20 000 лет подо льдом
(Забытая палеонтологическая фантастика. Т. XXIII) - Йокаи Мор - Страница 1

Мор Йокаи

20 000 ЛЕТ ПОДО ЛЬДОМ

Роман

Забытая палеонтологическая фантастика

Т. XXIII

I

Покинутый матрос

В честь наших знаменитых путешественников к Северному полюсу было дано в обеих столицах нашего соединенного государства Австро-Венгрии несколько торжественных пиров.

На последнем из них один из чествуемых, под влиянием разверзающего сердце и уста виноградного сока, сознался, что на оставленном в полярных льдах корабле «Тегетгоф» был нечаянно покинут матрос по имени Пьетро Галиба, родом венгерец.

Дело произошло следующим образом.

Пожелав поскорее утишить боль в отмороженных руках и ногах, Пьетро Галиба так обильно натер их наркотическим бальзамом нашего славного соотечественника доктора Кепнеса, что заснул, должно быть, как камень в каком-нибудь углу корабля.

К несчастью, на следующее утро корабль уже двинулся в обратный путь, и при перекличке никто не обратил внимания на то, что одним человеком отозвалось меньше.

Недостающего человека хватились лишь на шестой день, и то только благодаря следующему обстоятельству.

У начальника экспедиции был запас колбасы длиною ровно в метр. Эту колбасу делили между матросами таким образом, что каждому из них позволялось откусить по куску от нее. Откусить сразу более четырех сантиметров никто не смел; поэтому, при известном числе матросов, одной колбасы должно было хватить без остатка на всех. Так всегда и было на «Тегетгофе»; но, когда пересели на лодки, капитан стал замечать, что от колбасы каждый раз оставался кусок в четыре сантиметра. Вот этот-то плюс колбасы и привел к открытию минуса человека.

После продолжительного совещания об этом обстоятельстве, пришли к заключению, что возвращаться назад из-за забытого матроса будет совершенно бесполезно. Ведь в течение пяти суток он неминуемо должен был уже умереть от голода и жажды, так как на корабле не было оставлено никаких припасов.

Решили объявить Пьетро Галибу умершим и назначить его вдове пенсию. Так и было сделано по возвращении в отечество.

Вдова бедного матроса, сделавшегося жертвой злоупотребления наркотическим веществом, так обрадовалась пенсии, что даже не полюбопытствовала узнать, когда именно, отчего и как умер ее муж.

Тем бы, казалось, и делу конец, но… Впрочем, это до следующей главы.

II

Таинственные рукописи

Всем известно, что дикие гуси имеют удивительную страсть к путешествиям. Эти пернатые существа шныряют буквально по всему свету, не исключая и обоих полюсов, с чисто гусиным упорством преодолевая всевозможные препятствия.

Недель шесть тому назад один буканиец, в квебекской провинции, застрелил дикого гуся. Принявшись ощипывать свою добычу, он очень изумился, заметив, что все хвостовые перья птицы были с двойными стволами. Он снял верхний ствол и увидал в нем тонкую, свернутую трубочкой пленку грязновато-коричневого цвета.

Убежденный, что имеет дело с гусем особого рода, добросовестный буканиец снес его в Квебек и подарил живущему там знаменитому естествоиспытателю, доктору Смоллису.

Наш славный ученый тотчас же понял, что этот гусь играл роль почтальона и что пленки, находившиеся в верхних, свободно насаженных стволах хвостовых перьев, представляют собою тоненькие листочки коллодиума, покрытые сильно уменьшенными фотографическими снимками с какой-то рукописи.

Не теряя даром времени, доктор Смоллис немедленно же воспроизвел эти снимки на белой бумаге, для чего послужил ему солнечный микроскоп, увеличивающий в две тысячи раз.

Но кто опишет отчаяние почтенного ученого, когда он открыл, что рукописи были написаны на языке, не похожем ни на один из известных ему языков цивилизованных народов!

Первые строчки изображали собою следующее: «Питилитиетелететрополото Гаталаталитилитибаталас» и т. д….

Это могло быть написано, вероятно, на языке индийцев: только в Восточной Индии и употребительны такие непомерно длинные слова!

Лишь с большим трудом удалось доктору Смоллису найти человека, который, за сравнительно громадную плату, взялся переписать непонятную рукопись. Эту копию знаменитый ученый скопировал, в свою очередь, и послал один экземпляр ученому обществу в Калькутте, а другой — обществу языкознания в Рио-де-Жанейро.

Но оба эти общества не добились никакого толка от этих бумаг, а потому послали их на рассмотрение академии в Иедо и в Пекин.

Тут тоже долго возились с загадочными рукописями, но тоже безуспешно. Одни из глубоко ученых языковедов уверяли, что они написаны по-санскритски, а другие утверждали, что это какое-нибудь иное, еще не известное наречие.

Как бы то ни было, но никто не понял ровно ничего из этих бумаг.

Тогда их отправили в Санкт-Петербургскую академию. Та решила, что это язык бисбариба и передала рукописи в Гельсингфорскую академию, откуда они, в силу родства финского языка с венгерским, и были препровождены в Будапешт, в Венгерскую академию наук.

Там они будто бы пролежали три года. То есть они пролежали всего месяц, но, для придания этому делу большей важности, после говорили, что, мол, с этими рукописями возились лучшие светила венгерской науки ровно три года!

Наконец, желая покончить со спорными документами, послали их в классы языковедении.

Оттуда они и попали в наши руки. Достаточно налюбовавшись на них, мы выставили их в редакции нашей газеты, рассчитывая на то, что, может быть, кто-нибудь из публики и поймет язык, на котором они составлены.

Однако, сколько ни являлось языковедов, даже таких, которые свободно разбирали и понимали и рунные письмена, и клинообразные каракули, — никто не мог понять того таинственного языка!

Но вот однажды полюбопытствовал взглянуть на эту тарабарщину, причинившую почти всем ученым мира столько головоломки, наш Стефан, игравший в редакции роль человека на все руки: он и сапоги нам чистил, и мелкие поручения наши исполнял, и заведовал отоплением и освещением редакции, готовил нам выпивку и закуску, а в свободное время успевал и репортерством заниматься.

Этот самый Стефан, как взглянул на рукописи, так и захохотал во все свое здоровое горло.

— Эх, господа ученые! — сказал он, когда хохот у него поулегся. — А ведь это написано на птичьем языке!

— Как на птичьем языке?! — изумились мы. — Да разве существует такой язык? И ты понимаешь его?

— Конечно, существует, если на нем написано, и, стало быть, я понимаю его, если могу перевести вам эту рукопись, — с сознанием своего превосходства над нами объявил Стефан.

Он перевел нам интересную рукопись построчно. Автором этой замечательной рукописи оказался оставленный на Северном полюсе Пьетро Галиба. Почему ему пришла фантазия написать свои интересные записки не на человеческом языке — это осталось его тайной. Обработав перевод Стефана настолько, чтобы сделать его годным к печати, мы теперь имеем честь и удовольствие поделиться <им> со своими читателями.

III

Укрощение белых медведей

Проснувшись, — пишет Пьетро Галиба, — я увидал, что нахожусь один на корабле.

Я звал своих товарищей, доктора, капитана, но никто не отвечал мне.

Нет более сомнения — я покинут один на Северном полюсе!