Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Бабье царство - Нагибин Юрий Маркович - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

- Коль, что же это?.. Неужто тебя накажут? - со слезами заговорила Дуняша.

- Еще чего! - хорохорился Колька. - Подумаешь, испугал!.. Пусть только тронут, сразу к партизанам уйду.

- Будь я мужчиной, дня бы здесь не осталась, - заметила Химка

- Нешто я виноват? - обиженно сказал Колька. - Когда наши в лес уходили, у меня, как на грех, пятку нарвало... А знаете, третьего дня пошел я в Крупецкий бор и стал сигналы подавать. И куковал, и глухарем щелкал, и дроздом свистел - ни черта!..

- Тс! - предупредила Химка - Может, этот черт кривой где хоронится.

- Ну его к дьяволу!.. Дунь!..

Он быстро нагибается и целует Дуняшу в краешек рта

- С ума сошел!

- Есть маленько!.. - Колька пытается повторить маневр, но сейчас Дуняша начеку и ловко увертывается.

Девушки со смехом убегают. Колька победно глядит им вслед...

Раннее утро. Задами деревни пробираются Надежда Петровна и Анна Сергеевна.

- Помощник старосты донес, - говорит Анна Сергеевна

- Теперь одна надежда, что Каспа бухой, - говорит Надежда Петровна Коли он Дон Кихотом себя мнит, будет нам защита

- Это точно! - подтвердила Анна Сергеевна - Но если трезвый, лучше не суйся, Петровна..

- Слава богу, тверезый он редко бывает... Женщины подошли к избе, выделяющейся среди других изб своим опрятным, даже нарядным видом.

- Ты поувертливей будешь, пошукай, какой он, - попросила Надежда Петровна - Главное, на усы гляди. - Ежели торчком стоят, значит, пьяный. Ежели...

- Да знаю!.. - Анна Сергеевна скользнула под ветку рябины и скрылась в зарослях.

Некоторое время слышны лишь шаги прохаживающегося возле крыльца часового и знакомая песня о "льющихся слезах", которую он мелодично насвистывал. Затем из-за кустов бесшумно выскользнула Анна Сергеевна

- Беда, Петровна, усы книзу висят!..

Староста Большов отпил рассолу из глиняной посудины и поставил ее на стол.

- Помилуй малова, пан, - смиренно просит Надежда Петровна. - Неровен час - забьют.

- Не забьют, - скучным голосом отзывается Большов. - Всыпят горяченьких в пропорции, только умней станет.

По огуречной лужице на столе поползла, увязая лапками, крупная изумрудная муха Большов прихлопнул муху и счистил с ладони мушиную грязь.

- Нельзя, пан, молодого юношу, как нагадившего кобеля, перед всем народом сечь. Нельзя, чтобы соседи, дружки, невеста, чтобы мать, его рожавшая, видела, как он, голый, в своей крови вертится. Да это ж хуже, чем сто раз убить человека!

- Вон как заговорила, комиссарша! - с насмешкой и горечью произнес Большов.

- Какие же мы комиссары? Мы всю жизнь с косой и плугом дружили, с зари до зари робили, смертельно уставали...

- Бреши больше, комиссарша!

- Если ты насчет мужа моего намекаешь, что он партейный, так с него и спрашивай.

- Придет время - спросим... А меня и мою семью вы помиловали? распаляясь гневом, загремел староста- Когда наше хозяйство, трудом и потом нажитое, отобрали, а нас по этапу погнали, хоть один из вас заступился? Хоть один из вас детей моих пожалел?.. Я тогда себе зарок положил: все перенесть и не сдохнуть, и с вас, сволочей, ответ взять!.. Меня в тюрьмах и лагерях гноили, по ссылкам мытарили, детей от меня отторгли, жену в могилу свели, а я все сдюжил, все стерпел и вернулся, и теперь я над вами как господний карающий меч!

Большов громко икнул.

- Да, пан, ты - власть. Помилуй сына, век буду Бога за тебя молить! Надежда Петровна опускается на колени, низко кланяется. - Вот весь мой нажиток, ничего не утаила - Она достала из-за пазухи и развязала узелочек: в нем серьги, обручальное кольцо, брошки, мониста, нательный серебряный крест, оклад с иконы, две старинные золотые монеты и золотая зубная коронка. - Прими в благодарность.

Большов небрежно берет узелок и швыряет в ящик комода.

- Ладно! За филон его сечь не будут.

