Цари мира
(Русский оккультный роман. Т. VIII) - Толстой Николай Дмитриевич - Страница 2

— Скорее к телефону, пока не поздно! Заговор гораздо сильнее, чем мы думали.

С этими словами помощник комиссара бросился из монастырского здания на улицу, вскочил в первый попавшийся фиакр и, крикнув кучеру: «Сто су на чай!», полетел с быстротой экспресса к господину префекту Сены, градоначальнику столичного города Парижа.

II

Господин Лепен, начальник парижской полиции, находился в самом дурном расположении духа. Он не так давно повредил себе ногу, участвуя в процессии богини Разума на Монмартрском бульваре в тот самый день, когда эти клерикалы праздновали открытие национальной монмартрской базилики[3]. Это они накликали на него несчастье. Господин Лепен суеверен, но считает себя «без предрассудков», что не мешает ему прислушиваться к голосу различных гадалок и хиромантов. Вот один из них ему предсказал, что он сломает ногу в борьбе с клерикализмом. Это предсказание исполнилось слишком буквально… как тут не быть суеверным?

Господин Лепен не в духе. Его раздражает неунимающаяся боль в правом колене, несмотря на уверение врача, что он не должен ее чувствовать. Его раздражает эта бесцельная война с прежними сестрами милосердия, с безгласными затворницами монастырских приютов, которых он принужден выселять и описывать их имущество. Его раздражает глупая и некрасивая роль, которую правительство возлагает на него и на полицию. Что хуже для француза, как служить посмешищем толпы! А его вчера, на больную ногу, послали в Бисетр арестовать важного преступника, и что же оказалось? Мэр издал запрещение духовным лицам показываться на улице в сутане. Этого было достаточно, чтобы все кюре и монахи Парижа дали себе рандеву в этом предместье! Улица с утра до ночи кишела рясами всевозможных цветов и покроев, и когда при помощи полиции арестован был для острастки один из демонстрантов, то он оказался не священником, а корреспондентом газеты «Матен», нарочно обрившим усы, чтобы посмеяться над господином мэром! «Что же вы нас не арестуете?» — говорили другие. «Если у вас мэр идиот, это не значит, что и мы должны быть такими», — не вытерпел кто-то из полицейских, и эта фраза попала в «Матен»[4], и сегодня это читает вся Франция…

Стук в дверь заставил Лепена опомниться.

— Войдите, — сказал он и тотчас же сделал вид, что углублен в кипу разложенных на его столе бумаг.

— Госпожа Дюпон, арестованная по вашему приказанию, — сказал вошедший комиссар и пропустил в кабинет монахиню.

Лепен приподнялся ей навстречу и, указав на стул, попросил садиться. Игуменья села.

— Госпожа Дюпон, прежде всего, я должен вас успокоить. Ваш арест — пустая формальность. По предписанию верховного суда, вы должны оставить Францию и более в нее не возвращаться. Мне предписано[5] удостовериться в том, что вы уезжаете и, если вы мне дадите честное слово, что сегодня же уедете, я избавлю вас от докучливых провожатых.

— Делайте, что вам приказано, господин префект. Но мне кажется, не стоило труда арестовывать человека в ту минуту, когда он едет на поезд, чтобы требовать его обещания уехать, и освободить его, когда его поезд уже ушел.

— У вас в распоряжении 12-часовой экспресс, — сказал Лепен, взглянув на часы, — если вы направляетесь туда, куда отправились ваши товарки. Мне было велено помешать вам ехать с ними вместе ввиду нежелательных демонстраций со стороны бретонских жителей. Итак, вы свободны, и прошу извинить за беспокойство, — я с дамами не воюю, и вас за преступницу не могу считать только за то, что вы носите сутану и имеете другие политические убеждения, чем мы, республиканцы…

И он галантно, несмотря на боль в ноге, встал и с низким поклоном растворил дверь.

— Проводите госпожу Дюпон к ее карете. К вашим услугам, сударыня.

Монахиня тихо вышла, еле кивнув головой.

