Вор - Перегудов Александр - Страница 1

Александр Перегудов

ВОР

I

Был сильный мороз. В застывшем воздухе над избами столбами стоял дым. Сквозь туманное марево проблескивали таившиеся полосы зари. Вверху бледнела неподвижная синь неба.

В коротком овчинном полушубке и пушистой рысьей шапке вышел Савелий на улицу, таща за собою лыжи. Снег скрипел и повизгивал под ногами. Мороз пощипывал Савелия за нос; усы и борода у него скоро заиндевели.

Пройдя деревню, Савелий надел лыжи на ноги, поплотнее нахлобучил на голову шапку, хлопнул несколько раз рукавицами и зашагал целиком к черневшему вдали лесу.

Наст был хороший. Все время стояла теплая погода, а тут, вдруг, такой мороз завернул, что и крещенскому впору. Февраль вначале, теплеть надо бы, а мороз, как нарочно, насел на землю и заковал все в звонкие, хрустальные оковы.

Савелий шел ходко. Под лыжами тихо похрустывал снег. Тело от движений начало понемногу согреваться. Деревня, окутанная дымом, осталась позади. Слева от деревни за густым маревом багровым кругом ползло вверх солнце.

Чем ближе подходил Савелий к лесу, тем внимательнее становился. Движения сделались более легкими и уверенными, глаза более зоркими, а уши ловили малейшие звуки, долетавшие из леса и сзади, из деревни.

Савелий — промышленник: живет тем, что дичь да зверье бьет и продает в городе. Хозяйством почти не занимается; жена только кое-что поделывает. Но живет мужик не худо. Зверья вокруг много, особенно лис, а за каждую лису не мало рублей получает он в городе. Промышленник Савелий хороший, ходок на лыжах неутомимый, стреляет без промаха. Но, как истый промышленник, он рассчитывает каждый выстрел, зря в небо не выпалит. Лис вот Савелий травит, кладет за оврагом в «Пролазе» отраву. «Пролаз» место глухое, и, кроме него, никто туда и не ходит. В начале нового года матерую лису захватил в нем Савелий, а недели две назад выследил еще одну. Выследил, положил отраву и…

Вот тут-то и случилось происшествие, которое до сих пор не дает покоя Савелию. Пришел он на следующий день, как положил отраву, в «Пролаз», нашел место, где мясо с ядом лежало, смотрит — пусто. Ни отравы, ни лисы. Рядом след от лыж, и видно, что это не его след, а чужой чей-то, — не ходил здесь Савелий. На снегу видно примятое место, где мертвая лиса лежала, виден след ее, как шла к отраве и, сожрав ее, недалеко в сторону отошла. Заёкало у Савелия сердце.

«Неужто в нашей округе воры завелись? Неужто кто осмелился чужую добычу воровать?!»

Сжал кулаки и шептал проклятья и угрозы тому, кто унес его лису. И тут же решил:

«Пымаю вора!.. Я ему покажу, как у промышленников хлеб отымать! Я этого стервеца выучу — за версту не захочет к „Пролазу“ подойти.»

Так ни с чем и ушел Савелий. Весь этот день хмурый ходил: и лису ему жаль, и злость на вора разбирает. Через несколько дней у кустиков за оврагом снова положил отраву и решил — как только попадет лиса, оставить ее на месте и подкараулить вора…

Зорко всматривается Савелий в белую пелену снега. Это раскрытая книга для Савелия. Много в ней написано, и внимательно читает он ее — к каждой ямке, к каждой полоске звериного следа присматривается и смекает в уме.

В лесу снег рыхлее, наст менее твердый, и лыжи глубже уходят в белую перину. Савелий ловко ныряет между кустами и деревьями, плавно обходит пни и сугробы — словно плывет на лыжах. И делает он это как-то само собой: идет, по сторонам зорко смотрит, замечает все, а под ноги и не взглянет, — сами идут лыжи, сами объезжают пни и сугробы, не зацепят, не споткнутся.

За еловым лесом мелкие кустики тянутся. Впереди — далеко видно, сзади и справа — лес полукольцом кусты обхватывает. Идет Савелий и еще внимательней всматривается в снеговую поверхность. Лисьих и заячьих следов — уйма, путаны, напутаны, перепутаны… А вот волчий след…

«Матерый, должно быть, ходил. Ишь… ишь… к лесу пошел. А вот и еще след. Поди, целая стая ходила. Ух, живодеры!..»

Не любит Савелий волков. Теперь то их поменьше стало, а вот лет пять назад — в деревне под окнами по ночам выли.

— Фрр!.. Фррр!..

Несколько тетерок вымахнули из-под снега, круто свернули влево и так низко полетели над кустами, что крыльями чуть не задевали их верхушек.

