Коллекция (ЛП) - Литтл Бентли - Страница 20

Мы его поймали.

Эти слова казались мне мрачнее темной залитой лунным светом пустыни. Я понял, что понятия не имею, что происходит, что задумали Хулио и его дружки, кто они вообще такие. Тогда я еще мог повернуть назад. Я думал об том, но не сделал. Я уже зашел слишком далеко. Я должен увидеть все.

Дорога извивалась и кружилась, она заползала в невидимые овраги, пересекала высохшие русла рек и ущелья, у меня окончательно сбилось чувство ориентировки.

И вот мы приехали.

Шмель оказался не таким большим, как я думал, он даже близко не был похож на крепость. После рассказа Бейкера я представлял себе нечто вроде Аламо, но вид, что открылся мне, был совсем другим. Два одинаковых ряда домов тянулись с обеих сторон грязной дороги, которая заканчивалась в дальнем конце города, там стояло нечто похожее на церковь. Здания были старые, заброшенные, как и в любом городе-призраке, но почти все они были сделаны из самана. Однако среди них мне попались: парочка разваливающихся деревянных домов, однокомнатная парикмахерская, перед которой стоял разукрашенный столб, салун с длинной верандой и разрушенной крышей. Большинство зданий выцвели, и истерлись под смертоносными песчаными бурями.

Тут я заметил, что город вовсе не безлюдный. В дальнем конце дороги, перед церковью собралась большая толпа людей, около шестидесяти или семидесяти человек. Осмотревшись, я увидел тени их автомобилей, смешивающихся с тенью сагуаро и тополя.

Хулио вышел из машины.

Открылась задняя дверь, и вышел отец Лопез.

Не могу сказать, что удивился. Я представил себе подобное еще тогда, когда Хулио сказал мне этим утром, что они отвезут реднека в Шмель. Но я испугался. И куда сильнее, чем ожидал. Мне доводилось сталкиваться со смертью, я видел много трупов. Ни реки крови, ни расчлененка меня не пугали. Я видел, как тело священника, сгорбившись, слезло с заднего сидения машины, выбралось из пластикового мешка, все это напугало меня. Мне казалось это неправильным, нечестивым.

Я вышел из машины. Городок окутала тьма, нигде не горел свет, но луна светила достаточно ярко. Отец Лопез шел медленно и неуклюже, как Франкенштейн, но постепенно его шаги становились все быстрее, сильнее, увереннее. Он шел следом за Хулио по пустой грязной дороге. Певчая птица казалось, забыл обо мне, или у него на уме были более важные дела, чем гостеприимство. Поэтому я сам последовал за ними, интуиция поборола страх.

Мы шли по грязной улице. Боковым зрением я видел дома слева и справа, они напоминали огромных диковинных зверей. Но я сосредоточился на звере, идущем передо мной, ожившем трупе отца Лопеза. Магия.

Бейкер сказал, что он испытывал здесь странные чувства, присутствие чего-то сверхъестевенного. Может, все это было игрой моего воображения, но я, казалось, тоже ощущал эту силу. Нечто похожее на гул в воздухе, вибрацию. Она шла вверх через подошвы моих туфлей. По мере того, как я приближался к толпе у церкви, гул нарастал. Я подошел ближе и теперь увидел, что большинство собравшихся были женщины. Мексиканки, одетые в традиционные похоронные крестьянские одежды: черные платья и кружевные мантильи.

С ними были мертвецы, каждого из которых держали две или три женщины. Эти люди, явно умерли насильственной смертью. Их глаза моргали, конечности двигались, рты открывались и закрывались. Я разглядел обескровленные дыры от пуль, чистые ножевые раны на их бледной плоти.

Мы подошли, вся толпа повернулась к нам. Я увидел, что у мертвых и живых были схожие черты лица. Они были родственниками.

Теперь Хулио обратил на меня внимание. Отец Лопез шел дальше, две старых женщины вышли вперед и взяли мертвого священника за руки. Певчая птица обернулся и сказал мне: − Не говори ничего, − предупредил он. — Чтобы ни случилось, просто смотри.

− Но…

− Это все женщины, − сказал он. — Это их вера. Они устанавливают правила.

Я может и не самый смышленый парень на свете, но знаю, когда надо заткнуться и просто плыть по течению. И когда стоишь в полночь посреди пустыни в городе-призраке, в окружении мертвецов, а также их жен и матерей, думаю, это как раз тот самый момент.

Возглавляемая женщинами толпа пошла в церковь без дверей.

Я последовал за ними.

Внутри здание освещалось двумя рядами свечей, что стояли на зубчатых полках обеих стен. Католическая атрибутика, которую я ожидал увидеть, отсутствовала. Напротив, кроме свечей, в церкви не было никаких украшений или религиозных декораций. Грязные крошащиеся стены были совершенно голыми. Никаких церковных скамей. Я посмотрел на фасад помещения. На высоком пьедестале, где обычно расположена кафедра, стоял голый реднек, привязанный к столбу.

Хотел бы я сказать, что испытал чувство свершившейся справедливости. Пусть это произойдет мистическим первобытным способом, но все получат по заслугам. Но боже помоги мне, я пожалел реднека. Он рыдал, слезы ужаса катились по его распухшему лицу, на ляжках высыхала моча. Я понимал, что оплакивал он только себя, извинялся за свои действия только потому, что обстоятельства сложились таким образом. Его схватили. Но мне вдруг захотелось, чтобы все получилось так, как я сказал жирному ублюдку Армстронгу, а реднек сидел в безопасности в камере в Южном Фениксе. Он заслужил наказание, но не заслужил такого.

Никто такого не заслужил.

Но сколько ни кричи «халва» во рту слаще не станет. Реднек был не в тюрьме Южного Феникса. Он был привязан к столбу в пустой церкви.

И мертвецы с женщинами приближались к нему.

Реднек кричал, жалкий женоподобный крик, который должен был бы доставлять удовольствие, но почему-то не доставлял. Перед входом в комнату живые и мертвые разделились, женщины отошли влево, мертвые мужчины вправо. Я смотрел, как женщины опустились на колени и начали молиться. Их бормотание наполнило комнату. У меня мороз бежал по коже, но при этом я еще и потел. Я неподвижно стоял рядом с Хулио.

Женщины пели церковный гимн, в минорной тональности, я не понял этот диалект испанского, он был мне не знаком.

Они вышли из церкви через боковую дверь, расположенную за пьедесталом. Они снова выстроились в одну колонну, словно это было частью какого-то ритуала. Остался только один мертвец.

Церковь затихла, осталось только жалкое хныканье привязанного убийцы и гулкий стук моего перепуганного сердца. Один из мертвецов отделился от толпы, он вышел из строя и пошел вперед. Я узнал знакомый профиль Тринидада. Кровь с головы койота смыли, но его кожа осталась серой, тело стало худым, как у больного анорексией. Он двигался легко, абсолютно нормально, как живой. Тринидад подошел к реднеку.

Он развязал веревки, привязывающие руки и ступни убийцы к столбу.

Еще один мертвец пошел вперед и дал Тринидаду пистолет, койот вложил ствол в руку реднека.

И секунды не прошло.

− Сдохните мрази!

Реднек принялся стрелять, стоило его пальцам коснуться курка. Его руки с ужасом сжимали пистолет, он истерично смеялся. Пули прострелили мертвецов, и попали в стены. Но воскресшие мертвецы не упали. Пули в пистолете закончились почти сразу, и реднек спрыгнул с пьедестала. Он попытался прорваться, используя пистолет как дубинку. Реднек бил по головам людей, которых убил до этого. Теперь они не умерли, однако, и убийца понял, что не может прорваться сквозь защитный строй.

Я услышал его крик, звук ломающейся кости, напоминающий свист кнута. А потом мокрый хлюпающий звук разрываемого мяса.

Мертвецы разрывали своего убийцу пополам.

Я вышел из церкви. Для меня это было слишком. Я не мог смотреть. Хулио и двое других, кого я не знаю, стояли в дальнем углу церкви и смотрели. Они даже не дрогнули.

Выйдя наружу, я восстановил дыхание. Я все еще слышал крики, но другие более отвратительные и мерзкие звуки смерти к счастью стихли. Теплый ночной воздух обдувал плоть, так здорово после промозглой духоты церкви.

Женщины стояли перед церковью вместе со мной и ждали. Мы молчали. Сказать было нечего.

Хулио и двое других мужчин появились через десять минут. Спустя еще десять минут, из церкви единой колонной молча вышли мертвецы. Я не хотел заглядывать в церковь и смотреть, что осталось от реднека.