Лепен принялся за свои бумаги. Расположение духа у него поправилось: он был доволен собой и тем, что с мадам Дюпон не вышло никаких осложнений. Ведь кто знает этих монахинь! От них или через них всегда ожидай неприятностей. Он совершенно углубился в текущие дела. Прошло не более получаса, как сильный и частый стук в дверь неприятно прервал его размышления.

— Что еще там такое? — недовольным тоном пробормотал он, и не успел сказать «Войдите!», как в комнату его, как бомба, влетел полицейский чин и, задыхаясь, проговорил:

— Господин префект! Скорее прикажите ее арестовать!

— Кого? — удивленно спросил Лепен, не узнавая сразу пришедшего.

— Монахиню, монахиню, господин префект! Я открыл заговор!

— Ах, это вы, господин Ленотр. Простите, я вас сразу не узнал. Объясните же, в чем дело?

Вместо ответа Ленотр протянул письмо, найденное в келье мадам Дюпон, от ее брата, а сам подбежал к телефону и позвонил на станцию Сен-Лазар. В эту минуту часы пробили полдень.

— Опоздали! Опоздали! — как в оперетте Оффенбаха, воскликнул полицейский, бросая телефонную трубку.

— И телеграф тоже не для собак выдуман, — сказал Лепен, уже успевший ознакомиться с документом. — Прикажите телеграфировать в Руан об их аресте и немедленном доставлении обратно.

III

Когда сестра Мария вышла от префекта и, сев в карету, объявила трем остальным сестрам, что они свободны, все с облегчением перекрестились. Сам комиссар запер дверцы и, крикнув кучеру: «Вокзал Сен-Лазар», пожелал им счастливого пути. Экипаж тронулся. Лошади неслись крупной рысью, так как до отхода поезда оставалось не более получаса. Оправившись от пережитого волнения, кармелитки весело защебетали, как будто с ними ничего особенного не приключилось. Старшая подробно рассказала подругам, как произошел ее визит к начальнику полиции и что он ей сказал.

— Вы боялись, матушка? — спросила та, которая сидела рядом с игуменьей и, видимо, была ее приближенной.

— Я боялась только одного: как бы меня не стали обыскивать. Я едва успела спрятать в корсаж письмо моего брата, когда явилась полиция.

И она машинально сунула за корсаж руку, чтобы поправить письмо…

— Что это, сестра? Я его не нахожу! — с возрастающим беспокойством проговорила она, шаря у себя по карманам. — Сомнения нет: я его выронила у господина префекта! Боже милостивый, вразуми меня, что мне теперь делать!

Сестры, очевидно, знали тайну письма, так как пришли в необыкновенное волнение.

— Мы пропали, — твердили он, — и все дело погибло!

В это время подъезжали к вокзалу. Было без пяти минут двенадцать.

— Скорей, скорей! — торопила игуменья.

Они вышли из кареты, поспешно поднялись в главный зал, прошли на дебаркадер, где смешались с отъезжавшей толпой. По знаку игуменьи, они сели по две в разные вагоны передаточного поезда, который тут же тронулся.

«Мы полицию собьем с толку, — решила игуменья. — Она будет нас искать по пути в Лондон, а мы на вокзале дю-Норд пересядем в экспресс на Брюссель, и через три часа будем в Бельгии».

Когда Ленотр вышел от префекта, тот, не теряя времени, схватил телефонную трубку и, велев соединить себя с начальником станции Сен-Лазар, крикнул в телефон:

— Не отправляйте экспресса на Дьепп, не обыскав поезд. Задержите четырех монашенок-кармелиток с улицы Анонсиасьон в Пасси.

— Мы едва ли успеем, господин префект, — был ответ. — Хотя поезда у нас отходят с опозданием на 5 минут, как на всех французских дорогах, но, если мы задержим поезд более, чем на четыре минуты, может произойти столкновение с курьерским из Гавра. Я лучше дам знать в Руан, и там разыщут ваших пациенток.