От неожиданности Савелий вздрогнул, а потом пожалел, что ружья с собой не взял.

«Смахнул бы парочку — оно бы и ладно!.. Ну, ничего, в другой раз ружье захвачу. Тетерки-то дальше „Пролаза“ не улетят. К „Пролазу“ вся дичь и все зверье лезет. Всем здесь места хватит.»

Стайка скрылась за кустами. Савелий, пройдя мелятник, начал спускаться в овраг. Спуск был пологий, и лыжи легко соскользнули вниз. Овраг узкий, летом сырой, и тогда сюда совсем нет ходу. Летом, чтобы пройти в «Пролаз», нужно перейти болота, что кольцом его окружают. А болота глубокие и обманчивые, трясины, выгора и топи на каждом шагу. И оттого, что трудно пройти в это заповедное место, и называют его «Пролазом». По длинному и узкому дну оврага растут небольшие березки и кое-где маленькие сосенки.

Савелий наискось, чтобы легче подняться, начал забираться на другой берег оврага. Забрался и посмотрел вниз. Под обрывом красиво разбросались кусты. Вдали зубчатой стеной чернел лес. Над лесом стояло багровое солнце.

Усы и борода у Савелия смерзлись, покрылись инеем и сосульками, по тело от ходьбы согрелось. Пройдя несколько десятков саженей, он нашел свой старый след и пошел по нему. Скоро то место, где отрава положена. Вон одинокая, засохшая сосна, а от нее недалеко…

«Опять!.. Ах, чортов кум!»

Остановился и зорко метнул взглядом: справа тянулся «чужой» лыжный след. Дошел до старого Савельева следа и слился с ним, по нему пошел.

«Ах, подлец!.. Ну, теперь держись!»

Метким взглядом Савелий сразу узнал, что этот след «чужой». Уже лыжи у «того» и шаг у «него» мельче; по следу видно, что мельче. И сам «он» легче Савелия — лыжи не так глубоко в снег уходили.

«Так, так… Только след-то, видать, не нынешний, вчерашний след. Не мог же „он“ ночью по „Пролазу“ шататься; не лешман же „он“. А ноне утром допрежь меня никто не мог сюда забраться… Вчерашний след.»

Внимательно рыскал взглядом вокруг и смекал про себя:

«Вон туда я потраву кинул. Тогда — в прошлый раз… Ага!.. Есть!..»

Недалеко за кустами лежала краснобурая лиса. Савелий не пошел к ней, а прошел дальше по своему следу.

«Попалась кума, попалась… Только, видать, что сдохла-то она после того, как „тот“ проходил, иначе стащил бы „он“ ее… Так… Так… Ну, что же, так и оставим. Сбегаю домой, позаправлюсь и караулить в кустах засяду… Уж я этого вора пымаю… Уж я „его“ угощу дробью, — будет знать, как чужих лис брать. Я „ему“ покажу-у-у!..»

Пройдя еще немного, Савелий большой круг и пошел обратно.

Солнце рассеяло туманную пелену, только на самом горизонте, едва заметно, мутнела она. Снег искрился на солнце, и миллионы блесток били в глаза. Савелий щурился и быстро шагал к дому.

II

На дворе сын Савелия, Прошка, колол дрова.

Прошке недавно пятнадцать годов стукнуло; малый он здоровый и ловкий.

Савелию хочется приучить сына к своему делу, да выжидает он, когда Прошка подрастет немного. А Прошку и приучать нечего — сам всегда просится на охоту и с самой осени клянчит, чтобы отец ружье купил. Савелий обещает, да только погодить велит. Невтерпеж парню. Однажды стащил у отца ружье, удрал на лыжах в лес и пропулял там несколько зарядов. А когда вернулся домой, то получил от отца хорошую трепку. Не любит Савелий, чтобы зря заряды тратили. Если бы Прошка убил что-нибудь, то отец, может быть, и простил бы его, но Прошка пришел с пустыми руками. За это ему вдвойне попало: и за то, что не спросись отцово ружье взял, и за то, что попусту заряды выпустил. Однако с тех пор Савелий чаще стал брать сына на охоту и даже два раза в «Пролаз» сводил, показал, где лисы водятся. Но ружье все же не покупал. А Прошка просил, просил и просить бросил — надоело, должно быть. Бросил просить, а Савелий, наоборот, крепче задумал купить сыну ружье. — «Пусть уму-разуму учится. Вот попадет лисы две-три, свезу их в город, продам и будет ружье у Прошки.» А тут, как нарочно, это самое случилось, — лису украл кто-то. Разъярился Савелий: «Уж я пымаю вора! Не я буду, если не пымаю!..»