Иезуит. Сикст V
(Исторические романы) - Мезаботт Эрнст - Страница 96

Барбара мигом сделалась холодна, потух огонь в ее глазах, они стали бесстрастны, и она отвечала.

— Нет, я этого не забыла, но мне казалось, что моя просьба имела некоторое основание.

— В продолжение десяти минут, что я здесь, вы мне говорите только одни дерзости! — вскричала княгиня.

— Прошу извинить меня, — отвечала старая еврейка, — я не светская женщина и не умею выражаться по-аристократически.

— Прекрасно. Но, пожалуйста, окончим эту глупую комедию, — проговорила с нетерпением княгиня, — лучше скажите мне, могу ли я рассчитывать, что вы принесете в течение часа мне деньги.

— Об этом мы поговорим после, сначала ответьте мне, как вы намерены отнестись к Карлу Гербольту?

— Так, как мне понравится, — отвечала княгиня, презрительно улыбаясь, — одно могу вам сказать, что после ваших слов я по всей вероятности велю выгнать вон Гербольта, как только он покажется.

— Как, прогнать моего Карла! — вскричала еврейка. — Он умрет от такого оскорбления, и ты с ним вместе, потому что после Карла ты не проживешь и одного дня, клянусь Создателем! О с этих пор, прелестная дама, я объявляю вам смертельную войну, — прибавила Барбара, — вы не только не получите денег, но еще князю Морани будет послано письмо со всеми подробностями вашей измены.

— Гнусная негодяйка! — вскричала княгиня.

— А вы здесь рассчитывали встретить комплименты, цветы светского красноречия. — продолжала еврейка, — и ошиблись. Но позвольте вам сказать, прелестная дама, что я, хотя и простая женщина, но на этот раз стою выше вас. Я защищаю усыновленное мной дитя, а вы ночью, закутанная в плащ, бегали к закладчику, чтобы платить долги вашего любовника!

— Клянусь, я тебе отомщу, негодная женщина! — сказала княгиня, разрывая кружева своего платка.

— А может, вам это не удастся, а если и удастся, то поздно; после того как барон Версье отдаст душу дьяволу.

Княгиня сделала невольное движение.

— Пожалуйста, не думайте, что эта угроза не имеет основания, — продолжала Барбара, — барон сегодня утром адресовался к одному еврею, известному химику, с просьбой дать ему яд, действующий быстро.

— Несчастный… И химик?..

— Дал барону яд. Велика ли печаль для еврея отправить на тот свет христианина?!

Последовало молчание. Княгиня задумалась, опустив голову на грудь, а Барбара пожирала ее глазами, радуясь эффекту, произведенному ее словами. Княгиня первая нарушила молчание:

— Забудем все, что мы говорили, — сказала она, — я готова заплатить проценты, какие вы захотите.

Вместо ответа Барбара снова спросила:

— Что вы ответите Карлу Гербольту, когда он вам признается в любви?

— Что я люблю другого! — пылко вскричала молодая женщина.

— И тот, кого вы любите умрет, — глухо проговорила еврейка, — я не встретила сожаления к моему ребенку и буду безжалостна к другим!

— Но ты, несчастная, просишь невозможного!

— Не могла же я не испробовать все средства, чтобы спасти моего дорогого Карла, так же как не в моих силах оставить и его смерть неотомщенной!

— Значит, как бы велики ни были проценты, которые я бы тебе предложила…

— Никаких сокровищ мне не надо! Единственно, к чему я стремлюсь, это сделать счастливым моего молочного сына.

Барбаре показалось, что княгиня быта тронута, но вскоре та поднялась с места, опустила вуаль и сказала, приближаясь к двери:

— Прощайте! Благодарю вас, вы убедили меня, что княгиня Морани была бессильна упросить закладчицу. — С этими словами она взялась за ручку двери.

— Княгиня! — живо вскричала еврейка. — Помните: если переступите этот порог, все будет кончено, и я без малейшего колебания исполню все, что обещала! И завтра барон Версье в предсмертной агонии проклянет имя той, которая могла спасти его, какой-нибудь ничего не стоящей для нее улыбкой, поклоном головы…

— Молчи, несчастная! — вскричала княгиня, оборачиваясь к еврейке. — Разве ты не видишь, что каждое твое слово меня выводит из терпения. Быть может, я бы и исполнила твою просьбу, если бы ты не пристала ко мне с ножом к горлу.

— О княгиня, — воскликнула Барбара, падая на колени, — я не угрожаю вам, но молю вас, возьмите все, что у меня есть, но спасите моего ребенка.

Княгиня почувствовала что-то особенное в своей груди, доселе ей не известное. Приподняв рыдающую в ее ногах старуху, она прошептала:

— Встаньте! Вы добрая женщина. Гербольт будет жить.

Барбара радостно вскрикнула и покрыла руки княгини горячими поцелуями.

— Благодарю! Благодарю! — шептала она, задыхаясь от счастья.

XVIII

Сокровища

Пока Барбара так горячо отстаивала сердечные интересы своего любимого молочного сына, что делал Соломон Леви? Прежде всего он тщательно запер дверь и попробовал, надежна ли цепь. Снизу время от времени слышались голоса старой еврейки и княгини Морани. Ростовщик, приятно улыбаясь и потирая руки, бормотал:

— Рассуждают, стало быть, дело ладится, что следует, заплатит… Нет хуже, когда сразу соглашаются, подобные дела никогда не бывают прочны.

Рассуждая таким образом, ростовщик взял фонарь и нажал потайную пружину камина; образовалось отверстие, ведущее в длинный узкий коридор. Он вошел в него, несколько пригнувшись; сделав шагов десять, остановился около стены, здесь также при помощи потайной пружины отворил маленькую дверь и очутился в каменном четырехугольном помещении, совершенно защищенном от огня и воды. Около одной из стен стоял железный сундук, полный разных драгоценностей, кругом были расставлены мешки, наполненные золотыми монетами. При виде всего этого богатства глаза старого еврея заблестели, он засунул руку в один из мешков, начал перебирать монеты и радостно шептал:

— Все мое… эти мешки, полные золота, мои!.. Никто из смертных не обладает таким колоссальным богатством!.. Если бы я захотел, я бы мог купить целую провинцию и наслаждаться всеми благами жизни. Но я не хочу: нет, не следует трогать моего кумира.

Соломон перебирал монеты, металлический звук которых наполнял его душу неизъяснимым блаженством. Отворив железный сундук, еврей еще более воодушевился. Сундук был полон драгоценностей самых отдаленных веков, начиная от этрусских художников до Бенвенуто Челлини. Тут были и короны, усыпанные бриллиантами, и колье, и нагрудники из крупного жемчуга, и золотые цепи, и браслеты, и перстни, и чего, чего тут только не было! Казалось, сокровища многих веков собраны в сундуке. Пожирая их глазами, ростовщик задыхался от восторга.

Соломон Леви пользовался громадным доверием в Европе, достаточно было одной его подписи, чтобы получить несколько сот тысяч скудо. В ту эпоху сосредоточение богатств в одних руках, по преимуществу в руках ростовщиков-евреев, было делом самым обыкновенным, вследствие полного отсутствия правильного обращения капиталов. Свои несметные богатства Леви разделил на две части: одна из них вращалась среди коммерческих людей Европы, другая служила для личного его наслаждения. Старый ростовщик ежедневно являлся в подземелье любоваться на свои сокровища, что доставляло ему неизъяснимое наслаждение. Открыв железный сундук, он упивался блеском всех этих бриллиантов, рубинов, жемчугов, когда-то служивших украшением одежд королей, принцев и владетельных князей.

В описываемый нами вечер он стоял на коленях перед открытым сундуком, с восторгом созерцая лежащие в нем сокровища. Неожиданно лицо его побледнело, сердце замерло в груди, он увидал на стене луч света. Значит, в подземелье кто-то проник. «Но кто? Откуда? Каким образом?» — мелькнуло в голове старика. Он только собрался встать и осмотреть подземелье, как перед ним явились, точно выскочили из под земли, двое синьоров, вооруженных с ног до головы и одетых в испанские плащи. Ростовщик замер на месте, не имея сил выговорить ни слова. Между тем один из синьоров сказал:

— Здравствуйте, маэстро Соломон! Или не узнаете старых друзей?

— Ламберто Малатеста! — с ужасом прошептал еврей.