Выхожу тебя искать - Данилова Анна - Страница 34

Где-то впереди, за гладью дороги, за горизонтом, все было синим: и нависшие тяжелые тучи, и земля, придавленная пасмурными тенями… И если в городе оставалось лето с его солнечным желтым светом и шелестом пыльной листвы, то здесь ожидался дождь.

На сборы у Юли ушло совсем мало времени, ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы уложить в небольшой чемоданчик немного белья, несессер с такими мелочами, как мыло, расчески, помада, духи и прочее, теплый свитер, джинсы и летнее шелковое платье с туфлями. Затем, уже по дороге, она заехала в магазин за минеральной водой, печеньем и шоколадной пастой. Отдыхать так отдыхать.

Перед самым выездом из города она все же не выдержала и связалась с Щукиной.

– Надя, – начала она, наслаждаясь одиночеством и ощущением полной свободы и защищенности от любопытных глаз и ушей (разве что слышать их мог стоящий в приемной Крымов, оказавшийся там случайно и не преминувший бы подслушать, о чем же будут толковать его подчиненные, одна, которая корчит из себя великого следователя, держится ужасно нагло и не дает уложить себя в постель, и другая, переставшая интересовать его как женщина еще в прошлом году, но о связи с которой он будет жалеть до конца своих дней).

– Слушаю… – услышала она спокойный грудной голос и поняла, что Щукина в приемной одна.

– Надь, что я такого тебе сделала? Что это за розыгрыш насчет Кленова? Ведь ты прекрасно знала, что это Шонин… Ты хочешь рассорить нас с Крымовым? Зачем тебе это надо?

– Мужчинам это полезно… – менторским тоном изрекла Щукина, и от ее поучения Юля позеленела от злости.

– Я не нуждаюсь в твоих советах и тем более в твоей опеке! Я сама решу, как мне строить свои отношения со своими мужчинами и вообще со всеми окружающими… Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь? Почему вообще набрасываешься на меня в последнее время? Не хочешь работать со мной?

– Что за истерика… – все таким же убийственным тоном невозмутимо продолжала Щукина, показавшаяся сейчас Юле чуть ли не оборотнем: она не походила на самое себя! – Пусть Крымов думает, что у тебя роман с пианистом. Ты думаешь, почему он стал таким шелковым? Да он просто с ума сходит от ревности, он стал любить тебя больше в сто раз! И ты делаешь все правильно, отталкивая его от себя…

Юля отключила телефон и забросила его на заднее сиденье. Выслушивать советы этой самоуверенной дурехи она больше не намерена. От разговора остался неприятный осадок – так в стакане блестят крупицы цианида…

Ей на самом деле звонил Олег Шонин и просил о встрече. Он казался взволнованным.

– Я сейчас уезжаю, ты не мог бы мне объяснить по телефону, что случилось?

– Ничего, в общем-то, не случилось, но у меня на душе сейчас такая хмурь… просто хочется с кем-нибудь поговорить…

И она, забыв напрочь о том, что ее подслушивает через приоткрытую дверь своего кабинета Крымов, уверенный в том, что она разговаривает с Германом Кленовым, назначила Олегу встречу.

– Я заеду к тебе часа через полтора, когда буду выезжать из города… Хорошо?

Не понимая, как это случилось, она обращалась к Шонину на «ты». И только дома, вспоминая последовательность своих действий и слов, вдруг поняла, почему Крымов даже не вышел из своего кабинета, чтобы проводить ее: он был уверен, что она полетела на свидание со своим ресторанным музыкантом.

Но встреча с Шониным вышла странная – короткая и сумбурная… Подъехав в назначенное время к гостинице, возле которой ее должен был поджидать Олег, она вышла из машины, протянула ему для приветствия руку, и вдруг он, внимательно взглянув на ее пальцы, а потом в глаза, резко повернулся и быстрым шагом, почти бегом, направился к прозрачным дверям гостиничного холла. И мгновенно исчез за ними. Так ведут себя неуравновешенные (как сказала бы мама – «психопатического склада») люди. Неужели родной город, где он когда-то жил со своей сестрой и родителями, улицы и дома, хранящие память о них, эти запоздалые поминки настолько травмировали его нервную систему, что он не мог держать себя в руках? Почему он убежал? Что случилось? Если бы у Юли было больше времени, она бы, возможно, догнала его, расспросила, в чем дело, но ей еще надо было добраться до пансионата, успеть до вечера уладить все формальности, связанные с устройством, и, по возможности, встретиться с Лавровой… Она рисковала остаться на ночь на дороге…

И вот сейчас, держа приличную скорость и приближаясь к все более грозно темнеющему на глазах горизонту, она молила бога, чтобы дорога до пансионата и дальше была бы такой же ровной и гладкой, как сейчас, и чтобы дождь, который уже точно не пройдет стороной, не застал ее где-нибудь на грунтовке.

Мимо нее проносились темные хвойные леса, полупрозрачные дубовые рощицы, матово поблескивали маленькие озерца, пруды и просто длинные, тянущиеся вдоль дороги лужи, превращенные самой природой в болотца. В одном месте прямо из-под колес вылетел ошалевший от страха заяц, кубарем скатившийся в мягкую траву спускающейся к молодому леску насыпи. В другом, прямо на обочине, вращая нервно головкой на неподвижном, словно застывшем тельце, стоял ополоумевший, потерявший всякую осторожность суслик.

Навряд ли среди животных, рассуждала Юля, которая старалась абстрагироваться от всего и не думать ни о своей затянувшейся ссоре с Щукиной, ни о кем-то обиженном Шонине, найдутся особи, которые станут истреблять себе подобных, терзать и топить в болотах и прудах слабых от природы самок… Почему и кто убивает женщин? За что? Как можно вообще их бить, и главное – за что?

Пистолет «ТТ», которым уже убиты три женщины, – кому он принадлежит?

Живое существо, носящее изящные австрийские туфельки на острых шпильках, – чем ему насолили эти женщины и красавец Оленин? И почему, собираясь на «дело», на убийство, это существо (Юля не исключала, что это мог быть и мужчина, пытавшийся запутать следствие) надевало на свои конечности такую неудобную и немыслимую для ходьбы обувь?

Называя убийцу про себя «существом», она действительно не могла конкретно представить себе ни мужчину, ни женщину. В ее разыгравшейся фантазии сделавший это был похож на существо среднего рода – уродливое, волосатое, с рогами и копытами. («Ба, да это же сам дьявол!») Ведь выстрелить в упор в живого человека, тем более женщину, может только нелюдь…

В ее практике было довольно много расследований убийств, и теперь, анализируя причины, можно было вывести определенную закономерность, и такая закономерность существовала. Но каждый раз, сталкиваясь с очередным преступлением, связанным с лишением человека жизни, Юля, к своему ужасу, убеждалась, что убийство в основном есть результат деятельности расстроенного мозга. Каким бы нормальным ни выглядел человек, каким бы достойным ни считали его окружающие, даже не подозревающие, что живут рядом с убийцей, по сути, невозможно считать здоровой личность, способную совершить более чем одно убийство. Да, можно выстрелить в человека из ревности, из желания отомстить за смерть близкого человека, по неосторожности, из страха, обороняясь… Но убивать людей в таком количестве (три женщины – Рыжова, Иволгина и Еванжелиста – были убиты одним и тем же человеком за один день 16 июля!) нормальный человек не станет! Возможно, что причина кроется в какой-то навязчивой идее, выматывающей и изнуряющей до безумия. Или это убираются свидетели?.. Стало быть, до этого тройного преступления было совершено первое, страх перед разоблачением которого и движет преступником? Или преступницей?

Упали первые капли дождя, тяжелые и крупные. Сразу стало темно, машина поднырнула под зеленую, из дикого винограда, арку, сливавшуюся с высокими металлическими воротами, и медленно покатила по территории пансионата «Заря» – небольшого уютного городка с разбросанными в живописном беспорядке белыми двухэтажными коттеджами под красными крышами, пестреющими вдоль зеленых тополиных и каштановых аллей, деревянными свежепокрашенными беседками, светящимся изнутри янтарным светом, как гигантский аквариум, административным корпусом, от которого, смешиваясь с прохладным лесным воздухом, шел теплый и какой-то детсадовский запах подгоревшего молока и свежеиспеченных булочек…