаю голову, пробуя сконцентрироваться на том, что же, собственно, происходит.

А происходит следующее. На фоне чудес деревянного зодчества и потухающего, но ещё довольно светлого вечернего неба, каменной статуей выделяется мужик, с клочковатой бородой и в кожаном фартуке.

Настоящий великан. Голые руки бугрятся мышцами, плечи поражают шириной, вся поза наполнена спокойной, уверенной в себе силой. Бородач, судя по всему, только вышел из полуоткрытой калитки за спиной, и сейчас небрежно опирается на её створку.

Стоит он напротив счастливых владельцев пинавших меня ног. Вещает о чём-то в сторону хулиганов тяжёлым раскатистым басом. Те жалобно блеют в ответ, но… выглядит это совершенно неубедительно. И не сразу, далеко не сразу, приходит озарение: а речь-то их мне понятна! С трудом, напрягаясь и вслушиваясь, получается уловить смысл.

— …выгораживать не буду!

— И не надо…

— А ну, заткнули рты! Подняли, оглоблей вас всех да поперёк хребта, и понесли…

— Но какого…

— Такого, что я сказал, Фёрт, недоумок ты и сын барана! Быстро!

Похоже, убивать не будут. Не сейчас, по крайней мере. Спасибо тебе, дядька в фартуке, буду век благодарен. Что бы ты там ни задумал — хуже мне вряд ли будет…

Обессиленно откидываюсь назад. Слишком много потратил на борьбу с этой своей слабостью. Апатия накатывает вновь, глаза сами собой закрываются… Казалось бы, теперь можно расслабиться. Но я опять резко вскидываюсь. Сердце начинает стучать встревоженным набатом, а кровь почти ощутимо холодеет, кажется, даже замерзает в сосудах.

Какого хрена я спокоен, когда не могу ответить на простейшие вопросы? Кто я? Что происходит? За что били? Ведь я не помню! Совсем ничего! Вот хоть убей, ни черта, вообще ноль. Почему всё это? Зачем? Для чего? Наконец, где я? И, главное, ещё раз — за что, вашу ять?! За что меня били?!.

Пока мысли колотятся о стенки черепной коробки, взгляд лихорадочно скользит по небу, с бледными пятнами двух лун: одна побольше и желтоватая, вторая маленькая и отливает красным. Там ещё слабо светящаяся полоска поперёк, от горизонта до горизонта. Не то скопление ярких звёзд, которые видно даже вечером, не то ещё что. Млечный Путь? Вряд ли, не похоже. Не похоже? А что он такое, этот «Млечный Путь»?..

Стоп, не то. Плевать сейчас на «Млечный Путь», с тревысокой вышки и в несколько рядов. Не нужен он мне. Нужно вспомнить. Вспомнить, и… Глаза опускаются ниже, на резные коньки крыш, в виде чьих-то рогатых голов. Скользят по символам на воротах, которые отдалённо напоминают что-то. Мелькает тень воспоминания: ржавые коридоры, ящики и бочки, странные существа, с растущими из рук штуковинами, взрывы, пальба… И всему этому сопутствует ощущение в руке чего-то небольшого, чем можно и нужно двигать. Но нет. Опять не то. Не могу вспомнить, но откуда-то знаю: это что-то совершенно ненужное сейчас, лишнее.

Взгляд останавливается на моих обидчиках, которые подошли и примеряются, как нести. Невольно напрягаюсь, пытаюсь закрыться… Правда, тут же понимаю глупость этого. Расслабляюсь. Сейчас — бить не будут. Хотя, от этого не легче. И так уже всё болит адски. Надеюсь, хоть кости целы. Вряд ли, конечно…

Чужие руки подхватывают. Скриплю зубами — трусливые твари! Я вас запомнил. Всех троих. Будто почувствовав ненависть, кто-то якобы случайно ослабляет хватку, и я выскальзываю, ударяюсь и так уже изрядно пострадавшей за последнее время головой. Перед глазами темнеет.