- Спасибо, пан!.. - По лицу Надежды Петровны покатились слезы. Она взяла милостиво протянутую руку старосты и поцеловала.

- А что тиятры показывал, за это его высекут... И брысь отсюда, комиссарша!.. - с ненавистью гаркнул Большов.

Над деревней неумолчно разносятся тяжкие вздохи подвешенного к ветви дуба чугунного рельса, по которому помощник старосты колотит железной полосой.

Немецкие солдаты выгоняют из домов людей. Неохотно, медленно бредут люди к деревенской площади. Солдаты подталкивают их в спины прикладами автоматов.,

Уныло стонет рельс. Растет толпа на площади. Над толпой маячит на коне Каспа. Усы его обвисли, в белых глазах смертная тоска. В переднем ряду, ближе к лобному месту, - Надежда Петровна, рядом - преданная Анна Сергеевна, чуть поодаль - Дуняша, Комариха..

- В Сужде молодых ребят да девок бензином облили и живьем сожгли... бормочет Комариха.

Из темной деревенской тюрьмы двое понятых приводят Кольку. Он мертвенно бледен, рыжеватые волосы торчат перьями - несчастный, затравленный, полумертвый от страха звереныш.

Ухает, стонет било...

Что-то крикнул с коня Каспа, к нему посунулся худощавый, подслепой толмач. Понятые сорвали с Кольки одежду. Он сжался, прикрыл ладонями низ живота Толпа дружно потупилась. Каспа снова что-то проорал. Толмач перевел его слова старосте. Большов поднял руку, замолкло било.

- Слышь! - гаркнул староста. - Не отворачиваться!.. Голов не опускать!.. Глаз не отводить!.. Плетей захотели?..

Понятые повалили Кольку на траву. Один сел ему на плечи, другой - на ноги, помощник старосты поднял ременную плеть, и первый удар обрушился на Колькину спину.

Колька молчит. То ли старание начало превосходить умение, то ли мало силы в его кривом теле, но Каспа прохрипел недовольно:

- Schwach!..

И староста понял его без переводчика. Он сорвал с себя широкий флотский ремень с медной пряжкой и принялся с оттяжкой и точностью, выверенной ненавистью, охаживать беззащитное тело.

Толпа охнула, качнулась.

- Не гляди! - шепнула Анна Сергеевна Крыченковой. Та будто не слышала. Губы ее шевелились, она то ли считала удары, то ли молилась, то ли проклинала

- Кровь, - шепчут в толпе, - кровь текст... Беззвучно зарыдала Дуняша.

Большов озверел. Всю годами скопленную злобу, всю жажду мести, что томила его в тюрьмах и лагерях, высвобождает он сейчас в бешеном ликовании. Это его час. Ради этого он смирял в себе сердце, терпел, покорялся, влачил жалкое существование. Он сечет не мальчишку, не комиссаровского сына, а всех своих недругов, всю Советскую власть.

Дикий крик размыкает спекшиеся Колькины губы. Он кричит истошно, неумолчно, на одной пронзительной ноте. И вдруг смолк, и молчание его стало общей, невыносимой тишиной.

- Genug! - крикнул Каспа. - Genug! [Хватит! Хватит! (нем.)]

Но Большов не сразу остановился. Наконец он кончил размахивать ремнем, вытер пучком травы пряжку, отряхнул с лица пот.

Надежда Петровна кинулась к сыну. Мимо Каспы, мимо солдат, и никто не успел ее остановить. Она прикрыла шалью иссеченное тело сына, скинула головной платок и стала стирать кровь с его шеи, плеч, спины.

- Fort! - крикнул Каспа, направляя на нее коня. - Geh fort! [Прочь! Пошла прочь! (нем.)]

И тут произошло нечто странное, о чем потом долго говорили в деревне, да и по всей окрестности, как говорят в сельских местностях о явлениях непонятных, будто порожденных потусторонними силами. Услышав окрик Каспы, Надежда Петровна подняла на него глаза. Свидетели утверждали, что такого взгляда у живого человека не бывает. В темном, ночном ее взоре была не злость, не ненависть, а то, что больше злости, страшнее ненависти, что-то завораживающее, как взгляд василиска, грозное, как судьба.

Каспа чуть завалился в седле, словно наскочил на незримую преграду. Всхрапнул и косо выкатил голубоватый белок его тощий конь.

- Augen neider!.. Hosttu?- закричал Каспа [Глаза опусти! Слышишь? (нем.)]

И переводчик, бледный как бумага, шепнул Петровне: